Это нелепо. И неправильно.
Сидеть на коне Рована было нетрудно. Этот вороной жеребец был огромным, но полностью подчинялся хозяину. Шаг Стикса был плавным, ровным и быстрым. Гвинет сидела, откинувшись назад, и чувствовала себя странно — несчастной и в то же время возбужденной. Никогда она не ощущала прикосновение другого человека с такой остротой, как сейчас.
Они наконец вернулись на равнину, где их ждали Джеймс и Мария. Королева радостно вскрикнула, бросилась навстречу Гвинет и крепко прижала ее к груди, как только Рован опустил свою спутницу на землю. Мария пылко обняла Гвинет, потом отступила назад, посмотрела ей в глаза и оглядела с ног до головы, выясняя, нет ли ран.
— Ты не ранена? Бедная моя! Это я виновата. — Принимая вину на себя, Мария бросила гневный взгляд на брата. — Что случилось? Вы нашли кабана? Нет, это кабан нашел вас. О боже, подумать только, что могло случиться…
— Зверь уже мертв. Мы пошлем за ним кого-нибудь, ваша милость, — сказал Рован.
Мария бросила на него благодарный взгляд, затем снова посмотрела на Гвинет:
— Ты в порядке?
— Мое достоинство сильно пострадало, но в остальном я в полном порядке, — заверила ее Гвинет, а потом глубоко вздохнула и добавила: — Лорд Рован чудом пришел на помощь как раз вовремя. Он… — Почему ей так не хочется это говорить? — он спас мне жизнь.
— В таком случае мы безмерно благодарны лорду Ровану, — серьезно сказала Мария.
Рован кивнул, выражая признательность за эти слова, и произнес:
— Ваша милость, я рад служить вам любым способом, которым могу это сделать.
— Вернемся во дворец: леди Гвинет могут понадобиться уход и покой, — мрачно пробурчал Джеймс.
— Где ваша лошадь? — спросила Мария у Гвинет.
— Смею предположить, что она вернулась на конюшню. Я уверен, что она знает дорогу туда, — сказал Рован. — Стикс — большой и сильный конь, — добавил он, указывая на своего жеребца. — Леди Гвинет и я доедем на нем до конюшни так же легко, как доехали сюда.
Протестовать при подобных обстоятельствах было бесполезно: Гвинет только выглядела бы глупо. Поэтому, немного поворчав, она согласилась.
Позже, когда они вернулись в Холируд, Гвинет услышала, как лорд Джеймс тихо сказал Ровану:
— Если они собираются скакать по лесам, ища развлечений, то должны научиться ездить верхом.
Гвинет очень хотела повернуться к брату королевы и вступить с ним в спор, но, к своему удивлению, обнаружила, что ей незачем это делать.
— Джеймс, я думаю, что эта леди ездит верхом ничуть не хуже любой другой женщины, а может быть, не хуже любого мужчины. Никто не может усидеть на падающей лошади. Если лошадь валяется на земле, там же должен валяться и всадник.
Гвинет, потрясенная тем, что Рован защищает ее, не была готова к тому, что произошло потом. Один из рослых, широкоплечих охранников подошел к ней, желая и взять за руку и проводить во дворец.
— Спасибо, я могу идти сама, — настаивала она. — Я не пострадала, на меня только налипло много листьев.
Охранник взглянул на Марию, та кивнула, и лишь после этого ей позволили стоять самой на ногах.
Она убежала в свою комнату, желая как можно скорее избавиться от этой излишней заботы.
Рован видел, как Гвинет уходила, и удивлялся тому, как легко она может тронуть его сердце. Он не знал, что его так привлекает в ней — выражение глаз, страсть, которая звучит в ее голосе, или сочетание яростной воинственности и невинности.
— Лорд Рован! — позвала Мария.
— Что, моя королева?
— Я действительно желала поговорить с вами вне дворца, но возможности не было. Не проводите ли вы меня в мои комнаты?
— Готов выполнить все, что вам угодно.
Он понял, что, пока он спасал Гвинет, Мария и Джеймс говорили между собой о чем-то, поскольку лорд Стюарт явно знал, что именно королева собирается сказать ему, Ровану. И действительно, именно Джеймс провел их в маленькую приемную, находившуюся рядом с покоями королевы.
Для их удовольствия в комнату принесли прекраснейшее французское вино. Рован предпочитал хороший шотландский эль или виски, но сказал изящный комплимент по поводу выбора королевы. Она не сидела в королевском кресле с высокой спинкой, в котором ей полагалось принимать иностранных послов, а выбрала один из обитых парчой стульев, стоявших перед огнем.
Джеймс не стал садиться вообще, а остался стоять у камина. Мария жестом велела Ровану подойти к ней, и он выполнил ее желание. Его любопытство росло с каждой секундой.
— Мне известно от людей, заслуживающих доверия, что вы находитесь в дружеских отношениях с моей кузиной, — начала Мария.
Он снова сел: слова королевы застали его врасплох.
— С королевой Елизаветой?
«Чему тут удивляться? — выругал он себя. — У Марии очень талантливые министры, которые служат ей много лет».
— Да.
— Мать моей жены состоит в дальнем родстве с ее величеством, — сказал он.
— Родственные связи — хорошая вещь, верно? — спросила королева. — Нас учат чтить наших отцов и матерей. Поэтому странно, что в делах политики и королевской власти можно причинить так много зла тем, кого любишь. Но сейчас речь идет не об этом. Мы играем в очень сложную игру — я и Елизавета. Я никогда не встречалась с моей кузиной и знаю ее только по письмам и по чужим рассказам. Сейчас мы заняты серьезными вопросами. Я не утвердила договор между нашими странами, потому что она тоже не подписала свое завещание.
Об этом Рован уже знал.
— Я полагаю, — осторожно заметил он, — что Елизавета считает себя еще молодой и не хочет думать о том, что будет после ее смерти.
Мария покачала головой и заявила:
— Она должна согласиться, что я — прирожденная наследница ее короны.
Рован молчал. Он был уверен, что Марии понятно, почему Елизавета колеблется. Англия теперь твердо придерживалась протестантской веры. Если английская королева признает своей наследницей католичку, это может привести к церковному расколу в ее стране. Рован знал, что правившим Англией протестантам была не по душе королева Шотландии, как сторонница католической веры. Хотя, если иметь в виду только порядок родства, требование Марии, вероятно, было справедливым. Но существовали и другие внуки и внучки Генриха VIII, и среди них — Кэтрин, сестра несчастной леди Джейн Грей, которую прозвали «девятидневная королева». После того как умер единственный сын Генриха VIII Эдуард, протестантская партия возвела Джейн на трон. Но сторонники другой Марии, католички, дочери Катерины Арагонской, легко разгромили защитников Джейн. В конце концов «девятидневной королеве» отрубили голову на эшафоте — но не потому, что родные поспешили усадить ее на трон, а за то, что Джейн отказалась сменить веру, когда Мария этого потребовала. Та Мария приобрела себе так много сторонников именно благодаря тому, что имела законное право вступить на престол. И по ее приказу было казнено много видных протестантов, из-за чего она получила прозвище Мария Кровавая. Елизавета взошла на престол после смерти той Марии и положила конец преследованиям за веру, но в сердцах и умах англичан еще жила память о пролитой крови, и теперь они не хотели, чтобы ими правила католичка.
— Мы все знаем, почему Елизавета медлит, — сказал он.
— Вот в этом-то и дело. Вы знаете, лорд Рован, что я не намерена силой навязывать свои верования моему народу, который теперь следует по пути шотландской церкви. Если Елизавета будет знать это и верить в это так же, как верю я, не думаю, что она станет дальше затягивать переговоры. У вас с ней дружеские отношения. Вы можете попросить ее об аудиенции, чтобы пожелать ей доброго здоровья, а во время встречи с ней можете рассказать ей то, что узнали обо мне.
— Рован, вас посылают в Лондон, — прямо заявил Джеймс.
Рован взглянул на брата королевы. Этот человек являлся для него загадкой. Он был регентом Шотландии до приезда Марии и знал о шотландском народе очень много. Он разбирался в законах и потому попросил сестру вернуться и уступил ей корону. И все же иногда он, наверное, думал о том, что положение Шотландии могло быть гораздо лучше, если бы он был единственным законным ребенком своего отца.
— Разумеется, я охотно исполню любое ваше поручение. — Сказав это, Рован помедлил, но затем хрипло добавил: — Хотя я собирался съездить в свои поместья. Там есть работа, за выполнением которой мне бы следовало проследить самому.