Бертрис Смолл - Гарем

— Что стряслось, сын мой? Твой раб едва ли не силой притащил меня сюда. — Он перевел глаза на мальчика. — Казим! Откуда ты взялся?

Селим наскоро ввел Хаджи-бея в курс дела. Тот помрачнел:

— Когда об этом узнает наш повелитель Баязет, покатятся головы. Я ничего не знал о страшном плане Бесмы. Должно быть, она напрямую сносилась с кем-то за пределами султанского дворца. Султан часто разрешает ей выходить в город, но обычно она посвящала в свои планы кого-то из личных слуг, среди которых есть мои люди… На этот раз Бесма-кадина переиграла меня. Ничего, не волнуйтесь. У меня предчувствие, что с вашими все в порядке. Я сейчас же прикажу Талату идти в голубятню и ждать там одного из наших пернатых почтальонов. Если семья спаслась. Сайра обязательно даст об этом знать. Идемте! Нам немедленно нужно увидеться с султаном и рассказать ему об этой гнусной измене. А пока я приставлю охрану к покоям Бесмы и Ахмеда, чтобы они не могли сбежать от наказания.

Оба принца последовали за ага кизляром. Все трое направились по коридору в сторону личных покоев султана.

Султан Баязет, разбуженный посыльным Селима, ожидал их. Ему было уже шестьдесят три. Волосы и борода поседели, в темно-карих глазах сквозило участие к судьбе семьи младшего сына. Он всегда слыл миролюбивым монархом и больше интересовался вопросами искусства, нежели войны. Он отдал немало сил для развития османской культуры, но мало что сделал во имя упрочения османского могущества. И все же это был сильный человек. Несмотря на то что он вынужден был уступить Киликшо египетским мамелюкам, а Кипр — венецианцам, султана очень любили в народе. Годы его правления были отмечены миром и благополучием. После недавней победы над Венецией в небольшом военном столкновении он довольно легко и быстро восстановил армию и флот. Хотя подданные, которым было известно его отношение к войне, втайне недоумевали, зачем он это сделал.

На султане был просторный желтый шелковый халат, в руках он держал чашечку с дымящимся ароматным кофе.

— Казим! — радостно воскликнул он, увидев входившего внука.

— Расскажи! — холодно бросил Селим сыну. — Поведай о том, что учинила дьяволица, которая по-прежнему смеет называть себя султанской кадиной. Не успокоившись на злодейском убийстве моего родного брата, она задумала теперь истребить всех моих жен и детей, внуков султана.

Султан побледнел, переводя недоуменный взгляд с сына на внука.

— По-моему, еще рано делать из этого трагедию, — вежливо подал голос ага кизляр, стремясь успокоить султана.

— Воистину! — рявкнул Селим. — Еще есть слабая надежда на то, что кому-то удалось избежать лютой смерти, как Казиму! Султан наконец обрел дар речи:

— Ты выдвинул серьезные обвинения, сын, но еще ничего толком не сказал. Что случилось?

Казим вышел вперед и повторил то, что рассказал раньше отцу. В конце в его рассказ вмешался Селим:

— Основная часть солдат сейчас со мной, отец. А из тех, что остались дома, половина была отпущена к родным на посевную. Моя семья и прислуга практически остались без защиты! Эта гадина все точно рассчитала!

— Возможно, они укрылись в Пещере джиннов, — подал голос Казим, стремясь успокоить деда, на лице которого был написан ужас. — Там их никто не найдет.

— Но мы еще не знаем, успели они добраться до пещер или нет! — резко возразил Селим.

Султан, в сердце которого закипала жгучая ярость, повернулся к ага:

— Поставь у дверей Бесмы и Ахмеда стражу! Я запрещаю им покидать свои покои. Но пусть им пока ничего не говорят.

— Я предугадал твое пожелание, мой господин, — ответил Хаджи-бей. — Я также поднял по тревоге пять эскадронов янычаров и татар, которые находятся в подчинении принца Селима. Они готовы отправиться в путь и ждут лишь приказа.

Султан усмехнулся:

— Вот за это, старик, я и ценю тебя больше всех других моих слуг, вместе взятых. Жалею лишь о том, что раньше не послушался твоих советов в отношении Бесмы. Но ничего, теперь я исправлю положение. Оставайся здесь за меня. Я никому больше не верю. — Он повернулся к Селиму и Казиму:

— Ступайте, дайте мне одеться. Через час мы выезжаем.

Принцы низко поклонились и вышли из комнаты. К ним скоро присоединился ага. Он распорядился, чтобы Казима хорошенько накормили перед тем, как пускаться в обратный путь. Селим вернулся в свои покои и позвал к себе татар.

К рассвету следующего дня одетые в черное убийцы наконец уехали, устав искать свою неуловимую добычу и опасаясь возмездия. Им было известно, что сельчане, которым удалось сбежать от них, верны принцу Селиму. Кто-то из них, конечно, добрался до столицы, рассказал обо всем, и янычары наверняка уже на пути сюда. Наемникам заплатили за убийства, но отнюдь не за собственную смерть. И они снялись с места.

Юноша, прятавшийся в кустах, следил за их отъездом. Выждав время и убедившись в том, что опасаться больше нечего, он вышел и направился в сторону разоренного гнезда принца Селима. Он был высок, даже долговяз, имел тонкие черты лица и темные цепкие глаза. Одет он был просто и шел вперед медленно, как будто наслаждаясь погожим весенним утром. Время от времени он резко разворачивался на месте, словно подпрыгивая от радости. Однако на самом деле он просто проверял, не следит ли за ним кто-нибудь. Приблизившись к дворцу, он окинул внимательным взглядом обширные разрушения и тихо присвистнул.

Огонь полностью выжег интерьеры, включая деревянные потолочные перекрытия и перегородки между комнатами, оставив лишь почерневшие от копоти внешние стены. И хотя основной пожар благодаря продолжавшемуся всю ночь дождю уже кончился, кучи золы внутри дворца еще тлели. Убедившись, что он здесь совершенно один, мальчик спустился к пляжу и приблизился ко входу в Пещеру джиннов. Он нажал на каменную плиту в нужном месте, но та не шелохнулась. Тогда мальчик нагнулся, поднял с земли булыжник и отстучал им условный сигнал.

Стук эхом разнесся по всем помещениям пещеры, и на какое-то мгновение сердца всех прятавшихся там людей сжались от ужаса. Но сигнал повторился, и Сулейман, подбежав к двери, отодвинул железный засов и оттолкнул каменную плиту. Мальчик, стоявший снаружи, быстро юркнул внутрь, молча помог Сулейману задвинуть засов и только после этого молодые люди с радостными возгласами обнялись.

— Ибрагим!

— Сулейман! Я знал, что найду вас здесь, — сказал Ибрагим. — Казим по пути в Константинополь проезжал мимо нашей деревни и предупредил о банде.

— Значит, сельчане спаслись? Отсюда было видно зарево, и мы поняли, что негодяи сожгли деревню.

— Большинство успело спрятаться. Времени вполне хватило даже на то, чтобы унести с собой ценные вещи. Стада уже угнаны на лето на высокогорные пастбища, так что сельчанам оставалось позаботиться только о самих себе, что они и сделали. В деревне осталось лишь несколько упрямцев. Бандиты нашли их и подвергли пыткам. Деревню же спалили дотла. Но скажи мне: зачем все это? За что такая напасть? Я заметил, что то были не люди султана.

Лицо юного принца потемнело.

— Бесма! — пробормотал он с отвращением. — Да постигнет ее тысяча смертей, и да будет каждая новая более лютой, чем предыдущая!

— О Аллах! — воскликнул Ибрагим. — Она совсем озверела! Когда султан узнает обо всем, ей не сносить головы.

— Денно и нощно молюсь о том, чтобы это случилось поскорее, — сурово проговорил Сулейман. — Но вы-то как? Мать жива?

— Живехонька, — улыбнулся Ибрагим. — И между прочим, не может нарадоваться тому, что наш дом сгорел дотла. Отец нарочно сослал ее сюда, чтобы она не мешала ему развлекаться в Константинополе с молоденькими пышными красавицами. Но теперь ему придется вернуть ее в столицу.

О матери Ибрагима ходило множество слухов и историй. Ее муж, богатый купец, грек по происхождению, осел на постоянное жительство в Константинополе. Довольно рано он женился на юной односельчанке, которая за время совместной жизни родила ему трех сыновей и двух дочерей. Однако по мере того как состояние росло, взгляды его все больше менялись. Вскоре после переезда семьи в столицу он сначала взял себе одну молоденькую наложницу, а затем и вторую. Жена, обычно отличавшаяся кротким характером и во всем покорявшаяся воле супруга, впервые попробовала выразить неудовольствие. Тогда купец попросту избавился от нее, отослав вместе с тремя младшими детьми в удобный, но удаленный от столицы загородный дом. Ей было сорок, волосы посеребрились, а тело раздалось от постоянных родов. Она старела с каждым днем, и с этим ничего нельзя было поделать. Как женщина она была уже мужу не нужна. Его и самого годы не миловали, что, впрочем, не мешало ему менять наложниц как перчатки. В настоящее время у него их было две: пухленькая и светловолосая шестнадцатилетняя уроженка Крита и смуглая девятнадцатилетняя египтянка. Бедная жена, конечно, не могла составить им конкуренции. И не имея других средств, кроме денег, присылаемых мужем, она вынуждена была влачить жалкое существование вместе с младшим сыном и двумя дочерьми.