Закончив говорить, Гвинет еще какое-то время не мигая смотрела на проповедника, затем повернулась к нему спиной и стала пробираться к выходу, в спешке задевая соседей по скамье.

Все молчали, пораженные ее дерзостью. Она остро чувствовала эту звенящую тишину, когда со всем достоинством, на которое была способна, шла между рядами.

Перед самой дверью она снова услышала яростный удар кулака по кафедре и голос священника — и похолодела.

— Сатанинская ведьма! — проревел он.

Она повернулась и невозмутимо ответила:

— Я очень сожалею, что вы так думаете, ваше преподобие. У меня возникло впечатление, что вы сами слуга Сатаны.

В ее голосе было больше спокойствия, чем она чувствовала на самом деле.

— Прекратите сейчас же!

Гвинет с изумлением увидела, как лорд Рован поднимается со своего места. Он строго взглянул на священника, затем на нее и произнес:

— В этом доме Бога ни одна партия не должна из чувства мести обвинять другую. Преподобный отец Донехью, обращайтесь к нашим душам, но не используйте церковную кафедру для ваших личных нападок или для того, чтобы возбуждать недовольство властью. Леди Гвинет…

— Он нападал на королеву! — гневно крикнула она.

— И больше не сделает этого, — заявил Рован. Затем он снова повернулся к священнику и сказал: — Королева проявляет к чужим верованиям только терпимость и поощряет деятельность шотландской церкви. Она просила, чтобы ей не мешали хранить верность религии, которую она знала с детства. Она никогда не будет говорить другим, что они должны чувствовать и во что верить в своих сердцах. Будем уважать ее мнение и ее постоянство и станем беспокоиться о собственных душах.

Гвинет могла только догадываться, что именно прихожане станут говорить этим вечером. Но сейчас они сидели неподвижно, потрясенные и немного взволнованные, ожидая продолжения происходившего у них на глазах скандала.

Но больше ничего не случилось «Представление окончено», — с облегчением подумала Гвинет. Она вышла на улицу, зажмурившись от ярко бившего в лицо солнечного света.

Едва не споткнувшись, девушка побежала по разбитым камням, уложенным для удобства на дорожке, которая начиналась у церкви и вилась между длинными рядами могил. Возле низкой каменной стены, окружавшей церковный двор, она остановилась, чтобы отдышаться, ухватилась за стену и стала глотать ртом воздух.

В следующее мгновение она услышала приближающиеся быстрые шаги и нисколько не удивилась, когда, подняв глаза, увидела Рована.

— Что, черт возьми, вы делали там, в церкви? — сердито спросил он.

— Что делала я? — изумленно переспросила она. — Преподобный Донехью нападал на нашу королеву.

— Так какое-то время будут делать многие священники по всей стране. Она католичка. Если шотландцы уверовали во что-то, они будут верны этому безрассудно и безгранично. Именно так они сейчас преданы церкви, которая носит имя их страны. Вы только раздуваете огонь, который и так уже слишком силен. Вы слушаете мессу с королевой, а после этого идете в эту церковь.

— Я выбрала протестантскую веру, — с негодованием заявила Гвинет. — А королеву я сопровождаю на мессу только потому, что давала клятву следовать за ней всюду, куда она идет.

— Она поняла бы вас, если бы вы не пошли.

— Тогда я показала бы, что не поддерживаю ее выбор.

— Вы показали бы, что уважаете ее выбор, но сделали свой.

— Вы говорите мне, что в нашей стране все люди — мужчины, женщины и дети — все до одного протестанты? Почему они так быстро ими стали? Прошел всего год с тех пор, как был принят эдикт о вере. Кто же мы тогда — овцы? Никто не думает сам за себя? Господи Боже! Утром мы чтили римскую церковь, вечером чтим шотландскую. А завтра, может быть, начнем молиться древним богам-идолам? Вы, лорд Рован, не сделали ничего, не сказали ни слова в защиту королевы.

Он сложил руки на груди, посмотрел на нее с высоты своего роста и покачал головой.

— Вы думаете, я в силах заставить людей изменить их мнение? Или я должен был вызвать этого пожилого седого проповедника на дуэль на церковном дворе?

— Вы должны были заговорить.

— И подлить масла в огонь? Разве вы не видите, что он рвется в бой? Если вы не будете обращать внимание на тех, кто унижает королеву Марию, вы не дадите пищу для их бешеного гнева.

— Он указал на меня, — процедила Гвинет сквозь стиснутые зубы.

— Вам следовало спокойно слушать его и делать вид, что его слова недостойны ответа.

— Я не могла сделать этого, — просто сказала она.

— Тогда хорошо, что мы уезжаем.

— Неужели вы такой трус? — спросила она, по-прежнему кипя от гнева, потом подняла взгляд, чтобы посмотреть Ровану в глаза.

Гвинет увидела, что его лицо исказилось от ярости, которую Рован все же сдерживал.

— Я не молод и не безрассуден. Я знаю, как настроен народ. Я знаю, что, если попытаться заставить замолчать священника, когда он проповедует с кафедры, это заставит его кричать еще громче, и тогда его крики проникнут в души прихожан, потому что они поверят его словам. Ваша вспышка гнева для них будет только доказательством истины того, что он сказал. В церкви находятся и другие люди, которые заговорили бы позже, спокойно и обдуманно. Они — и я тоже — сказали бы, что королева не раз доказывала, что она источник доброты и справедливости и полна величайшей заботы о своем народе. Наши сдержанные слова прозвучали бы гораздо мощней, чем ваши гневные упреки.

Гвинет отвела взгляд и прошептала:

— Он назвал меня ведьмой. Как он посмел?

Рован глубоко вздохнул:

— Если мы все сможем быть выше того, что говорят люди, которые своим фанатизмом пытаются разрушить нашу страну, все кончится так, как должно кончиться. Королева не изменит свою точку зрения, в этом я уверен. И вы правы: в нашей стране действительно есть католики, и вот это как раз и злит таких людей, как этот преподобный отец. Они боятся мятежа или восстания.

Он помедлил в нерешительности, но продолжил:

— Дай бог, чтобы Мария не стала выяснять, возможна ли ее свадьба с доном Карлосом Испанским.

Гвинет изумленно взглянула на него. Слова Рована ее очень встревожили: она думала, что никто, даже Джеймс Стюарт, не знает, что Мария обдумывает свою свадьбу с испанским наследным принцем. Потом она покачала головой и ответила:

— Королева заявила, что считает самым лучшим для себя брак с протестантом внутри своей страны.

— Тогда будем молиться, чтобы такой брак состоялся. Но лучше бы ей сначала укрепить свою власть. А вот и ваша лошадь, — указал он на ее кобылу. — Вернемтесь в Холируд, а потом отправимся в горный край.

Он взял свою спутницу за руку и подвел к лошади. Хлоя — так звали кобылу Гвинет — действительно сама вернулась в конюшню после той злополучной охоты. Гвинет могла бы после этого случая выбрать себе другую верховую лошадь, но она была твердо уверена, что они с Хлоей станут хорошо чувствовать друг друга. Гвинет не могла упрекать животное за страх перед кабаном, который до ужаса напугал и ее саму.

Ей не нужна была помощь, чтобы сесть в седло, но Рован намеревался помочь, и она решила не давать ему повода для нового спора.

Уже сидя верхом, Гвинет снова упрекнула Рована:

— Вы не защитили ни меня, ни королеву!

— Я защитил вас обеих, — коротко ответил он. — Я отвечаю за вас.

— Вы не обязаны отвечать за меня. Я вполне способна сама отвечать за себя.

Она удивилась, когда Рован в ответ насмешливо улыбнулся:

— В самом деле? Тогда, может быть, вы действительно ведьма?

— Не смейте так говорить!

Он рассмеялся:

— Это было сказано как комплимент — правда, своеобразный. Вы можете очаровывать людей и, несомненно, создавать бурю.

Он ударил коленом свою лошадь и отъехал от Гвинет. А в ней по-прежнему бурлил гнев. Ей хотелось вытащить преподобного Донехью из церкви за волосы и сказать ему, что он злой и неумный человек. Кроме того, она сердилась на Рована. Ее уже пугало, что она должна будет терпеть его общество много дней. Даже педель. А может быть, месяцев.

— Я должна еще раз поговорить с королевой Марией перед нашим отъездом, — сказала она, когда они доехали до Холируда.