Я не помнила имя польского короля, а потому поспешила отойти. Стоило вернуться на свое место, вспомнила – это король Владислав и его младший брат Ян Казимир.
По реакции Марии поняла, что о Владиславе она знает и принять предложение только что овдовевшего короля готова. Её можно понять, что делать в Париже после произошедшего, да и лет герцогине немало, никакое имя, никакое приданое не компенсируют прожитые годы, а позор из-за связи с казненным Сен-Маром еще не скоро смоется. Хотя в салонах ни её, ни Сен-Мара виновными не считают, скорее наоборот, чтут жертвами кардинала.
Но кардинал умер, скоро все забудется, куда тогда деваться Марии?
Я снова скосила на нее глаза. У Польши будет прекрасная королева! Это лучше, чем плести интриги при французском дворе. Правда, пока никто не знает, сколь блестящим станет он при следующем короле – Людовике XIV.
Снова осень, я уже год в Париже XVII века, давно пора возвращаться, но меня держало одно: Луи. Не попрощавшись с ним, я уйти не могла. Но Луи все не возвращался в Париж. Он прислал мне три письма, полных любви и обещания не выпускать меня из объятий, и при этом не слишком торопился. Что это значило? Была ли там действительно занятость делами порученного ему Прованса или очередная интрижка, оборвать которую он не торопился?
Написать, что я спешу, что мне пора исчезать, я не могла, поэтому молча страдала.
После смерти кардинала прошла неделя. Герцогиня не торопилась возвращаться в Малый Люксембург, и я прекрасно понимала почему. Ей хотелось наказать меня за внезапный успех и вынудить уйти в свое время. Официально мы носили траур по кардиналу, потому могли нигде не появляться.
Мари мстила мне еще одним способом: она забрала из дворца слуг и прекратила выдавать деньги на содержание. Со мной остались только четверо, но и этих четверых нужно кормить, нужны свечи, нужен корм лошадям, нужно есть самой. Началась война нервов, кто кого перетерпит.
Через пару дней, когда оказалось нужно платить по счетам булочнику и за привозимые дрова, я достала из шкатулки нитку жемчуга и отправилась к ростовщику. Жемчуг настоящий, но ростовщик попытался сбить цену, объявив, что он фальшивый. Я была в маске, чтобы никто не узнал, однако не заметить сердитый блеск моих глаз мерзкий паук не мог.
– Притушите блеск своих глаз, мадам, я не мотылек, чтобы лететь на него, как на огонь.
Берите то, что предлагаю, или уходите.
Я молча забрала у него из крючковатых пальцев жемчуг и спокойно вернула в бархатный мешочек.
– Вам никто не даст больше. Или вообще обвинят в краже.
– Фальшивого жемчуга? – усмехнулась я, открывая дверь из его каморки.
Он бросился следом, если это можно так назвать – зашаркал, канюча:
– Дам больше. В два раза. Больше, чем вы просите.
Я только покачала головой, понимая, что ничего хорошего не выхожу. Зря пришла, я не представляла, сколько могут стоит драгоценности или популярный жемчуг, меня могли не только обмануть, но и ограбить.
Но эта попытка показала следующую сложность: на что жить, если останусь? Идти в служанки или оставаться приживалкой у Мари?
Домой вернулась в отвратительном настроении, решив, что если через два дня Луи не приедет в Париж, переходить в свое время.
В вестибюле ко мне бочком подошел Гийом… Если сейчас скажет, что нужно платить еще кому-то, отправлю всех кредиторов к Мари, в конце концов, особняк её, пусть и платит.
Но Гийом сказал иное:
– Мадемуазель, вы видели, как погиб Бийо?
– Да, Гийом, он дрался, как лев, защищая меня. – Он действительно умер?
Не могла же я сказать, что видела труп бедолаги, когда герцог платил хозяину постоялого двора, чтобы тот похоронил убитых?
– Едва ли можно выжить, будучи проткнутым шпагами с двух сторон.
– Он бился против двоих?
О Бийо должна остаться хорошая память, он заслужил. Я кивнула:
– И он, и Шарль погибли просто героями. Мне повезло, я всего лишь ранена.
– Я это вот к чему… Бийо копил деньги… они остались… может, вы возьмете, это лучше, чем носить вещи к ростовщикам в заклад.
– Я не знаю, можно ли, Гийом.
– Мадемуазель, вы не герцогиня, ей я бы не отдал.
Мари, видно, прилично благодарила Бийо за услуги в спальне, Гийом принес увесистый кошель, на содержимое которого можно было скромно содержать дворец не меньше месяца.
Но ведь я и не собиралась закатывать балы.
Бийо спасал меня даже после смерти.
Глядя, как я вытираю непрошеные слезы, Гийом пробормотал:
– Полно вам, мадемуазель… Вы не герцогиня…
Хм… похоже, в устах слуг это комплимент.
Заползла подленькая мыслишка, что я не вправе бросить слуг одних, пока в Малый Люксембург не вернется хозяйка. Это давало мне возможность немного подождать… еще чуть-чуть…
Конечно, причина была в другом. И эта причина почему-то не торопилась в Париж. Почему?
Был бы мобильный, позвонила, поинтересовалась:
– Луи, где твоя совесть?!
Нет, не позвонила и не поинтересовалась, я гордая. Вернее, если и позвонила, то весело щебетала безо всяких вопросов с вопросительновосклицательными знаками. Никогда и никому не вешалась на шею, если не торопится, значит, есть кто-то дороже меня.
Герцогиня вернулась в Малый Люксембург. Причин было несколько. Пале-Кардиналь теперь принадлежал королю, ей дорого было бы содержать огромный дворец, но главное – королева звала меня к себе! Да, Его Величество пожелал видеть мадемуазель дю Плесси в своей свите, королева была не против, памятуя мои заслуги перед ней самой.
Везти меня ко двору предстояло герцогине д’Эгийон, кому же еще, родственников-то у меня нет.
Пришлось Мари со мной мириться. Вернее, это было просто перемирие.
А заодно и вернуться во дворец.
– Много наделала без меня долгов?
– Напротив, даже оплатила твои. Ты же покинула дворец, не заплатив булочнику и за дрова.
Она только заскрипела зубами, не задавая вопросов о том, где я взяла деньги. Все драгоценности были на месте, дорогие вещицы тоже…
А вот выделить сумму на то, чтобы немедленно сшить черное платье (мы же в трауре по кардиналу), соответствующее представлению ко двору, пришлось.
Королева приняла меня милостиво, конечно, не в парадном зале, но и не в кабинете. Король тоже. Я сыграла с ними в карты, мы с Её Величеством выиграли у Его Величества с маркизом Вервеном, главным гофмейстером дворца.
Потом Его Величество объяснял мне премудрости игры на бильярде. Этот бильярд еще сильно отличался от нашего, я помнила, что во времена следующего короля он уже будет похожим, а при Людовике XIII еще занимались практически гольфом на столе – лопаточками с длинными ручками пытались загнать мяч в крошечные ворота. И это вместо кия и лузы! Такой бильярд мне совсем не понравился, но говорить об этом не стоило.
Король с куда большим увлечением говорил о том, что требовало движения, силы, ловкости, выносливости – игре в мяч, верховой езде, плавании, охоте. Он заявил, что сыновей непременно нужно учить плавать.
– Зачем? – удивилась королева. – Разве для этого нет лодок?
– Чтобы они стали мужчинами.
Я услышала, как кто-то из дам хихикнул:
– Разве для этого не нужно нечто другое?..
Людовик сделал вид, что не услышал гадкий намек.
Мне король сказал, что хотел бы побеседовать и вернуть платок, который получил в качестве помощи.
– Я пришлю за вами, мадемуазель.
Что я могла ответить, только присесть: – Да, Ваше Величество…
Королева даже глазом не повела, но я знала, что и она не против, потому что лучше я, чем снова какой-нибудь Сен-Мар. Да и королю явно недолго осталось.
Обратно ехали с герцогиней молча.
Страшно трясло. Я уже год в Париже, а привыкнуть к каретам не могла. Рессоры никудышные, оббить скамейки и стены чем-то мягким в голову не приходит, укладывают горы подушек и перин, которые от тряски съезжают. Стекол в дверцах нет, когда жарко, внутри пыль стоит столбом, если холодно – зуб на зуб не попадет.