Бертрис Смолл - Гарем

Самое высокое положение, которое может занять женщина при дворе нашего властелина, это стать валидэ. Валидэ — это мать султана. Мать Баязета умерла, так что в настоящее время валидэ в империи нет. А вообще это самое высокое и почетное звание для женщины в Османской империи. Ее слово — закон для всех во дворце и среди всех женщин империи. Лишь султану дано право отменять распоряжения валидэ, но во многих случаях даже он не смеет ей прекословить.

Гюздэ, икбал и кадины имеют свои собственные покои и свиту, а гедиклис живут вместе в так называемых ода. Над каждой ода надзирает старшая женщина, которая должна научить гедиклис обычаям нашей страны и помочь каждой развить свои индивидуальные таланты.

Я поселю вас в небольшую скромную ода, хозяйкой в которой сейчас госпожа Рефет.

— Фаворитка султана?

— Она уже давно не фаворитка, Фирузи. Госпоже Рефет так и не удалось стать одной из кадин нашего властелина. На свою беду, она родила от него двух дочерей, которые теперь выросли и вышли замуж за имперских чиновников. Госпоже Рефет после этого оставалось лишь удалиться в Шатер стареющих женщин. Но она попросилась в ода. И это отнюдь не самые роскошные покои во дворце. Об этом позаботилась, конечно же, Бесма, которой после смерти госпожи Киюзем удалось несколько поправить свое пошатнувшееся положение при дворе и забрать большую власть. Впрочем, в этой ода вы будете в безопасности и не попадетесь на глаза Баязету, если будете слушаться меня и госпожу Рефет. Эта добрая, мягкая женщина была посвящена в наши планы с самого начала.

Времени у нас немного — всего четыре месяца. Вы должны успеть многому научиться. Не только нашему языку, но также обычаям и традициям, правилам жизни при дворе султана, нашей музыке, танцам, и главное, вы должны познать науку чувственной любви, дабы в будущем понравиться султану. Я знаю, вам придется нелегко, но вы справитесь. Каждая из вас по-своему личность. Все получится. Итак, ты поможешь мне, Сайра?

Девушка согласно кивнула.

— Ты, Фирузи?

— Да, Хаджи-бей.

— Зулейка?

— Да.

— Отлично! Согласившись на такое, вы подвергаете себя большому риску. В молчании — ключ к успеху. Не вздумайте обсуждать с кем-либо наши планы. Даже между собой о них не говорите. Я за всем уследить не в состоянии. В серале полно соглядатаев, которые только и занимаются тем, что подслушивают, о чем говорят между собой обитательницы гарема, и потом докладывают куда надо. Одно неосторожное слово с вашей стороны, и ваша участь будет печальна: мешок на голову, камень к ногам — ив море.

А теперь ступайте к себе и ложитесь спать. Завтра вечером мы будем в Константинополе. Отныне я не друг вам, а ага кизляр. Но не бойтесь, я не выпущу вас из виду и по возможности стану оберегать от опасностей.

Они ушли. Выждав паузу, Хаджи-бей поднялся, подошел к сундуку, стоявшему у дивана, и достал кисет из черного бархата. Он извлек оттуда плоскую хрустальную пиалу, поставил ее на стол и плеснул в нее немного воды. Сев перед ней, он молча уставился на воду и несколько минут был неподвижен, наблюдая за образами и видениями, которые возникали в пиале.

Легкая улыбка тронула его губы.

— Все будет хорошо, — прошептал он. — Слава Аллаху! Все будет хорошо.

В ту самую минуту когда Хаджи-бей смотрел в свою магическую пиалу, Пьетро ди Сан-Лоренцо сошел на берег в Аркобалено. Он вынужден был задержаться в пути из-за шторма, изрядно потрепавшего его корабль. Был даже момент, когда кузен герцога Себастьяна утратил веру в спасение. Но все обошлось, и по возвращении он первым делом отправился на виллу графа Гленкирка.

Граф был убит принесенными ему скорбными известиями.

— Неужели ничего нельзя было поделать? — спросил он.

— Милорд, до самой последней минуты я верил в успех. Ставку багдадского халифа перебил сразу на пять тысяч золотых. И Абдула бен Абдула уже поднял молоток, дабы завершить торги. Но тут Хаджи-бей предложил тридцать тысяч. Я пытался протестовать. Даже просил других купцов ссудить мне деньги в долг, но среди них не нашлось ни одного человека, который посмел бы бросить вызов владыке Османской империи. А моих собственных средств не хватало. Такие торги всегда проходят только за наличные.

— Но может быть, султан согласится взять за нее выкуп? — с надеждой в голосе проговорил граф.

— Об этом и речи быть не может, милорд. Вашу дочь купил не просто евнух, а Хаджи-бей, ага кизляр султанского гарема. Это самый могущественный человек в серале Баязета помимо самого султана. Он вообще редко покидает Константинополь. В его обязанности не входит покупка женщин для гарема. Однако люди говорят, что на этот раз он путешествовал вдали от турецкой столицы в течение нескольких месяцев. Говорят, ага купил в Багдаде какую-то китаянку, а в Дамаске — красавицу блондинку. Когда стало известно, что в Кандии на аукцион будет выставлена ваша дочь, он тут же поспешил туда. Совершенно ясно, что леди Джанет наряду с двумя другими девушками приобретена им не просто так, а с какой-то определенной целью. О выкупе не может быть и речи.

Спустя полтора месяца убитый горем Патрик Лесли, его сын Адам и Мэри Маккей вернулись в Шотландию. Когда король вскоре осмелился предложить графу новый дипломатический пост, тот взорвался;

— Я отдал вам три года своей жизни и в результате потерял единственную дочь, Джеймс Стюарт! Больше вы не получите ничего! Я возвращаюсь в Гленкирк, и будь я проклят, если вы еще хоть раз увидите меня!

Рудольфе ди Сан-Лоренцо переживал потерю невесты всего три месяца, а потом его отцом были проведены соответствующие переговоры, и молодой герцог обвенчался с тулузской принцессой Марией-Еленой.

Третий сын султана Баязета, Селим, был высоким стройным юношей. От матери ему передались серые глаза и светлая кожа. Волосы у него были темные, чуть вьющиеся. Высокие скулы, тонкий, четко очерченный нос, узкие чувственные губы. Его гладко выбритое лицо неизменно хранило серьезное выражение.

Поскольку Селим был младшим сыном султана и шансы его когда-нибудь занять отцовский трон официально были весьма невелики, на него мало обращали внимания начиная с самого его рождения. Это вполне устраивало его мать, которая не могла забыть об убийстве своего первенца и радовалась, что Селим растет как бы в тени.

С разрешения деда Селима султана Мухаммеда Киюзем и ее сын стали жить в стороне от гарема, в самой удаленной части Эски-сераля, которая называлась Двором тюльпанов. Их ревниво охраняли наиболее доверенные ага кизляру люди из числа солдат и немых евнухов, а прислуживали фанатически преданные рабы. Мать с сыном редко покидали пределы своего жилища, и вообще Селим воспитывался и рос в обстановке почти полной изоляции.

Подобный образ жизни не мог не наложить своего отпечатка на ребенка. Он редко улыбался и, играя, никогда не поднимал веселого шума, как это свойственно детям. Когда ему исполнилось три года, он говорил и поступал так, как будто ему было уже по крайней мере лет семь-восемь. Селим с младенчества воспринял уроки бдительности и осторожности, преподанные ему матерью, и неизменно сторонился чужих людей, которые, впрочем, весьма редко показывались во Дворе тюльпанов.

С некоторых пор тайком от матери и своих нянек Селим стал выбираться из покоев, чтобы навестить, например, отцовскую конюшню или тихо поиграть одному в султанском саду. Он всегда был настороже и предпринимал все меры к тому, чтобы остаться незамеченным. Селиму никто прямо не говорил, что его жизни угрожает опасность, но мальчик интуитивно чувствовал, что чем неприметнее он будет, тем дольше проживет.

Однажды — Селиму тогда было шесть лет — он сидел на дереве, спрятавшись в густых ветвях, в султанском саду, как вдруг увидел своих братьев. До сих пор он ни разу в жизни не встречался ни с одним мальчиком, поэтому его охватил большой соблазн слезть с дерева и присоединиться к ним, но внутренний голос удержал юного принца от опрометчивого шага, и Селим остался на месте. Позднее он расспросил о них своих сестер Лейлу и Эйши, дочерей госпожи Рефет, которые были единственными детьми, допускавшимися в дом его матери.

Тот, что постарше, был принцем Ахмедом, наследником султана. Ему уже исполнилось десять лет, но он был нисколько не выше Селима — толстый, с кожей оливкового цвета, в прыщах, с темными колючими глазками. Он держался высокомерно и частенько побивал своих слуг, если те мешкали с исполнением его приказов. Понаблюдав за ним какое-то время, Селим даже обрадовался, что усидел на дереве.