— Как жаль, что Эрны нет дома! — воскликнула она. — Мне надо было поговорить с ней о важных вещах, но тебе я не скажу ни слова, Алиса, это — сюрприз тебе ко дню твоего рождения. Надо надеяться, у вас будут танцы?

— Едва ли, — равнодушно ответила Алиса, — ведь уже март.

— Но погода совсем зимняя, и, кроме того, танцевать всегда можно! — заявила молодая девушка, причем ее маленькие ножки пришли в движение, точно она готова была сию же минуту доказать справедливость своих слов.

Баронесса Ласберг бросила укоризненный взгляд на эти чересчур бойкие ножки и холодно заметила:

— Мне кажется, баронесса, вы и без того много танцевали в прошедшую зиму.

— Но далеко не столько, сколько следует! Как мне жаль, что бедной Алисе запрещены танцы. Надо пользоваться молодостью, а то потом выйдешь замуж и всему конец! «Выйдешь замуж — натерпишься горя», — говорила наша старуха-нянька и всегда начинала плакать и вспоминать о своем покойном муже. Зловещее пророчество! Ты веришь ему, Алиса?

— Едва ли Алиса думает о таких вещах! — наставительно проговорила Ласберг. — Вообще не могу не сказать вам, милая Валли, что нахожу эту тему неприличной.

— О! — воскликнула Валли. — Вы, может быть, и выходить замуж находите неприличным?

— Если это делается с согласия и одобрения родителей и с соблюдением всех принятых правил, то нет.

— Ну, это бывает большей частью прескучно! — брякнула молодая баронесса, чем вывела даже Алису из ее безучастного равнодушия.

— Валли! — проговорила она с упреком.

— Баронесса Эрнстгаузен, разумеется, шутит, — сказала старая дама, бросая на Валли уничтожающий взгляд, — но даже как шутку это нельзя одобрить. Молодая девица должна быть крайне осторожна в выражениях и в своем поведении: общество, к сожалению, слишком расположено сплетничать.

Губы Валли задрожали, как будто она сдерживала смех, но она ответила с самым невинным видом:

— В этом вы совершенно правы, баронесса! Вообразите, прошлым летом на водах в Гейльборне решительно все сплетничали по поводу частых визитов к вам инженера Эльмгорста. Он действительно приезжал чуть не каждую неделю…

— К господину Нордгейму, — обрезала ее старуха. — Господин Эльмгорст составлял планы и чертежи для его новой виллы в горах и наблюдал за ее постройкой, поэтому частые свидания были необходимы.

— Да, все это знали и все-таки сплетничали! На основании цветочных подношений и прочих любезностей господина Эльмгорста утверждали…

— Баронесса, прошу вас, избавьте нас от сообщения того, что утверждали, — остановила ее Ласберг, выпрямляясь гневно и величественно.

Нескромной молодой особе, вероятно, пришлось бы выслушать длинную нотацию, если бы не появился лакей с докладом, что экипаж подан. Баронесса Ласберг поднялась и обратилась к Алисе:

— Я еду на заседание женского кружка, дитя мое, а тебе, разумеется, не следует выезжать в такую холодную погоду. Тебе вообще, кажется, нездоровится, и я боюсь…

Весьма красноречивый взгляд, дополнивший эти слова, выражал настойчивое требование, чтобы гостья поскорее удалилась, но он не оказал желаемого действия.

— Я останусь с Алисой, и буду развлекать ее, — поспешила заверить Вали. — Вы можете быть совершенно спокойны за нее, баронесса!

Баронесса сжала губы с видом кроткого отчаяния и, поцеловав Алису в лоб, кивнула ее подруге, после чего с достоинством вышла.

Едва успела захлопнуться за нею дверь, как Валли подпрыгнула, словно резиновый мяч.

— Слава Богу! Ушла твоя надутая воспитательница! Мне нужно сказать тебе один секрет, Алиса, один страшно важный секрет! Собственно говоря, я хотела взять в поверенные Эрну, но так как ее нет, то ты должна мне помочь, должна! Иначе ты сделаешь двух людей несчастными на веки вечные!

— Я? — спросила Алиса, которую это торжественное вступление заставило открыть глаза.

— Да, ты! Но ведь ты еще ничего не знаешь! Мне надо все тебе объяснить, а между тем уже двенадцать часов, и Альберт сейчас придет… то есть доктор Герсдорф, хотела я сказать. Дело в том, что он любит меня, а я люблю его, и мы, разумеется, хотим обвенчаться, а мои родители не соглашаются, потому что он — не дворянин. Боже мой, Алиса, не смотри на меня с таким изумлением! Я познакомилась с Герсдорфом в вашем доме, и он объяснился мне в любви неделю тому назад у вас же, в зимнем саду, пока знаменитый виртуоз играл в зале, а все остальные слушали.

— Но… — попробовала возразить Алиса, однако ей не удалось заговорить, потому что поток речей молодой баронессы невозможно было остановить.

— Не перебивай! Я ведь еще ничего не сказала тебе! Когда мы вернулись в тот вечер домой, я объявила родителям, что я — невеста и что Альберт придет завтра просить моей руки. Вот крик-то поднялся! Папа негодовал, мама возмущалась, а дедушка, папин дядя, просто фыркал от ярости. Он у нас страшно важная персона, потому что очень богат, и мы со временем получим от него наследство. Но для этого он должен сначала умереть, а он не чувствует ни малейшего желания умирать. Для нас это очень плохо, говорит папа, потому что у нас ничего нет. Папа никогда не выходит из его воли: ему вечно не хватает жалованья, а дедушка, пока жив, не дает ни гроша. Ну, теперь тебе все ясно!

— Ничего не ясно, — возразила Алиса, буквально оглушенная хлынувшим на нее потоком речей. — Причем тут твой дедушка?

— Алиса, пожалуйста, не будь такой равнодушной! Уверяю тебя, они собрали целый суд надо мной! Мама сказала, что у нее делается нервная дрожь при мысли, что я могу когда-нибудь носить имя Герсдорф, папа утверждал, что я должна дорого ценить себя, ведь со временем я буду «партией», а дедушка скорчил самую ужасную физиономию, потому что терпеть не может намеков на его наследство, но тоже кричал во все горло, что это — мезальянс. Он перечислил мне всех наших дедов, прадедов и прапрадедов, которые все перевернутся в своих могилах. Но мне ведь это совершенно все равно: пусть себе почтенные старички переворачиваются сколько угодно, по крайней мере, разнообразие для них в скучном фамильном склепе. К несчастью, я имела неосторожность сказать это, и тогда буря налетела со всех сторон разом! Дедушка поднял руку и поклялся, но я тоже поклялась! Я стала перед ним вот так, — Валли вскочила и обеими ножками топнула по ковру, — и объявила, что не откажусь от моего Альберта ни за что на свете!

Молодая баронесса почувствовала, наконец, необходимость перевести дух и воспользовалась этой вынужденной паузой для того, чтобы подбежать к окну, так как послышался стук отъезжающего экипажа; выглянув в окно, она так же быстро вернулась назад.

— Твоя воспитательница уехала! Слава Богу, мы от нее отделались! Она что-то подозревает, иначе я не получила бы таких колких замечаний. Но она не скоро вернется, потому что заседание займет не меньше двух часов, и на этом я и построила свой план. Мне запретили всякие отношения с Альбертом, и письменные, и устные. Но видеться с ним мне необходимо, поэтому я пригласила его сюда, в твою гостиную, и ты должна быть ангелом-хранителем нашей любви.

Алиса, видимо, ничуть не обрадовалась предназначенной ей роли. Она выслушала все объяснение без всяких «ах!», в немом изумлении перед тем, что такие вещи вообще могут твориться на свете. Чтобы можно было обручиться без согласия родителей и даже против их воли — это было вне круга понятий Алисы: баронесса Ласберг слишком хорошо воспитала ее. Она выпрямилась в кресле и сказала:

— Нет, это неприлично.

— Что неприлично? Что ты будешь ангелом-хранителем? — с негодованием воскликнула Валли. — Значит, ты хочешь обмануть мое доверие, сделать нас несчастными, повергнуть нас в отчаяние? Ты хочешь, чтобы мы умерли? Да, да, мы оба умрем, если мне не позволят выйти за Альберта. Неужели у тебя хватит духа взять такое на свою совесть?

К счастью, в этот момент доложили о Герсдорфе. Наступила минута мучительного колебания. Алиса как будто сделала попытку сказаться больной и велеть отказать посетителю, но Валли заслонила ее собой и проговорила тоном приказа:

— Просите!

Лакей исчез, а Алиса со вздохом опять откинулась на спинку кресла. Она сделала все, что могла: хотела сопротивляться, но, так как ей не дали выговорить решительное слово, она отказалась от дальнейших усилий и предоставила события их естественному течению.

Герсдорф вошел, и Валли полетела ему навстречу, готовая броситься в его объятия; но он только поднес ее руку к губам и, не выпуская этой маленькой ручки, направился к молодой хозяйке дома, говоря: