Элис Клейтон - Финальный штрих

Сказать вам, что не следует делать ни в коем случае? Это читать хоть что–нибудь об этих терминах в приложении WebMD. Вы только ещё больше сами себя запугаете. По этой причине, я с трудом сдерживала себя от включения wi–fi в салоне самолёта. Я держала телефон включённым только чтобы видеть сообщения или электронные письма от Бенджамина, которых так и не поступило.

Поэтому я сидела в своей кабинке и много думала о Саймоне. Бенджамин дозвонился в больницу, поговорил с персоналом и предупредил их о моём прибытии, потому что технически я ещё не была близкой родственницей (но это очень скоро изменится) или ближайшим контактом в случае несчастного случая. То, что я была его невестой, должно было быть веской причиной, чтобы мне разрешили его навестить. Когда дело касалось Саймона, Бенджамин был его доверенным лицом, так было условлено много лет назад, когда Саймон ещё учился в Стэнфорде. Мой любимый Саймон всегда был совершенно один в этом мире в течение многих лет, он всё время странствовал по миру и интересовался только лишь фотографией. Он был вольной, одинокой птицей, лишь номер Бенджамина, который занимался финансами в Сан–Франциско, значился в списке контактов Саймона.

Но теперь всё изменилось. Между нами установилась тесная связь. Теперь я его ближайший контакт. Я первый человек, которому следует звонить, случись с ним что–либо. Я люблю его сильнее, чем кого–либо на свете, и я ужасно боялась, что с ним может что–либо случиться до того, как я приеду.

Сидя в изоляции моей кабинки, пролетая над открытым океаном, мой мозг кипел, в основном из–за мысли о чесночной пене на гигантских креветках. Саймон так хотел попробовать их на своей свадьбе, но не мог. В какой–то момент было решено, что гости, страдающие аллергией на морепродукты, важнее, чем желание главного виновника торжества.

Что за фигня? Как мы к этому пришли? Как такое вообще могло произойти? Всё становится на свои места и видится в совершенно другом свете, когда ты в одиночестве летишь над океаном в отдельной кабинке. Я не могла дать никакого логичного объяснения тому, как мы пришли к этой несуразице. Я просто хотела сказать Саймону те же слова, что люди говорят друг другу уже очень давно. Я хотела встать рядом с ним и заверить его в том, что он мой, а я его в горе и в радости, в болезни и во здравии, пока смерть не разлучит нас. А что до всех стальных, да пошли они.

Вы не можете расхаживать туда–сюда по салону самолёта, при этом не нервировать других пассажиров, поэтому я сидела смирно в своей кабинке. Я не смотрела фильмы, я смотрела картинки, возникающие перед моим взором всплывающие из памяти. Саймон, в первую нашу встречу, голый, прикрытый одной лишь простынёй в дверном проёме своей квартиры, раздражённый, что я барабанила в его дверь и отвлекла его от приятнейшего времяпрепровождения. Но его раздражение не помешало ему внимательно изучить мои ноги, торчащие из–под розовой ночнушки. Я вспомнила наш первый поцелуй на открытой террасе у Джиллиан в лунном свете под звуки разбивающихся о берег волн. Мои руки ухватились за его дурацкий, обалденно пахнущий свитер, мои губы впились вего. Я вспомнила, как мы в первый раз занялись любовью в самой прекрасной постели, в самой прекрасной спальне, в самом прекрасном доме в Испании. Он возвышался надо мной, дрожа от сжигаемой его страсти. Я вспомнила, как мы впервые занялись сексом в окружении изюма и муки. Я жёстко объезжала его, в тот день вновь обрела давно потерянный, но не исчезнувший из памяти оргазм.

Вспоминала Саймона, в тот день, когда он предложил мне купить наш дом в Саусалито: я сидела у него на коленях, в углу теперь уже нашей спальни, и вот в этой комнате, с ужасными обоями и облезлым ковром, он раскрыл мне своё сердце, предложив мне переехать туда и жить вместе с ним. Саймона, танцующего со мной на открытии отеля после реконструкции, по моему первому проекту такого масштаба. Саймона, с аппетитом поедающего мой хлеб с цуккини. Саймона, часами ищущего Клайва под проливным дождём. Саймона, спящего на краю нашей кровати и храпящего с громкостью, превышающей все нормы допустимого шума.

Саймона в душе, когда он попросил меня стать его женой. Саймон был целым миром для меня, поэтому прямо сейчас я пересекала целый мир, чтобы оказаться рядом с ним как можно скорее.

Когда я приземлилась в Ханое, мой телефон ломился от сообщений Мими, Софии, Райана и Нила, но я прослушала лишь те, что прислал Бенджамин. Саймон приходил в сознание, хотя ненадолго, он всё ещё был на сильных седативных препаратах. Ему должны были сделать ещё одну магнитно-резонансную томографию, которая покажет, нужна ли ему операция. В зависимости от того, как быстро я смогу попасть в больницу, я как раз могу приехать к объявлению результатов. Мне удалось пройти таможенный контроль без эксцессов. Запихнув чемодан в такси-развалюху, я прокричала водителю, что меня нужно отвезти во Французскую больницу Ханоя, где и находился Саймон.

За всё это время я не проронила ни слезинки. Ни в тот момент, когда позвонила своим родителям и сообщила, куда еду. Ни тогда, когда в спешке собирала вещи и прихватила с собой десять пар брюк и только две пары трусиков. Этого также не произошло и тогда, когда Джиллиан высадила меня в аэропорту. Даже тогда, когда я забаррикадировалась в дамской комнате для пассажиров первого класса, в первом месте, где я смогла побыть наедине с самой собой, после того, как узнала эти печальные новости, я не проронила ни слезинки. Там же я пообещала себе не раскисать.

А прямо сейчас я неслась по запруженным улицам Ханоя, направляясь в его больницу. Я опять-таки не плакала, но в моей груди зародилась паника. До этого момента я существовала на чистом адреналине, но как только мой телефон полностью разрядился, и у меня пропала возможность получать информацию о Саймоне, я уже была готова рвать на себе волосы.

Мы подъехали к больнице, я заплатила водителю как минимум в пять раз больше, потому как не успела поменять деньги на местную валюту, но, честно говоря, мне было всё равно. Я вбежала внутрь, и стала искать хоть какие-нибудь указатели на отделение неврологии. Кажется, Бенджамин говорил, что Саймон лежит в неврологии. Но он также говорил и об интенсивной терапии…так, куда же мне идти? Где он? Я застыла на месте, глазами ища помощи у проходящих мимо людей.

– Мисс? – спросил кто-то с приятным голосом. Я обернулась и увидела, что кто-то всё-таки сидел за информационным столом. – Могу я вам чем-то помочь?

У неё был южный акцент, слава богу. Не знаю, кого я ожидала увидеть, второпях вбежав во вьетнамскую больницу, но уж точно не крошечную блондинку с голосом как у Дельты Берк [Американская актриса].

– Я ищу человека, который лежит здесь, Саймон Паркер. Я – его невеста, с ним произошёл несчастный случай. Мне сказали, что он здесь. Но я не знаю, где именно, на каком этаже…

– Саймон Паркер, да, он здесь. На четвёртом этаже. Хотите я вас к нему провожу?

И вот тут я разревелась, меня затрясло, а из глаз полилось море слёз. Я не смогла себя сдержать, моё тело самопроизвольно отпустило накопившееся напряжение. Всё это вылилось в безудержные рыдания.

– Да, спасибо вам, – удалось произнести мне. Она протянула мне парочку бумажных салфеток, а потом отдала всю коробку.

– Саймон Паркер, он – фотограф?

– Да, – ответила я, позволив ей отвести меня к лифту. – А как вы узнали?

– К нам не так часто попадают пациенты из Америки, поэтому сотрудники быстро узнают о них. Он упал с высоты?

– Да. Но я ничего не знаю о его состоянии с тех пор, как приземлилась. Вы не знаете, как он? – спросила я, вытирая лицо салфеткой. Двери лифта открылись на четвёртом этаже.

– Вам лучше поговорить об этом с его доктором. Я могу лишь отвести вас к его палате, – мы дошли до сестринского поста, она быстро переговорила с медсёстрами, которые указали на палату Саймона. Даже не поблагодарив её, я ринулась к двери, на которой было написано его имя.

Прежде чем войти, я собралась с мыслями, сделала глубокий вдох, подготовила себя к тому, что могу увидеть и вошла внутрь. Я буду сильной, очень сильной, что бы ни ожидало меня за этой дверью, ради него я буду сильной.

Может и не очень сильной, потому что, когда я увидела Саймона, лежащим на больничной койке в окружении трубочек, аппаратов, издающих монотонные звуки, я чуть не упала в обморок. Его голова была забинтована. Спал ли он? Был ли без сознания? Для меня были важны две вещи: первая – он не видел, как я всем телом привалилась к двери, когда он проснётся, перед его взором будет собранная Кэролайн; и второе – самое важное, я была благодарна, что у меня получилось прямо сейчас быть рядом с ним. Поэтому я вслух поблагодарила судьбу за это, а потом нежно, едва касаясь, отодвинула его волосы ото лба. Его лицо было усеяно порезами и царапинами, более глубокие, на левой щеке, закрывал пластырь-бабочка. Синяки расцвели на его шее и на верхней части туловища, которое было плотно замотано киперной лентой. Я выдохнула, вздрогнув, и оставила поцелуй на его щеке, которая пахла так знакомо, даже несмотря на антисептик. Затем, наконец, я принялась за поиски медсестры, доктора, кого-нибудь со стетоскопом, кто мог рассказать мне о состоянии Саймона.