Странно было умирать, чувствуя въ себѣ такую силу!
Непонятное чувство овладѣло Гансомъ. Ему казалось, что онъ находится подъ вліяніемъ двухъ противуположныхъ силъ, одна изъ нихъ удерживаетъ его, другая толкаетъ впередъ. Сила, увлекающая впередъ, беретъ верхъ, и медленно, но непреодолимо влечетъ его далѣе и далѣе. Вотъ и лужайка у пруда, вотъ и дуплистая сосна. Онъ очутился прямо противъ нея, такъ что даже самъ удивился.
– Видно такъ суждено, – сказалъ онъ.
Мѣсто было удачно выбрано. Никто бы не подумалъ, глядя на крѣпкое дерево, что у самаго корня оно имѣетъ глубокую трещину, почти незаметную снаружи, но далеко расширяющуюся внутри его. Гансъ стоялъ передъ дупломъ.
– Ну, если кто-нибудь нашелъ ружье и унесъ его оттуда? – Онъ глубоко вздохнулъ. – Стыдись, Гансъ, ты трусъ! – сказалъ онъ. – Ты такъ долго все обдумывалъ и обсуждалъ, а теперь у тебя не достаетъ духу! Онъ всуну лъ руку въ дупло и слегка вздрогнулъ, когда дотронулся до холоднаго ствола. Осторожно вынулъ онъ винтовку. Ружье отлично сохранилось, благодаря сухому мху, которымъ онъ заложилъ дупло. Нѣсколько пятенъ ржавчины виднѣлись на стволѣ съ золотою насѣчкою. Точно кровь, сказалъ Гансъ. Заряжать было не нужно; онъ недавно вынулъ старый зарядъ и замѣнилъ его новымъ. Гансъ перемѣнилъ только пистонъ, предварительно убѣдившись, что онъ не отсырѣлъ. Онъ сохранилъ нѣсколько пистоновъ изъ своего прежняго запаса и давно носилъ ихъ въ карманѣ жилета.
– Пора! – сказалъ Гансъ.
Онъ сѣлъ подъ деревомъ и положилъ ружье къ себѣ на колѣни. – Хоть бы мнѣ ее увидѣть еще разъ, – сказалъ онъ и сталъ пристально глядѣть въ просѣку между деревьями. Вдругъ у него потемнъло въ глазахъ.
– Странно, – сказалъ онъ, и усиленно сталъ всматриваться.
По ту сторону просѣки, у самаго пруда, стоялъ олень съ высоко поднятой головой и смотрѣлъ сквозь просѣку на опушку лѣса, гдѣ сидѣлъ Гансъ.
У Ганса занялся духъ: его сердце сильно билось. Правая его рука протянулась къ курку, а лѣвою онъ снялъ съ головы военную фуражку съ краснымъ околышкомъ, спустилъ ее на плечо, а съ плеча на траву подлѣ себя и приложился къ ружью. Олень все стоялъ на томъ же мѣстѣ; онъ не замѣчалъ присутствія Ганса и спокойно щипалъ траву.
Большой палецъ Ганса лежалъ на куркѣ, и Гансъ былъ уже готовъ спустить его, а олень все продолжалъ спокойно пастись. Вдругъ онъ сдѣлалъ движеніе… Гансъ думалъ, что у него выпрыгнетъ сердце. Еще одинъ прыжокъ – и олень въ лѣсу.
Но вотъ, онъ опять наклонилъ свою толстую шею и теперь, – нѣтъ не теперь – лучше подождать, когда онъ повернется на лѣвую сторону. Гансъ поднялъ ружье и прицѣлился. Прицѣла нельзя было хорошо видѣть, а между тѣмъ нужно было цѣлить навѣрняка.
– Провались онъ сквозь землю! Надо же было проклятому животному пойти направо, вмѣсто того, чтобы повернуться въ лѣвую сторону! Дѣлать нечего, теперь надо дойти до большой сосны, на опушкѣ лѣса, тамъ онъ не уйдетъ отъ меня!
И Гансъ съ ружьемъ въ лѣвой рукѣ медленно и осторожно ползетъ на колѣнахъ отъ одного дерева къ другому, третьему, четвертому, не спуская глазъ съ оленя.
Вотъ онъ уже у сосны, къ которой стремился, и доползъ до окраины луга, но почва тутъ вдругъ понижается, и камышъ, ростущій на пруду, скрываетъ отъ него оленя. Онъ долженъ встать и обойти налѣво вокругъ дерева. Это затрудняетъ выстрѣлъ, но дѣлать нечего. Теперь олень опять на виду. Гансъ прицеливается снова, но въ ту же минуту олень дѣлаетъ отчаянный прыжокъ и исчезаетъ въ лѣсу.
– Чортъ побери! – проворчалъ Гансъ и опустилъ ружье. – Чтобъ тебя…
Но слова замерли у него на устахъ. Въ десяти шагахъ отъ него, на опушкѣ просѣки, подъ деревомъ, въ глубокой задумчивости сидитъ дѣвушка: она облокотилась на колѣни и закрыла лицо руками.
– Грета! – вскричалъ Гансъ.
Дѣвушка съ испугомъ вскочила.
– Грета! – повторилъ Гансъ.
Ружье скользить изъ его рукъ и падаетъ у дерева. Гансъ простираетъ руки; еще минута и она передъ нимъ и, громко рыдая, бросается въ его объятія.
– Грета, милая Грета!
– Гансъ, милый Гансъ!
Грета рыдала такъ неутѣшно, какъ будто ея сердце разрывалось на части. Она все крѣпче и крепче прижималась къ Гансу и цѣловала его губы и руки.
– Грета, – сказалъ Гансъ, испуганный этимъ внезапнымъ порывомъ нѣжности, – какимъ образомъ ты попала сюда?
– Я не могу… я не хочу… – проговорила Грета. – Лучше умереть, чѣмъ… Я тебѣ обѣщала.
У Ганса пробѣжалъ морозъ по кожѣ. Взглядъ, брошенный Гретою на прудъ, все ему объяснилъ.
– Грета, – вскричалъ Гансъ, – ты этого не сдѣлаешь!
– Я тебе обѣщала, – прошептала Грета.
– А я не позволяю тебе! – закричалъ Гансъ. – Какъ что случится, ты сейчасъ уже и въ воду; глупая дѣвочка! Я этого не хочу! слышишь ли?
Онъ схватилъ Грету за обѣ руки. Нельзя было назвать особенно пріятнымъ ощущеніемъ, когда Гансъ кому-нибудь изо всей силы сжималъ руки; но Грета, не смотря на боль, улыбнулась: значитъ онъ все еще любитъ ее! Вдругъ она увидела ружье, лежавшее у дерева.
– Гансъ! – вскричала она, – Гансъ! – и указала дрожащею рукою на винтовку.
– Ну что же? – сказалъ Гансъ.
Въ эту минуту онъ отдалъ бы охотно свою правую руку, чтобы ружье провалилось сквозь землю.
– На что оно тебе было нужно? – спросила она, глядя на Ганса своими большими, строгими глазами. – Я никогда не вѣрила имъ и всегда молилась Богу, чтобы это была неправда, это утѣшило бы меня въ последнія минуты жизни! Я…
Она не могла продолжать и принялась опять такъ горько плакать, что у Ганса сердце разрывалось, глядя на нее.
– Гретхенъ, – говорилъ онъ, – милая, добрая, дорогая Гретхенъ! Не суди меня такъ строго! прежде выслушай меня! Я, право, не хотѣлъ, – я собирался… – И онъ разсказалъ Гретѣ все что случилось: какъ онъ пришелъ сюда, какъ долго боролся съ собою, сдѣлаться ли ему браконьеромъ или лишить себя жизни, какъ наконецъ онъ рѣшился сдержать данное ей слово, несмотря на то, что она измѣнила ему; разсказалъ о своей попыткѣ застрѣлиться, объ оленѣ, который, какъ нарочно, явился передъ нимъ именно въ эту минуту, и о Гретхенъ, которая, какъ нарочно, сидѣла передъ нимъ въ ту же самую минуту. Всѣ эти обстоятельства произвели такой хаосъ въ головѣ честнаго парня, что у него даже холодный потъ выступилъ на лбу.
– Умремъ лучше оба вмѣстѣ, – сказала вдругъ Гретхенъ. – Ты убей сначала меня, а потомъ застрѣлись!
– Я не могу тебя убить. Лучше я самъ застрѣлюсь прежде. Но тогда тебѣ не зарядить ружья! Ты съ нимъ не справишься, Грета, да и кромѣ того я не хочу, чтобы ты наложила на себя руки. Слышишь ли, не хочу!
Онъ взялъ ружье въ лѣвую руку и высоко поднялъ его. Глаза Греты сверкали такимъ необыкновеннымъ блескомъ, что Гансъ боялся, чтобы Грета какъ-нибудь не выхватила ружья изъ его рукъ и не ранила себя.
Вдругъ раздался выстрѣлъ по ту сторону луга. Олень, котораго передъ тѣмъ видѣлъ Гансъ, выбѣжалъ опять изъ лЪсу, сдѣлалъ большой прыжокъ, но тутъ же свалился на траву. Вслѣдъ за нимъ вышелъ изъ лѣсу человѣкъ съ ружьемъ на плечѣ и побѣжалъ по опушкѣ лѣса, къ тому мѣсту, гдѣ упало животное.
– Это Репке – сказалъ Гансъ, узнавшій его, не смотря на темноту.
– Боже мой! – сказала Грета. – Теперь они скажутъ, что это ты убилъ оленя!
Она схватила Ганса за руку и побѣжала въ лѣсъ. Гансъ слѣдовалъ за нею и старался ее успокоить, но она его не слушала и бѣжала все скорѣе и скорѣе, судорожно ухватившись за его правую руку. Въ лѣвой рукѣ онъ держалъ ружье.
– Грета, да куда же ты бѣжишь?
– Пойдешь, пойдемъ! – говорила Грета. – Ахъ Боже мой, Боже мой! Они вѣрно гонятся за нами, и поведутъ тебя на висѣлицу.
И Гансъ не успѣлъ еще опомниться, какъ они уже стояли на краю Ландграфскаго ущелія.
– Грета, – сказалъ Гансъ. – Здѣсь ты не сойдешь.
Но Грета не слушала его; Гансъ хотѣлъ ее остановить и, крѣпко ухвативъ ее правой рукою, сдѣлалъ нечаянное движеніе лѣвою; заряженное ружье задѣло за кустъ и выстрѣлъ раздался между утесовъ.
– Боже милосердный! – вскрикнула испуганная Грета и съ воплемъ упала на землю.
Гансъ зналъ, что выстрѣлъ не могъ попасть въ нее.
– Ну, Грета – сказалъ онъ съ досадою, – что съ тобою? Вставай скорѣе.
– Я не могу, – сказала она послѣ тщетныхъ усилій подняться; – я вѣрно сломала себѣ ногу или вывихнула ее. Я не могу встать.