Розамунда Пилчер - Фиеста в Кала Фуэрте

Джордж, правда, сказал себе, что он подлец, что сейчас бы надо извиваться в пароксизме ненависти к своей персоне и мучиться от угрызений совести, однако ему было слишком хорошо, чтобы прислушиваться к доводам рассудка. Все это время он стоял, нагнувшись и упершись руками в балюстраду, а теперь выпрямился и увидел, что измазал руки штукатуркой. Хотел автоматически вытереть их о джинсы, но задумался, глядя на отпечатки ладоней на побеленной ограде — отчетливые отпечатки с тоненькой сеточкой линий. Его собственной, уникальной — как уникальна была его жизнь, и все, что он делал, и что делает сейчас.

Гордиться ему, честно говоря, особенно было нечем. За долгие годы он обидел и оскорбил слишком много людей, а прошлая ночь в этом смысле оказалась рекордной, и вспоминать это было невыносимо. Тем не менее ничто не могло испортить его приподнятое настроение.

Я привык к ее лицу...

Пластинка кончилась, и Джордж вошел в дом, чтобы ее перевернуть. Закрыв крышку проигрывателя, он позвал:

— Хуанита!

Она размешивала кофе в кофейнике.

— Señor?

— Хуанита, ты знала, что Пепе, муж Марии, вчера возил сеньориту в аэропорт?

— Si, señor, — ответила Хуанита, не поднимая головы.

— Он тебе сказал, что привез сеньориту обратно?

— Si, señor. Вся деревня об этом знает.

Джордж вздохнул, но расспросов не прекратил.

— А Пепе говорил, что сеньорита потеряла паспорт?

— Он не знал, что она его потеряла. Просто паспорта у нее не было.

— Но она разговаривала с гвардейцами в аэропорту?

— Не знаю. — Хуанита налила кипяток в кофейник.

— Хуанита... — Поскольку Хуанита не повернулась, Джордж положил руку ей на плечо и, когда она на него посмотрела, к своему изумлению, увидел, что ее темные глаза сверкают от смеха. — Хуанита... сеньорита не моя дочь.

— No, señor, — серьезно подтвердила Хуанита.

— Только не говори, что ты это знала.

Хуанита пожала плечами.

— Пепе считает, что она вела себя не как ваша дочь.

— А как?

— Она была ужасно расстроена.

— Хуанита, она мне не дочь, а племянница.

— Si, señor.

— Скажи об этом Марии, ладно? А Мария пускай скажет Томеу, а Томеу — Розите, а Розита — Рудольфо... — Оба рассмеялись. — Я не вру, Хуанита. Но это и не совсем правда.

— Не беспокойтесь, сеньор. Дочка, племянница... — Хуанита пожала плечами, словно этот предмет не заслуживал обсуждения. — Главное, что сеньор — друг Кала Фуэрте. Все остальное неважно.

Такое красноречие было несвойственно Хуаните, и Джордж так растрогался, что готов был ее расцеловать, но побоялся смутить и поспешно сказал, что умирает с голоду. В одиночестве ему сидеть не хотелось, поэтому он пошел к Хуаните на кухню и заглянул в хлебницу, рассчитывая найти какую-нибудь горбушку, которую можно намазать маслом и абрикосовым джемом.

В хлебнице, как обычно, полно было хлеба, в основном уже зачерствевшего.

— Безобразие, — укоризненно сказал Джордж. — Гляди: хлеб уже позеленел. — И в доказательство перевернул хлебницу вверх дном; куски посыпались на пол. После того, как выпала последняя заплесневелая корка, на пол спланировал лист белой бумаги, который Хуанита постелила на дно, а за ним — тоненькая темно-синяя книжечка.

Она упала между Джорджем и Хуанитой, и оба недоуменно уставились друг на друга, готовые обменяться взаимными обвинениями.

— Что это?

Джордж поднял книжечку, повертел в руках.

— Это паспорт. Британский паспорт.

— Чей?

— Я думаю, сеньориты.

Джордж решил начать не с начала, а с того момента, когда «Эклипс» вошла в гавань Делоса. Потом можно будет вернуться назад и показать — в нескольких беглых зарисовках, — как родилась идея путешествия, как строились планы. Писчая бумага была плотной и приятно гладкой на ощупь, машинка работала безупречно. Селина еще не вернулась с купанья, а Хуанита стирала в своей прачечной, безжалостно намыливая простыни Джорджа огромным куском мыла и напевая какую-то местную душещипательную песенку; поэтому, когда в дверь постучали, он ничего не услышал.

Стук был очень деликатный, и тарахтенье пишущей машинки его заглушило. Минуту спустя дверь приоткрылась; Джордж краем глаза это заметил и повернул голову, не отрывая пальцев от клавиатуры.

В дверях стоял высокий и очень красивый молодой человек. На нем был строгий темный костюм, белая рубашка с крахмальным воротничком, галстук; выглядел незнакомец чертовски самоуверенным и спокойным.

— Простите, если я помешал, но на мой стук никто не ответил, — сказал он. — Это Каса Барко?

— Да.

— В таком случае вы — Джордж Даер.

— Совершенно верно. — Джордж встал.

— Меня зовут Родни Экленд. — Молодой человек, видимо, счел неудобным продолжать разговор, не представившись, и подошел к столу, чтобы пожать Джорджу руку. — Доброе утро.

«Крепкое рукопожатие. Прямой проницательный взгляд. Солидный человек, — отметил про себя Джордж. И невольно подумал, сам устыдившись этой мысли: — Жуткий зануда».

— Я не ошибся, Селина Брюс здесь остановилась?

— Да. — Родни огляделся с немым вопросом в глазах. — Она сейчас купается.

— Купается... В таком случае, позвольте кое-что вам объяснить. Я — адвокат мисс Брюс. — Джордж молчал. — Боюсь, отчасти я виноват в том, что она затеяла эту поездку. Именно я дал ей вашу книгу, а она, увидев фотографию, возомнила, что вы — ее отец. Мы с ней это обсуждали: она решила вас разыскать и попросила составить ей компанию, но, к сожалению, мне предстояла деловая поездка в Боурнмаут для встречи с очень важным клиентом, которую я не смог отменить, когда же вернулся в Лондон, оказалось, что Селина уже три или четыре дня как уехала. Ну и я, естественно, сел на первый же самолет и... короче, собираюсь ее отсюда забрать. — Мужчины внимательно изучали друг друга. Помолчав, Родни добавил: — Вы, конечно же, не ее отец.

— Нет. Ее отца нет в живых.

— Сходство, однако, поразительное. Даже я заметил.

— Джерри Даусон — мой дальний родственник.

— Удивительное совпадение!

— Да, — сказал Джордж. — Удивительное.

Родни, кажется, впервые чуточку смутился.

— Мистер Даер, мне неизвестны обстоятельства этого... довольно неординарного визита; я даже не знаю, что вам Селина о себе рассказала. Ей всегда страшно хотелось... я бы это назвал навязчивой идеей... иметь отца. Она воспитывалась у бабушки, и ее детство было, мягко говоря...

— Да, она говорила.

— Стало быть — поскольку вам все известно, — мы, в некотором роде, союзники.

— Да, пожалуй. — Джордж усмехнулся и добавил: — Скажите — я спрашиваю из чистого любопытства, — а как бы вы поступили, окажись я действительно Селининым отцом?

— Гм... — Родни растерянно помолчал, подыскивая слова, — я бы... — И, рассмеявшись, шутливо сказал: — Вероятно, прижал бы вас к стенке и добился вашего согласия...

— Моего согласия?

— Да. С некоторым опозданием, конечно: мы ведь уже обручены. И через месяц собираемся пожениться.

— Что?! — невольно вырвалось у Джорджа. Это восклицание красноречиво свидетельствовало о его душевном состоянии: он уже давно — со времен светских приемов и балов в Бреддерфорде — отвык от подобных устарелых формальностей и полагал, что и другими все это напрочь забыто. Но, видимо, шок, который он испытал, всколыхнул в нем какие-то непривычные, глубоко спрятанные чувства.

— Мы обручены. Вы, разумеется, об этом знаете?

— Нет, понятия не имел.

— Неужели Селина вам ничего не говорила? Странная девочка.

— А с какой стати она должна была мне говорить? Обручена, не обручена — не мое дело.

— Не ваше, но, согласитесь, это первое, о чем бы ей следовало сказать. — Джордж подумал: «Замолчи наконец, самодовольный щеголь!» — Впрочем, неважно... Теперь вы в курсе дела и, надеюсь, понимаете, что я должен забрать Селину в Лондон, и как можно скорее.

— Да, конечно.

Родни обогнул Джорджа и вышел на террасу.

— Какой восхитительный вид! Вы сказали, Селина купается? Я ее не вижу.

Джордж присоединился к нему.

— Она... ммм... за яхтой. Сейчас я ее привезу... — И тут вспомнил, что не может этого сделать, так как Селина забрала шлюпку. А еще через секунду сообразил, что может, поскольку лодка есть у Рафаэля, двоюродного брата Томеу. — Эээ... вам придется немножечко подождать... Садитесь. Чувствуйте себя как дома. Я мигом.