– Тогда давайте не будем терять времени и отправимся в башню, пока доктор осматривает вашу жену.
И, прежде чем он успел возразить, она уже прошла через гостиную и прихожую и шагнула на крыльцо. Годолфин поневоле должен был последовать за ней. Остановившись на ступеньках, он поднял голову и бросил взгляд на окна второго этажа.
– Бедная Люси! – воскликнул он. – Как бы я хотел избавить ее от этих мучений!
– Раньше надо было думать, милорд, – заметила Дона, – девять месяцев назад.
Он ошарашенно уставился на нее и забормотал что-то о наследнике, которого всегда мечтал иметь.
– Не сомневаюсь, что рано или поздно вы его получите, сударь, – улыбнулась Дона, – хотя, возможно, и не сразу, а после десятерых дочек.
Они подошли к башне и, открыв дверь, ступили в тесную комнатку с каменными стенами. Двое часовых с мушкетами стояли перед входом, третий сидел на скамейке у стола.
– Леди Сент-Колам изъявила желание взглянуть на заключенного, – проговорил Годолфин, обращаясь к стражникам.
Человек за столом поднял голову и усмехнулся.
– Самое время, милорд, – заметил он. – После завтрашней церемонии ни одна леди уже не захочет на него смотреть.
Годолфин расхохотался.
– Ты прав, приятель, поэтому я и разрешил ее светлости навестить его сегодня.
Охранник двинулся вверх по узкой каменной лестнице, на ходу снимая висящий на цепи ключ. Дона шла следом, отмечая про себя, что в темницу ведет одна-единственная дверь, а внизу, под лестницей, постоянно дежурят часовые.
Охранник повернул ключ в замке, и она снова почувствовала то нелепое, боязливое волнение, которое всегда охватывало ее перед встречей с ним. Дверь распахнулась, и она вошла в камеру. Следом за ней протиснулся Годолфин.
Охранник вышел, заперев за собой дверь. Француз сидел у стола, точь-в-точь как в тот раз, когда она впервые его увидела. Вид у него, как и тогда, был сосредоточенный и отрешенный, он с головой ушел в свое занятие. Оскорбленный такой непочтительностью со стороны своего узника, Годолфин стукнул кулаком по столу и сердито воскликнул:
– Извольте встать, когда к вам заходят посетители!
Дона знала, что в рассеянности француза нет ничего напускного, он просто увлекся рисованием и не сумел отличить шаги Годолфина от шагов охранника. Отложив в сторону рисунок – она заметила, что это набросок кроншнепа, летящего над устьем реки по направлению к морю, – он поднял голову и увидел ее. В лице его не дрогнул ни один мускул; он молча встал и поклонился.
– Леди Сент-Колам не сможет присутствовать завтра на вашей казни, – сурово проговорил Годолфин. – Поэтому она пожелала взглянуть на вас сегодня, а заодно взять один из ваших рисунков. Она хочет показать его королю как напоминание о дерзком разбойнике, так долго терроризировавшем его преданных слуг.
– Я буду рад оказать леди Сент-Колам эту услугу, – произнес узник. – Последнее время у меня не было других занятий, кроме рисования, поэтому выбор у ее светлости будет богатый. Какая птица вам нравится больше всего, сударыня?
– Я плохо разбираюсь в птицах, – ответила Дона. – Может быть, козодой…
– Вот козодоя-то у меня и нет, – промолвил француз. – Несколько дней назад я имел возможность увидеть козодоя вблизи, но так уж получилось, что в это время я был занят более интересным делом и не хотел отвлекаться.
– Другими словами, – мрачно уточнил Годолфин, – вы в очередной раз грабили кого-то из моих друзей и были настолько увлечены, лишая честного человека его законной собственности, что не помышляли ни о чем другом?
– Поверьте, милорд, – ответил капитан "Ла Муэтт", отвешивая его светлости глубокий поклон, – я никогда еще не слышал более деликатного определения тому занятию, о котором я упомянул.
Дона наклонилась над столом и начала перебирать рисунки.
– Мне нравится вот эта чайка, – сказала она, – хотя оперение, по-моему, прорисовано недостаточно тщательно.
– Рисунок не закончен, сударыня, – ответил француз. – Кроме того, у этой чайки действительно не хватает одного пера. Она потеряла его, поднимаясь в воздух. Впрочем, чайки, как известно, никогда не залетают далеко в море. Вот и эта, скорей всего, кружит сейчас где-нибудь в десяти милях от берега.
– Да, конечно, – подхватила Дона, – и, может быть, уже сегодня вечером она вернется, чтобы подобрать потерянное перо.
– Позвольте заметить, сударыня, – вмешался Годолфин, – вы плохо разбираетесь в орнитологии. Ни чайки, ни другие птицы не подбирают потерянных перьев.
– В детстве у меня был матрас, набитый перьями, – быстро заговорила Дона, с улыбкой глядя на Годолфина. – Однажды он распоролся и перья разлетелись по комнате. А одно, выпорхнув из окна, опустилось прямо в сад.
Конечно, окно в моей спальне было гораздо больше, чем эта узкая бойница.
– Вот как? – слегка озадаченно переспросил Годолфин и с сомнением посмотрел на нее: похоже, ее светлость еще не до конца оправилась от болезни и сама не понимает, что говорит.
– Скажите, а не вылетела ли часть перьев под дверь? – спросил француз.
– Вряд ли, – ответила Дона. – Щель была настолько узкой, что ни одно, даже самое крохотное, перышко не смогло бы проскользнуть сквозь нее. Хотя, кто знает, если бы вдруг потянуло сквозняком… или образовался сильный поток воздуха, какой бывает при выстреле из пистолета… Но я так и не выбрала рисунок! Вот этот, пожалуй, подойдет. Это ведь песчанка, не правда ли? Думаю, что она понравится его величеству. Что такое, кажется, во дворе простучали колеса? Вы слышите, милорд? Наверное, врач уезжает.
Лорд Годолфин досадливо прищелкнул языком и покосился на дверь.
– Не может быть, он обещал поговорить со мной перед отъездом. Вы действительно слышали стук колес, миледи? Я, знаете ли, немного туг на ухо.
– Конечно, – ответила Дона, – так же ясно, как слышу сейчас вас.
Годолфин кинулся к двери и забарабанил по ней кулаками.
– Эй! – заорал он. – Живо отоприте дверь! Мне срочно нужно выйти!
Снизу послышался ответный крик охранника. Затем по лестнице зашуршали шаги. Дона, не мешкая, выхватила из складок амазонки пистолет и нож и протянула французу, который схватил их и быстро спрятал под кипой рисунков.
Стражник наконец добрался до темницы и распахнул дверь. Годолфин повернулся к Доне.
– Ну сударыня, – спросил он, – вы выбрали рисунок?
Дона нахмурилась и нерешительно поворошила рисунки.
– Я в полной растерянности, – проговорила она, – никак не могу решить, что лучше: то ли эта чайка, то ли песчанка… Не ждите меня, милорд, вы ведь знаете: мы, женщины, бываем иногда ужасно медлительны. Я выберу рисунок и тут же спущусь.
– Надеюсь, вы простите меня, сударыня, – сказал Годолфин. – Мне в самом деле необходимо срочно увидеться с врачом. Останься с ее светлостью, – приказал он, обращаясь к стражнику, и ринулся вниз по лестнице.
Стражник снова запер дверь и встал у порога, скрестив руки на груди и с понимающей улыбкой глядя на Дону.
– Знатный завтра будет денек, сударыня, – проговорил он, – целых два события придется отмечать.
– Да, – откликнулась Дона. – Если родится мальчик, сэр Годолфин, надо полагать, не поскупится на пиво.
– Как? – удивился узник. – Значит, я не единственный виновник завтрашнего торжества?
Стражник рассмеялся и кивнул на окно.
– К полудню про вас и думать забудут, – сказал он. – Вы еще будете болтаться на суку, а мы уже поднимем кружки за здоровье молодого наследника.
– Жаль, что ни мне, ни вашему узнику не удастся отпраздновать это радостное событие, – с улыбкой проговорила Дона. Затем достала кошелек и, швырнув его охраннику, добавила:
– Так, может быть, сделаем это сейчас, пока лорд Годолфин беседует с врачом? Думаю, что и ты не откажешься выпить с нами. Как-никак это приятней, чем торчать на страже у запертых дверей.
Стражник ухмыльнулся и подмигнул узнику.
– Ну что ж, я не прочь, – ответил он. – Мне не впервой распивать по чарочке с приговоренным к смерти. Правда, с французом я еще никогда не пил.
Говорят, французы на виселице долго не мучаются – шеи у них, что ли, тоньше, чем у англичан? – только вздернешь, и сразу концы отдают.
Он снова подмигнул и, отперев дверь, крикнул своему напарнику:
– Принеси-ка нам кувшин с пивом и три стакана!
Как только он повернулся спиной, Дона быстро взглянула на француза, и тот прошептал одними губами: