— Нн-да… — продолжал он между тем. — Смею заверить, я всегда относил Гарри к числу своих ближайших друзей. Но после его женитьбы нам мало доводилось общаться, все свое время он проводил в городе.
«В мой огород камешек, — подумала Дона, — что ж, этого следовало ожидать».
— Вынуждена вас огорчить, но Гарри со мною нет, — бросила она. — Я приехала одна с детьми.
— Чрезвычайно, чрезвычайно жаль! — воскликнул он.
Она промолчала. Что тут можно было ответить?
— Моя супруга так желала сопровождать меня. Но в настоящее время она не имеет удовольствия находиться в добром здравии…
Он явно подыскивал слова. Дона улыбнулась:
— Понимаю… У меня у самой двое маленьких детей.
В замешательстве он кивнул.
— Мы уповаем на небеса.
— Несомненно, — поддержала его Дона, вновь завороженная его бородавкой. Как только его жена может ее выносить?
Годолфин разглагольствовал о том, что его супруга будет счастлива принять Дону в любое время, что здесь так мало добрых соседей, и так далее в том же роде. «Какой скучный, надоедливый, тяжеловесный субъект, — с ненавистью думала Дона. — Существует ли на свете золотая середина между помпезным витийством Годолфина и циничной развязностью Рокингэма? Живи Гарри в Навроне, он бы тоже превратился в нечто подобное. Какая чудовищная репа с рыбьими глазами и ртом, похожим на надрез на жирном пудинге».
— Я питал надежду, — дошел наконец до нее смысл его слов, — что Гарри примет участие в делах графства. Вы, конечно, наслышаны о наших бедах?
— Нет, я ничего не знаю, — сказала Дона.
— Как не знаете! Вероятно, вы слишком уединенно живете, и до вас не доходят новости. Вся округа полнится слухами и разного рода толками. Мы все встревожены до глубины души. На наши дома совершают набеги пираты. В Пенрине они захватили значительные ценности, а неделю назад разграбили имение моих соседей на побережье.
— Какой ужас, — промолвила Дона.
— Да это грубое насилие! — взорвался Годолфин. Лицо его побагровело, глаза вылезли из орбит. — Никто не знает, как с этим бороться. Я бомбардировал Лондон жалобами, но не получил ответа. Они шлют нам солдат из гарнизона в Бристоле, да пользы от них нет никакой. Я убежден: только мы, землевладельцы графства, объединившись, сможем отразить опасность. Как я сожалею, что Гарри нет в Навроне!
— Может быть, я могу быть вам полезна? — выдавила из себя Дона, вонзая в ладони ногти, чтобы не расхохотаться. Он так разошелся, будто ее обвинял в пиратстве!
— Моя дорогая леди, вы бессильны нам помочь. Просите вашего мужа и его друзей приехать сюда, тогда мы все вместе справимся с этим проклятым французом.
— Французом? — переспросила Дона.
— Что? Ах, да, он у них за главного, — почти кричал Годолфин. — Этот подлый иностранец, по-видимому, знает наше побережье как свои пять пальцев и ускользает через пролив в Бретань раньше, чем мы успеваем выследить его. Его судно как ртуть, ни один из наших кораблей не может догнать его. Он прокрадывается в наши гавани бесшумно, грабит наше добро, взламывает склады, а потом улетучивается с утренним приливом, прежде чем наши парни раскроют глаза после сна.
— Вероятно, он чересчур крепкий орешек для вас! — предположила Дона.
— Что? Да, мадам, если хотите, именно так, — сказал он обиженно.
— Боюсь, Гарри не удастся поймать вашего пирата, он чудовищно ленив.
— Я этого и не предполагал. Но нам нужны люди, чем больше, тем лучше. Мы обязаны поймать негодяя, пусть для этого потребуется все наше время и все деньги. Вы, вероятно, не отдаете себе отчета, как велика опасность. По всему побережью грабят, наши женщины засыпают в страхе за свои жизни, и не только жизни…
— Ах, значит, он и этим промышляет? — пробормотала Дона.
— Нет, кровь еще не пролилась и не пострадала ни одна женщина, — вынужден был признать Годолфин. — Но все мы ожидаем с его стороны подобной мерзости.
— О да! — промолвила Дона, еле сдерживая смех. Она встала и подошла к окну. Выносить его дальше было выше человеческих сил, сейчас она рассмеется. Но, слава богу, он истолковал ее жест как намек на прощание. Он степенно поклонился.
— Когда вы соберетесь написать своему супругу, надеюсь, вы напомните ему обо мне и расскажете о наших бедах, — заключил он.
— Да-да, конечно, — кивнула Дона, думая: «Что бы ни случилось, я ни за что не позволю Гарри примчаться в Наврон сломя голову для ловли неуловимого пирата и тем самым нарушить мою вожделенную свободу». После некоторых положенных формальностей Дона вызвала Уильяма и попросила проводить гостя.
Она понадеялась, что это был ее первый и последний посетитель. Такого рода знакомства не для нее. Сидеть на стуле и выслушивать этого репоголового субъекта было ничуть не лучше, чем ужинать в «Лебеде». Надо предупредить Уильяма, что ее дом закрыт для посетителей. Пусть сам выкручивается: ее нет дома, она гуляет, спит, больна, сошла с ума, прикована цепями в своей комнате — что угодно, лишь бы отделаться от всех Годолфинов этого графства.
Что за тупоумная эта провинциальная знать, если даже с помощью солдат не может уберечь свои склады и ценности от ночных гостей. Раззявы! Да выставите караулы, и пираты, проскользнув в одну из гаваней, окажутся в ловушке. Корабль — не призрак, он зависит от ветра и течений.
Вечером, обедая раньше обыкновенного, она втолковывала стоявшему за ее стулом Уильяму, что отныне он должен закрывать дверь перед носом всех визитеров.
— Видите ли, Уильям, — говорила она, — я приехала в Наврон, чтобы отдохнуть от людей, побыть в одиночестве. Словом, хочу поиграть в отшельника.
— Понятно, миледи, — согласился Уильям. — Сегодня я допустил ошибку, больше этого не повторится. Вы сможете спокойно предаваться своему одиночеству и продлите свое бегство.
— Бегство? — вздрогнула Дона.
— Да, миледи. Я вполне убедился, что именно поэтому вы здесь. Вы сбежали от лондонской жизни и укрылись в Навроне.
Обескураженная, испуганная, Дона молчала. Наконец она овладела собой.
— У вас дьявольская интуиция, Уильям. Откуда она берется?
— Со мной часто и подолгу беседовал мой прежний господин. Многие мысли, которые я высказываю, заимствованы у него. Он научил меня наблюдать людей, анализировать их поступки. Вероятно, он тоже расценил бы появление здесь вашей светлости как бегство.
— Отчего же вы покинули своего господина, Уильям?
— В данное время, миледи, он не нуждается в моих услугах. Мы решили, что мне лучше поселиться в другом месте.
— Тогда вы избрали Наврон?
— Да, миледи.
— Жили уединенно и охотились за мотыльками?
— Ваша светлость абсолютно точны.
— В таком случае и для вас Наврон явился убежищем?
— Возможно, миледи.
— А ваш прежний господин, что он предпочел для себя?
— Он путешествует, миледи.
— Вечно переезжает с места на место?
— Приблизительно так, миледи.
— В таком случае, Уильям, он тоже беглец. Путешественники всегда беглецы.
— Мой господин часто повторял ту же истину, миледи. Возьму на себя смелость заметить, что его жизнь — это бесконечное исчезновение.
— Ему повезло, — рассудила Дона, очищая фрукты. — Остальные, увы, могут исчезать лишь на время. Как ни старайся добиться свободы, в глубине души знаешь: это возможно лишь на короткий срок, руки-ноги у нас повязаны.
— Готов согласиться с вами, миледи.
— А у вашего господина нет никаких пут?
— Никаких, миледи.
— Я была бы не прочь познакомиться с ним, Уильям.
— Мне сдается, вы бы нашли между собой много общего.
— Возможно, однажды, путешествуя, он заглянет в наши края?
— Не исключено, миледи.
— В таком случае, Уильям, я готова нарушить свое затворничество. Если ваш прежний господин пожелает навестить меня, то я — не больна, не сошла с ума и не подвержена иной напасти! Я приму его.
— Прекрасно, миледи.
Дона встала и, оглянувшись, заметила на его лице ту же улыбку, которую видела прежде. Улыбка сразу же исчезла и губы сжались, как только он почувствовал на себе ее взгляд.
Набросив на плечи шаль, она вышла в сад. Воздух томил и обволакивал теплом. Заходящее солнце освещало небо на горизонте ярким светом. Слышны были голоса детей и Пруэ, укладывавшей их спать. Ничто не мешало Доне остаться наедине со своими мыслями. Она прошла через парк, выбралась в поле и по размытой тропинке дошла до проселочной дороги, откуда открывались поросшие вереском и дикой сорной травой поля, а дальше, за скалами, было море. В воздухе заметно похолодало, но Дону неодолимо влекло к морю. Наконец она достигла покатого мыса и сверху оглядела горизонт. Слева от нее широкая, сверкающая река впадала в море. Все будто застыло: морская гладь, покрытая бронзовыми и малиновыми мазками, убегающая вдаль солнечная дорожка… Только короткие волны бились о скалы.