Алешка, может, и не хотел вот так все изливать Гавру, но, говоря о наболевшем, он увлекся рассказом и выложил все, что было у него в душе. Он рассказал о том, что его просто уже затравили этими сплетнями о его голубизне; о том, что он решил несмотря ни на что выступать на соревнованиях, а ему ослабили подпругу, и он упал с коня. И о том, что второго коня за то, что он выиграл, траванули, и он жил с конем три дня, а потом еще носился с ним до конца недели, чтобы убедиться, что конь выжил. И вот теперь он, потратив все на коня, бабушку и свои лекарства, не знает, что делать. Он говорил и говорил о том, что не понимает людей, которые так злы и, не имея возможности причинить ему вред, вымещают свою злобу на коне. Он говорил о том, что устал бороться со всем миром и не понимает, почему все это на него свалилось, но он будет бороться…
Гавр ел и слушал этот бред, вылавливая из потока слов только нужные ему вещи. Он был рад, что его план работает намного лучше, чем он предполагал. Лекса ненавидят в его конюшне, конь болеет, и это все помогает ему подложить под себя Лекса по его же доброй воле. Осталось лишь сказать Лексу напрямую, что он его спаситель от всех проблем, и тогда трах с Лексом ему обеспечен.
Гавр окинул взглядом парня. Хорошо, что тот выполняет его просьбу и когда ходит с ним, одевается в вещи, которые он ему купил. Сейчас Лекс выглядел восхитительно — этот костюм, рубашка, не застегнутая доверху; его длинные волосы, мерцающие золотом; губы, как будто обведенные по контуру. Даже темные тени под глазами украшали его, делая взгляд ярче, выразительнее. Гавр мысленно стал его раздевать и думать о позициях, в которых Лекс был бы наиболее желанен.
Наконец, словесный поток Лекса прекратился. Гавр отвлекся от мысленных картинок голого Лекса под ним и решил, что пора приступать ко второй части спектакля.
— Поешь, пожалуйста, — дружеским тоном произнес Гавр. — Я понимаю, на тебя столько свалилось… но ты поешь, а потом поговорим.
Алешка, слыша голос Гавра и понимая, насколько искренне этот человек переживает за него, решил поесть. Раз Гавр просит, нужно поесть, да и он не помнил, когда ел в последний раз.
— Кстати, а коня-то как зовут, которого отравили?
— Вальхензее. Представляешь, чтобы я его хозяину сказал, если бы не сберег его коня? Да и Валюшу я так люблю, что не могу представить, как жить без него.
Гавр понимающе кивнул. Вот, значит, как он любит Назара: три дня с конем в конюшне жил, все ради своей любви к этому человеку. Хорошо, значит, сейчас он насладится своей местью, маленькой частичкой этой мести.
Гавр, видя, что Лекс ест, стал перелистывать принесенную с собой газету, делая вид, что читает.
Наконец видя, что пора начинать спектакль, Гавр заговорил:
— Представляешь, на моей станции метро, на Тверской, юная девушка под поезд метро бросилась. Совсем молоденькая… погибла. Жалко ее. В газете даже об этом написано. Она беременна была, ранние сроки. Наверное, от неразделенной любви.
Алеша прекратил есть. Он тоже представил, что молодая девушка бросается под поезд метро, и ему уже стало не до еды. Он удрученно перевел взгляд на газету, которую Гавр отложил, и вилка выпала из его рук. Со страниц этой газеты на него смотрела Аня…
Алеша дрожащими руками взял газету и попытался прочесть то, что было написано под фотографией. Он читал и не видел букв. Он лишь понял смысл. Аня бросилась под поезд метро и погибла… она была беременна, ранний срок…
Гавр с наслаждением созерцал парня перед собой. Он видел его дрожащие губы, влагу в глазах и то, как трясутся его руки. Да, ради такого можно было и терпеть двадцать минут нытья Лекса о неудачах в его никчемной жизни, чтобы теперь наслаждаться зрелищем.
— Я знал ее… — Алеша смотрел перед собой невидящими глазами, — это моя девушка… — Алеша резко встал. Он больше не мог сидеть здесь, в этом зале, слышать смех, голоса, музыку, видеть счастливых людей. — Мне нужно выйти… — неопределенно произнес он, и как пьяный двинулся к выходу.
Гавр, быстро расплатившись, догнал его, зная, что сейчас настало время действовать.
— Пойдем в машину. Пойдем, — он приобнял парня за плечи и повел к своей машине. — Я не знал, что ты ее знаешь… мне так жаль. Пойдем, тебе сейчас не стоит быть одному.
Алешка шел за Гавром, не осознавая происходящего. Да и как можно это все осознать? Его Аня мертва. Она бросилась под поезд. Она беременна. Это его ребенок…
— Это мой ребенок.
Алешка забился в руках Гавра, который сел с ним на заднее сиденье и дал команду водителю ехать.
— Твой? Там ранние сроки. Когда вы виделись в последний раз?
— Летом… — и Алеша понял суть того, что произошло. Его Аня полюбила другого, все это время встречалась с другим и забеременела от другого. А он ведь ее любил, и все это время ждал и верил, что и она его любит, и этим летом они поженятся…
Алешка стал вырываться из объятий Гавра, сам не понимая куда, и бессвязно бормотать про Аню, их любовь, женитьбу на ней и ребенка от другого человека.
Гавр достал из бара в машине бутылку коньяка и стал заливать его парню в рот. Сначала Алешка отпихивал его руки с бутылкой, но после нескольких глотков, которые Гавр все-таки заставил его сделать, он, почувствовав облегчение, сам взял бутылку и сделал большой глоток коньяка, задохнувшись от его резкого вкуса.
Коньяк стал действовать, и теперь бормотание парня перешло во всхлипывания и пьяные мысли о жизни, любви и смерти…
Когда машина остановилась у подъезда Гавра на Тверской улице, он буквально за шкирку вытащил за собой Лекса, который впал в пьяную истерику. Так он его и довел до своей квартиры. Парень что-то бессвязно говорил, пытался вырваться из его объятий, а потом затихал, и они шли дальше.
Зайдя в квартиру и закрыв за собой дверь, Гавр впечатал Лекса в стену прихожей и накрыл жадным поцелуем его губы. Губы парня были сладко-горькими со вкусам коньяка, его слез и его самого, такого желанного…
Алеша ощутил, как чужой настойчивый язык по-хозяйски проникает в его рот, заставляя открыться ему и не сопротивляться. И еще он чувствовал руки на своем теле, они были везде. Он чувствовал их под рубашкой, затем на своих ягодицах, потом спереди, на ширинке брюк.
Это его отрезвило, вернуло ему реальность. После нескольких попыток он все-таки отодвинул от себя того, кто его целовал, и увидел перед собой Гавра…
— Гавр… Вы… Ты… Зачем? — Лешка не понимал происходящее. Все смешалось у него в голове: Аня, поезд метро, ребенок, жадный поцелуй и чужие руки на его теле…
Гавр лишь на секунду дал парню отстранить себя, но затем опять вжал его в стену и, держа за подбородок, стал целовать. Наверное, от растерянности Лешка опять позволил этому языку проникнуть в себя и этим рукам шарить по своему телу. Поцелуй был жадным, слишком чувственным, таким глубоким, что Лешка перестал дышать, лишь подчиняясь всему происходящему.
Странно, но Гавру понравилось его целовать. Он и не думал, что это будет так упоительно приятно. Обычно он на поцелуи долго не разменивался. Это лишь как прелюдия к большему, а здесь он и сам не хотел прерывать это. Ему нравился вкус парня, его растерянность, покорность. Нравилось проникать в его рот, в самую его глубину, показывая свою власть над ним и свое желание обладать им. Ему понравились эти губы, не как у девушки. Они были тверже, но это только еще сильнее заводило, и он терзал губы Лекса, то всасывая его нижнюю губу, то проводя языком по ним, а потом втягивая в себя их полностью, не давая ему говорить, дышать, думать.
Лешка опять чувствовал руки Гавра на себе. Теперь-то он знал, чьи это руки. Он и не помнил, как зимнее полупальто и пиджак слетели с его плеч, теперь валяясь в ногах. Сейчас уже и рубашка лишь висела на его руках, а руки Гавра обследовали его тело. Алешка попытался оттолкнуть его от себя, но Гавр был сильнее, и его попытки ни к чему не привели. Да и руки у него странно ослабли, в голове крутился водоворот мыслей, а губы Гавра так и не давали возможность вздохнуть. И еще непонятная слабость, вдруг накатившаяся на него — наверное, это от коньяка или от того, что делает с ним Гавр. Когда язык Гавра стал вылизывать его шею, чертя на ней витиеватые узоры, Алешка почувствовал, как его бросает в жар, и его тело оживает…
От губ Лекса Гавр переключился к его щекам, скулам, мочке ушка под спутанными золотистыми волосами. Он убрал их, и, уткнувшись в его шею, вдохнул запах парня, легкий запах духов Кензо, которые так шли Лексу, эти еле ощутимые нотки арбуза и запах тела самого Лекса. Гавр чувствовал, как у него начинает кружиться голова. Он перевел взгляд на шейку парня — она была так трогательна и нежна. Он провел по ней языком, чувствуя, что ему нравится его вкус, нравится ощущать его кожу, его тело. И он стал покрывать эту шейку поцелуями, продолжая ласкать ее языком, чувствуя, что тело Лекса оживает. Он ощутил это — его жар, его сбившееся дыхание, — и чувствовал слабость в его руках, и осознание этого так заводило, что сам он уже был просто на пределе. В глазах у Гавра темнело от желания, которое его захлестнуло с такой силой, которой он раньше и не знал. Такого желания он ни к кому не испытывал.