— Не понимаю, как это могло случиться? Я сама распределяла места!
— Может быть, это ошибка прислуги?
— Нет, это интрига вашей дочери. Но умоляю вас, теперь не показывайте и вида! Не делайте сцены! После обеда…
— Я сейчас же уеду с Валли домой, — докончил Эрнстгаузен, комкая салфетку с яростью, не предвещавшей ничего хорошего его дочери.
Обед начался блестяще. Столы ломились под тяжестью серебра и сверкающего хрусталя, а в промежутках на скатерти благоухали редкие цветы, подавались бесчисленные блюда и благороднейшие сорта вин, произносились обычные тосты за обрученных и обычные торжественные речи, а над всем царила обычная скука, неразлучная с выставкой княжеского богатства.
Это, однако, не мешало чувствовать себя превосходно некоторым более молодым гостям, прежде всего — баронессе Валли, которая без умолку болтала и смеялась, как и ее соседу, который не был бы влюбленным, если бы со своей стороны не забыл обо всем остальном и не пил полными глотками неожиданное счастье свидания.
Не менее оживленная беседа велась на другом конце стола. Эрна, как ближайшая родственница хозяев, сидела напротив жениха с невестой, и той же чести удостоился Вальтенберг. До сих пор он был холоден и молчалив в обществе, но теперь показал себя блестящим рассказчиком. Он говорил о далеких странах и их жителях, и они вставали перед глазами слушательницы как живые; он описывал волшебное южное море, великолепный тропический ландшафт, и необозримый мир раскрывался перед ней в этих проникнутых поэзией описаниях. Эрна слушала с блестящими глазами и казалась совершенно увлеченной. По временам взгляд жениха с пытливым выражением останавливался на них; его беседа с Алисой была далеко не оживленной, а между тем ведь и он был мастер вести разговор.
Но вот обед кончился, гости вернулись в залы. Настроение сделалось непринужденнее и веселее; общество разбилось на группы, всюду слышались смех, говор, толпа двигалась по залам, постоянно перемешиваясь, так что трудно было отыскать в ней кого-нибудь. Барону Эрнстгаузену, к его досаде, пришлось убедиться в этом на опыте: дочь его была неуловима.
Вальтенберг отвел свою даму в зимний сад и, продолжая начатый за обедом разговор, сидел рядом с нею. Вдруг туда вошли жених и невеста. Вольфганг остановился при виде их, потом холодно поклонился Вальтенбергу, тотчас вставшему, чтобы уступить место невесте, и сказал:
— Алиса жалуется на усталость и хочет немножко отдохнуть в тишине зимнего сада… Мы не помешаем?
— Кому? — спокойно спросила Эрна.
— Вам и господину Вальтенбергу: вы так заняты разговором, и нам было бы очень жаль…
Вместо ответа Эрна взяла Алису за руку и притянула ее на диван рядом с собой.
— Ты права, Алиса, тебе надо отдохнуть, и более крепкому человеку было бы нелегко служить центром такого праздника.
— Мне хотелось уйти лишь на несколько минут, — сказала Алиса, — но, боюсь, мы действительно помешали: наш приход заставил господина Вальтенберга прервать, наверное, очень интересный рассказ.
— Я рассказывал о своем последнем путешествии в Индию, — вступил в разговор Вальтенберг, — причем воспользовался случаем, чтобы высказать баронессе Тургау просьбу, с которой мне хотелось бы обратиться и к вам. За десять лет, проведенных мною вдали от Европы, я собрал довольно много чужеземных редкостей; я отсылал их домой, и теперь из них образовался настоящий музей, который я поручил привести в порядок сведущему человеку. Могу ли я надеяться на ваше посещение? Само собой разумеется, и на ваше также, господин Эльмгорст! Я могу показать немало интересного.
— Боюсь, что время не позволит мне воспользоваться вашим любезным приглашением, — ответил Эльмгорст вежливым тоном, от которого веяло ледяным холодом. — В моем распоряжении всего несколько дней до отъезда.
— Вы уезжаете? Так скоро после помолвки?
— Я должен ехать, потому что при теперешнем положении работ не могу взять отпуск на более продолжительное время.
— И вы согласны на это? — обратился Вальтенберг к Алисе. — Полагаю, что в таких случаях право решать принадлежит невесте.
— Право решать принадлежит долгу, по крайней мере, в моих глазах, — возразил Вольфганг.
— Вы так серьезно относитесь к нему даже и теперь?
Глаза Вольфганга блеснули: он понял «даже и теперь», а также взгляд, который встретился с его взглядом. Несколько часов назад он видел тот же взгляд на другом лице. Гордый человек стиснул зубы: второй раз напоминали ему сегодня, что в глазах общества он — только «будущий супруг Алисы Нордгейм, который может откупиться деньгами своей невесты от взятых на себя обязательств.
— Для меня всякий долг — дело чести, — холодно возразил он.
— Да, мы, немцы, фанатики долга, — небрежно сказал Вальтенберг. — Я до известной степени эмансипировался на чужбине от этой национальной особенности. О фрейлейн, опять этот укоризненный взгляд! Своей откровенностью я, пожалуй, окончательно уроню себя в ваших глазах. Но вспомните, что я явился из совершенно иного мира и буквально одичал по европейским понятиям.
— Что касается ваших воззрений, вы, кажется, действительно одичали, — ответила Эрна шутя, но довольно резким тоном.
— Что ж, меня надо опять превратить в человека, — засмеялся Вальтенберг. — Может быть, найдется милосердный самаритянин, который возьмется за мое воспитание? Как вы думаете, стоит браться или нет?
— Алиса, неужели ты в состоянии выносить эту удушливую атмосферу? — спросил Эльмгорст с едва скрываемым нетерпением. — Я боюсь, что она для тебя вреднее, чем жара в залах.
— Но там так шумно, — возразила Алиса. — Пожалуйста, Вольфганг,
посидим еще.
Жених сжал губы, но ему оставалось только покориться так ясно выраженному желанию невесты.
— Здесь тропическая температура, — сказал Вальтенберг, пожимая плечами.
— Да, угнетающая и расстраивающая нервы всякому, кто привык дышать полной грудью.
Реплика прозвучала почти грубо, но тот, к кому она относилась, как будто не заметил этого; его глаза по-прежнему были устремлены на Эрну, когда он ответил:
— Пальмам и орхидеям она необходима. Взгляните, они восхищают взор даже здесь, в неволе, а в могучем тропическом мире, где они растут на свободе, это — захватывающее зрелище.
— Тропический мир должен быть прекрасен, — тихо проговорила Эрна, Мечтательно скользя взглядом по роскошным чужеземным цветам.
— Вы долго были на Востоке, господин Вальтенберг? — спросила Алиса своим вялым, безучастным голосом.
— Несколько лет. Я дома почти во всех частях света и могу похвастать, что проникал даже в самую глубь центральной Африки.
— Как член научной экспедиции? — спросил Эльмгорст.
— Нет, это никогда меня не привлекало. Я ненавижу всякое стеснение, а, участвуя в экспедиции, невозможно сохранить личную свободу. Тут ты связан и в выборе цели путешествия, и своими спутниками, и многим другим; я же привык сообразовываться лишь с собственной волей.
— Вот как! — На губах Вольфганга появилась почти презрительная улыбка. — Прошу извинить, я думал, что вы ездили в Африку как пионер науки.
— Боже мой, как серьезно вы все это принимаете, господин Эльмгорст! — насмешливо воскликнул Вальтенберг. — Неужели каждый должен непременно работать? Я никогда не гнался за славой исследователя, а просто впитывал в себя красоту необъятного, вольного мира и черпал силы и молодость из этого волшебного источника; если бы я должен был извлекать из него пользу, он утратил бы для меня всякую поэзию.
Эльмгорст пожал плечами и ответил деланно равнодушным тоном, в котором звучало что-то оскорбительное:
— Ну что ж, весьма удобный способ устраивать свою жизнь, но мне он был бы не по вкусу, и вообще доступен лишь весьма немногим: для этого необходимо обладать достаточными средствами.
— Не так уж безусловно необходимо, — возразил Вальтенберг таким же тоном, — можно иной раз разбогатеть и благодаря какому-нибудь счастливому случаю.
Эльмгорст поднял голову с таким рассерженным выражением, что, несомненно — с его язька готов был сорваться резкий ответ, однако Эрна предупредила его, быстро дав разговору другой оборот.
— Право, я боюсь, что дяде придется отказаться от надежды примирить вас с Европой, — сказала она Вальтенбергу. — Вы так увлечены своим волшебным тропическим миром, что все на родине кажется вам маленьким и жалким. Я думаю, даже к нашим горам вы останетесь равнодушны, но здесь вы найдете во мне решительную противницу.