— Да, сложная история, — вздохнула она.
— Сложная, — согласился Богдан. — И еще не вся. В родах Лена чуть не умерла, кровотечение остановить не могли, — объяснил он побледневшей слушательнице. — Не хватало препаратов крови. И Игорь Валентинович напрямую переливал ей свою кровь, у них одна группа, — интерн округлил глаза, очевидно, чтобы усилить эффект от рассказа.
Но Дарина не нуждалась в нагнетании атмосферы. Она и так могла представить насколько тяжело все проходило. Если уж Игорь так откровенно нарушил инструкции… Впрочем, она никогда бы и не ждала от него иного поступка.
— После этого он считает ее своей дочерью? — со слабой улыбкой спросила она.
— Да, — Богдан с такой гордостью посмотрел на шефа, словно бы он лично был причастен к действиям этого человека. И в то же время, в его глазах читалось явное восхищение своим идеалом. — Лена и сейчас часто лежит у нас в отделении, у нее до сих пор бывают обострения. Правда, в последний год реже…
Дарина еще раз посмотрела на этих троих человек.
Что-то внутри непередаваемо болело. Наверное это была душа.
И одного рассказа было бы достаточно, чтобы заставить Дарину сопереживать, но знать, что в этом участвовал Игорь, видеть сейчас его с малышом за жизнь которого и он, и эта женщина так отчаянно боролись…
Она чувствовала себя отвратительно, ощущая себя последним ничтожеством в мире.
Дарина резко развернулась на плоской подошве своих тапочек и моргнула.
— Я схожу за кофе, — сдавленно бросила она в сторону Богдана, но не услышала ответа интерна.
В ушах звучал другой голос, полный горя и непонимания, ужаса из-за того, что она собиралась сделать.
«Зачем, Даря? Не надо. Не поступай так, только потому, что мы не можем решить своих проблем», этот голос пытал ее, всплывая и в мыслях, и в сердце, «не делай этого с нами, пожалуйста, милая», — она обхватила себя руками, чувствуя, как тело начинает сотрясать от дрожи. «Я все что угодно сделаю для тебя, и для нашего ребенка, ты же знаешь», Дарина словно наяву ощутила прикосновение пальцев Игоря к своим щеками, и побежала быстрее, перепрыгивая ступеньки. «Я люблю тебя, Даря. Не надо, не делай этого…»
Дарина еще больше заторопилась, лавируя на лестнице между больными, врачами и посетителями.
Он обещал сделать все, что угодно, но так и не захотел принять ее желание достичь чего-то большего в профессии.
Нет, она не пыталась что-то переложить на Игоря.
От своей боли и памяти, от своих ошибок не улететь и на самолете. Ее вина навсегда будет с нею, и Дарина не отрекалась от нее.
Она так мечтала о карьере, так хотела добиться чего-то и стать значимой в жизни, что переступила через все. И через два с половиной года отношений с Игорем, который любил и боготворил Дарину, и через их вероятное счастье, и через ребенка, которого могла ему родить…
Если бы он только понял ее тогда, поддержал, а не укорил.
Двадцать семь лет.
Тогда Дарина показалась себе слишком молодой и нереализованной, чтобы тратить столько лет на малыша и мужа, если могла заняться устроением своей карьеры вместо этого. Тем более после его нежелания поддержать ее стремление.
И потому, обидевшись, не послушав слов человека, который любил ее, которого любила она — Дарина сделала то, что сама себе до сих пор не простила. И не простит никогда, сколько бы исповедей она не посетила, и как часто не отстаивала бы в церквях любого уголка мира молебны за невинную душу ребенка, которому не позволила родиться.
Холодный воздух улицы пробрал до костей сквозь тонкую ткань халата и ненадежного свитера, когда она внезапно для себя очутилась на крыльце больницы.
Дарина даже не заметила этого — перед глазами все еще стоял яркий свет бестеневой лампы операционной, в которой ей делали аборт. А голос Игоря из воспоминаний, отчаянный, злой, обиженный, мешался со звоном таких же воспоминаний о стуке инструментов по металлу подноса.
После того они почти не разговаривали, а если и пришлось обменяться парой слов, когда Дарина забирала свои вещи — Игорь неизменно обращался к ней вежливо и холодно.
Уже тогда она поняла, что это неоправданно высокая цена за любую, даже самую головокружительную карьеру.
Да только поздно на Дарину опустилось прозрение. И она заставляла себя глотать слезы и верить.
Верить в то, что все успеется, все еще будет… Не с ним, наверное, не с тем, кого любит, но может быть с кем-то, кто сумеет стать не менее близким.
А теперь веры не было. Только жалость к себе и презрение, которое не стереть ни научными работами, ни похвалами коллег, ни годами, проведенными за границей.
Проглотив сдавленные рыдания вместе со слезами, загоняя их туда, где прятала все эти годы, Дарина решительно зашагала через двор к нескольким старушкам, торгующим кофе и шоколадками. Она задрала голову повыше и игнорировала удивленные взгляды встречных, которые сами передергивались при виде ее тонкого одеяния.
А сама она смотрел на низкое, почти черное небо, и в уме умоляла, чтобы то не просыпалось снегом. Дарина не выдержит этого, точно разревется, как девчонка. В Торонто зимой, к удивлению сотрудников, ее глаза вечно оказывались на мокром месте.
С того холодного и снежного дня семь лет назад Дарина отчаянно не любила зимы.
Игорь внимательно слушал рассказ Лешика о том, как его крестник со своим отцом вчера собирали весь вечер модель самолета.
«Что ж, теперь было ясно, что именно привело к такому восторженному появлению ребенка».
Игорь улыбнулся и взъерошил волосы малышу, кивнул улыбнувшейся Лене, которая параллельно с сыном, делилась последними новостями об их друзьях. Рассказывала о звонке Наташи, которая умилялась своим трехнедельным сыном и обещала через четыре дня устроить в Кофейне официальный выход Данила Святославовича в узкий круг друзей.
Игорь был приглашен. Ната со Славой передавали еще раз ему огромную благодарность за акушера, которого Игорь посоветовал.
Он опять кивнул с улыбкой, Ната и ему звонила, а Слава даже заезжал вчера, чтобы лично повторить это раз в десятый, наверное.
Игорь только отмахивался. Он был искренне рад, что у друзей все прошло благополучно. За эти три года Игорь привык в какой-то мере заботиться обо всех подругах Лены. И они давно стали теми людьми, которых Игорь считал самыми близкими.
Лена без слов поняла, что на уме у ее названного отца и тоже тепло улыбнулась. А Игорь не удержался, поддался неясному желанию и странной потребности, обернулся, пытаясь краем глаза увидеть Дарину. И ощутил непонятную нужду что-то спросить, выяснить, да только мысленно одернул себя.
Зачем ему это? Ведь все давно сказано и выяснено…
Дарины не было у окна, где она разговаривала с Богданом лишь пару минут назад, когда Игорь в последний раз проверял.
Это открытие вызвало в нем… раздражение.
Но Игорь сказал себе не заниматься глупостями.
— Ой, мама…! — Леша едва не оглушил Игоря своим криком у самого уха. — Мы же самое главное для крестного забыли!! — мальчик явно расстроился.
— Точно, — Лена закусила губу. — Мы же в Кофейне были, с Надей болтали, она хочет завтра сообщить о-о-чень важную новость Тарасу, — Лена подмигнула Игорю, и тот прекрасно понял, на что дочь намекает.
Против воли улыбнулся сильнее. Как бы там ни было у него самого, но счастье девочек, за которых он считал себя ответственным, всегда согревало душу Игоря.
— Я смотрю, у нас в городе намечается явное улучшение демографической ситуации, — добро пошутил Игорь. — Пусть приходят, мы их обследуем, — все с той же широкой улыбкой кивнул он Лене. — Но, что вы забыли-то? — не понял он продолжающегося огорчения крестника.
— Да, мы кофе тебе привезли, забыли в машине, — Лена кивнула головой в сторону улицы. — Пройдешься с нами?
— Конечно, солнышко, — Игорь улыбнулся ей теплее. — Но только если ты дашь мне слово в понедельник явиться на обследование? — он многозначительно приподнял бровь. — Или мне сразу звонить Алексею, — применил Игорь тяжелую артиллерию, видя, как она уже готовится придумать какую-то отговорку.
Лена рассмеялась, так и не успев сказать ни слова.
— Хорошо, папочка, — скривив забавную гримасу, смиренно согласилась она. — Я приеду.
— Вот и договорились, да, Лешка? — Игорь подмигнул крестнику. — Ну, что? Пойдемте, я провожу вас? — спросил он, и направился вместе с Леной к выходу из отделения, продолжая держать Лешу на руках.