– Так вы что, дочь Ларисы? – сообразил тут Марк.

– Да, – снова заулыбалась девушка.

– Так она же совсем молодая, – подивился младший Светлов, тут же взглянув на женщину, о которой говорил, и спросил: – Лариса, вам сколько лет-то?

– Я предупреждала, – извинилась за внука бабуля, – Марк совершенно не признает никаких условностей, в лучшем случае он может промолчать.

– Сейчас, по всей видимости, худший случай, – заметила девушка Клава и рассмеялась.

– Мне сорок три года, Марк, – улыбнувшись, ответила ему Лариса, мать, как выяснилось девушки Клавдии.

– Совершенно не похоже ни на какие сорок три, – возразил он.

– Скорее всего, – веселилась ее дочь, – это не комплимент, мам, а констатация факта.

– Совершенно верно – подтвердил Марк.

Бабуля принесла подогретый для Клавдии ужин, все расселись за столом в новом порядке, пили чай, а Марк, вроде как невзначай, поднялся из-за стола, постоял какое-то непродолжительное время, привалившись плечом к стене, якобы устав сидеть, и, улучив минутку, когда, гости и хозяева, увлеченные рассказом Валентина Романовича, не обращали на него внимания, тихонько покинул веранду.

Еще до прихода девушки Клавдии он почувствовал наступление особого состояния, предшествующее, как правило, очередному приступу – такая, как бы сказать, предболезненная маета, что ли – еще не боль, но уже тяжесть, словно голову давит одновременно снаружи и изнутри и ломит в висках.

Он так устал. Так бесконечно, смертельно устал от этой пыточной, ужасной боли, сводящей с ума, лишающей его личности, индивидуальности, ломающей силу воли и духа, унизительно размазывающей его тело.

Марк испробовал разные методики по контролю над болью, рекомендованные серьезными специалистами, но для того, чтобы начать контролировать боль, надо было иметь хоть небольшую передышку от нее и ясное сознание, но передышки не было, а все силы его были направленны на то, чтобы не дать свести себя с ума и превратить в воющее, извивающееся, беспомощное тело, выстоять, победить и выдержать очередной приступ.

Он не помнил сколько прошло времени с того момента, когда он незаметно вышел во двор через заднюю дверь и ходил, ходил там по протоптанной тропинке вдоль забора, между кустами смородины и грядками до того момента, когда вдруг чуть не налетел на девушку Клаву, каким-то образом оказавшуюся у него на пути.

– У вас голова болит? – спросила она тихим, осторожным голосом.

– Болит, – признался Марк.

– Идемте, – решительно распорядилась она и протянула ему руку. – Я попробую вам помочь.

– Это вряд ли, лекарства не способны с этим справиться, – предупредил Марк, решив, что она хочет предложить ему что-то из народной медицины.

– Я знаю, мне сказала ваша бабушка. В общих чертах она объяснила суть вашего заболевания.

– Зачем? – поинтересовался Марк.

– Потому что я ее спросила, – растолковала девушка, так и продолжавшая протягивать руку к нему, и повторила приглашение: – Раз все равно ничем нельзя успокоить ваше состояние, вы ничего не теряете, если попробуете то, что я хочу вам предложить.

– Нет, не теряю, – согласился Марк, но предупредил: – Когда боль становится совсем…: – Он запнулся, не зная, какое дать определение: –… тяжелой, это не очень красивая, скорее даже физиологически отталкивающая картина. Всякое бывает.

– Ничего. Я не стану вас конфузить. И если у нас не получится вам помочь, мы прекратим эксперимент до того, как все станет… совсем физиологичным, – пообещала она и третий раз настойчиво тряхнула рукой.

И Марк, изучив взглядом эту тонкую девичью ручку еще какое-то непродолжительное время, все же принял предложение и, осторожно, словно сомневаясь, взял ее ладошку.

– Пошли, – тут же распорядилась девушка.

Доверившись ей, он не стал тратить силы на контроль за происходящим и не обращал внимания, куда они идут, сосредоточившись исключительно на том, чтобы не поддаваться все нарастающей с каждой минутой боли, накатывающей то волнами, то одним сплошным потоком.

Она усадила его на пассажирское место в автомобиль, потом они не так чтобы быстро куда-то ехали, а вскоре покатились совсем медленно, преодолевая ухабы, – машина переваливалась с боку на бок, как баркас в шторм, и их обоих мотыляло из стороны в сторону и вперед-назад, как консервы в незаполненной банке, и эти тряски лишь распаляли боль в его многострадальной голове.

Но длилась эта пытка недолго, и вскоре остановился. Девушка выскочила из машины, открыла багажник, возилась там с чем-то, шумно шуршала какими-то вещами и пакетами, при этом успокаивая его торопливой скороговоркой:

– Я сейчас только возьму тут кое-что, и пойдем. Тут совсем не далеко. Рядом.

Громко хлопнул, закрываясь, багажник, девушка ойкнула, извинилась, распахнула дверцу с пассажирской стороны, взяла его под локоть и потащила.

– Идемте, Марк, тут немного осталось пройти.

Он выбрался из автомобиля, посмотрел на нее изучающе, думая, во что он дал себя втянуть этой энергичной не в меру Клавдии, но все же повиновался ее настойчивому требованию и пошел, увлекаемый девушкой, которая так и продолжала держать его за локоть.

Далеко это или нет, Марк не понял, поскольку старался ни о чем не думать, не подвергать анализу слова и обстоятельства, а делал лишь, как она говорит, раз уж доверился ей, и внимательно смотрел под ноги. Они прошли сколько-то вверх по пологой горке, потом по прямой тоже сколько-то, бог знает, потом перелезли через бревно, продрались сквозь колючий кустарник, сделали еще несколько шагов веред, когда она заявила с явным облегчением:

– Всё, пришли! Постойте чуть-чуть, я сейчас…

Девушка чем-то пошуршала сбоку от него, снова прихватила его за локоть и потянула за собой.

– Сюда проходите и садитесь, – указала она на расстеленный у края обрыва поролоновый коврик.

Он сел, куда она ему указала, и вопросительно посмотрел на сосредоточенную на какой-то своей задумке девушку. Она села рядом с ним, повозилась, устраиваясь поудобней, и спросила заботливо:

– Вы как?

– Терпимо, – прислушавшись к себе, ответил Марк. – Пока в четком сознании.

– Марк, – совсем иным, каким-то внезапно проникновенным голосом обратилась Клавдия к нему и прихватила двумя своими тонкими ладошками его большую, крепкую ладонь. – Вы, пожалуйста, слушайте меня и постарайтесь делать то, что я вам скажу. Ладно?

– Ладно, – пообещал он.

– Закройте глаза, – велела она.

Он послушно прикрыл веки, чувствуя, как немного дрожат ее чуть прохладные ладошки, видимо, от нервного напряжения.

– А теперь постарайтесь по возможности расслабиться и хоть немного отвлечься от своей боли.

Марк честно попробовал исполнить то, о чем она просила, со всем тщанием, на какое сейчас был способен, но предательская боль все нарастала и нарастала, хотя он все же попробовал ее преодолеть.

– Дышите медленно, размеренно, спокойно. Вот так: вдо-о-ох, на десять счетов, непродолжительная задержка дыхания и долгий выдох. Вдо-о-ох и вы-ы-ыдох, – повторяла и повторяла она счет, под который он мерно дышал, словно читала колдовское заклинание, а он слушался и дышал под ритм, задаваемый ее голосом: – А сейчас вы повернете голову в сторону реки и, когда я скажу, откроете глаза и не будете ни о чем думать. Вообще ни о чем, – заговорила она вдруг совсем уж чарующим, тихим, низким, с еле уловимой хрипотцой, но четким голосом.

Он повернул голову в сторону реки, как она и просила, и пытался сделать все, как она велела, – дышать медленно, размеренно и спокойно, ни о чем не думать и попытаться отодвинуть боль.

– А теперь, – сказала она, еще чуть понизив голос и придвинувшись к нему поближе, – открывайте глаза и смотрите.

И он распахнул глаза… И обмер, застыв на какое-то мгновение, позабыв обо всем, даже о пыточной боли.

Прямо перед ним, за рекой, за лугом, вытянувшимся длинным прямоугольником, по бокам которого молчаливыми стражами стояли леса: справа – смешанный хвойно-лиственный, а слева – темный, хвойный, серьезный, а за лугом, протянувшимся до горизонта, садилось ставшее нереально большим от зыбкого марева багряное солнце, освещая все вокруг фантастическими красками.

– Ни о чем не думайте, – колдовским голосом шептала ему прямо в ухо девушка, словно обволакивая его чем-то невидимым, теплым, надежным и нежным. – Впустите в себя то, что видите, в самое сердце, и проживайте во всем объеме то, что видите и чувствуете. И дышите медленно, спокойно, вдыхайте то, что видите. – И произнесла, словно выдохнула, совсем уж зачарованно: – И всё-ё…