Сегодня Гавр предупредил его, что задерживается и не сможет заехать за ним на конюшню, поэтому отправит к нему водителя, чтобы тот привез его домой. Теперь Гавр иногда, когда раньше освобождался с работы, заезжал за ним на ипподром, и они ехали куда-нибудь поужинать. Но, видно, сегодня у Гавра много дел, поэтому Алешка поехал домой один на машине, присланной, Гавром.
Зная, что Гавр задерживается и будет поздно, Лешка решил захватить с конюшни несколько вальтрапов Вальхензея и Зямы, чтобы постирать их в стиральной машинке. Все это время он стирал их вручную на конюшне, в этот месяц там что-то случилось с бойлером, и из крана шла теперь только холодная вода. Девчонки героически стирали конные вещи в этой ледяной воде. Он тоже стирал, но вот эти вальтрапы были куплены еще тогда, когда Назар давал деньги на хорошую дорогую амуницию. Алешка берег эти вальтрапы и поэтому решил не стирать их в мойке, разложив на полу и натирая щетками, а положить в стиральную машинку. Там они и выстираются лучше, и не испортятся. Тем более Гавр вообще редко пользовался этой машинкой, предпочитая свои костюмы, рубашки и постельное белье отвозить в прачечную, теперь он и Алешку заставлял делать то же с его вещами. Так что в машинке Гавр стирал обычно лишь нижнее белье и носки.
Закинув вальтрапы в стирку, он пошел на кухню готовить ужин.
Сегодня Гавр пришел поздно, и Лешка успел прокрутить до его прихода три машинки с вальтрапами и повесить их сушиться на лоджии.
— Вкусно пахнет, — из прихожей Леша услышал голос Гавра, — что сегодня на ужин?
Зайдя на кухню, Гавр окинул взглядом парня и блюда с едой на столе.
— Привет… скромный ужин. Я сейчас подогрею, ты сегодня поздно.
— Банкиры достали.
Гавр пошел в ванную и, моя руки, посмотрел на себя в зеркало. Затем опустил глаза и стал смотреть, как течет вода из крана.
"Просто семья… Лишнее все это. Нужно прекращать".
Гавр злился на себя, злился на свои слова; злился на то, что, зайдя в квартиру, не смог удержаться от этого возгласа; злился на то, что уже привык приходить домой и понимать, что он не один; злился на то, что ему хорошо… хорошо с Лексом.
Он нагнулся и ополоснул лицо. Затем посмотрел на свое отражение в зеркале.
"Ничего, еще немного поиграюсь и потом сам все это и завершу".
Сказав себе это, он выше из ванной и пошел на кухню, где его уже ждал ужин, который был таким вкусным. И даже болтовня Лекса — о конях, Петровиче, толстой Махе, проблемах с бойлером на конюшне, — его не напрягала. Он как-то даже привык к этому, к незнакомому и такому странному для него миру Лекса. Другому миру, над котором он раньше смеялся, а теперь ему даже было интересно слушать это каждый вечер. Болтовня парня отвлекала его от мира, где были деньги, бизнес и не было ничего человеческого. Слушая парня, он погружался в другую жизнь, где было так по-простому все ясно и понятно. И ему нравилось это, нравилось быть просто обычным человеком…
Сегодня они просто легли спать. Гавр действительно устал и после ужина почувствовал что засыпает. Лекс уловил в нем это и, убравшись в кухне и приняв душ, тихо залез под их общее одеяло и затих, свернувшись калачиком. Гавр чувствовал, что не может заснуть, и, притянув парня к себе и почувствовав его тепло, даже не заметил, как провалился в сон.
Утром Алешка проснулся от голоса Гавра. Спросонья он не мог понять, отчего тот кричит и на что ругается. Лешка сел в постели и натянул одеяло до подбородка. Он впервые слышал, чтобы Гавр так зло ругался. Он вообще никогда не повышал голоса, а тут просто орал.
— Что это? Что это такое? — Гавр влетел в спальню, держа в руках постиранное белье. — Что ты стирал в моей машинке? Чья эта шерсть?
Гавр бросил кучу белья на кровать перед Лешкой и, взяв из нее первый попавшийся предмет, растянул его перед глазами испуганного парня. Это были белые трусы Гавра с надписью "Кельвин Кляйн". Сначала Алешка не понял, что так разозлило Гавра, но потом он увидел… На идеально белых трусах налипли короткие волоски черного и рыжего цвета.
— Чья это шерсть? — прорычал Гавр, тряся трусами перед глазами Алешки.
— Черная — Вальхензея, а рыжая — Зямы… сейчас осень, лошади линяют…
— Как линяющие лошади оказались в моей стиральной машинке?
Алешка проглотил слюну и прошептал:
— Я же тебе вчера рассказывал: на конюшне бойлер сломался, горячей воды нет… вот я и принес сюда вальтрапы постирать.
— Что ты принес сюда постирать? Вальтра… вальтра… что это? — Гавр так и не смог выговорить это незнакомое слово.
— Вальтрапы, они на балконе сохнут…
— Что?
Гавр, бросив трусы в черно-рыжей шерсти, метнулся в другую комнату, к лоджии. Алешка услышал шум открывающейся двери. Потом тишину. Он так и сидел в кровати, замерев, и ждал, что будет дальше.
В комнату зашел Гавр, лицо которого ничего хорошего не предвещало.
— Там воняет лошадьми… у меня в доме воняет, как на конюшне. Ты превратил мою квартиру в конюшню. Скоро ты сюда и лошадей притащишь… От меня уже воняет, как от конюха…
Гавр метнулся к кровати и схватил Лешку за горло.
— А теперь слушай внимательно. Как хочешь отчищай мое белье от этой шерсти. И если я найду на своих трусах хоть одну шерстинку этих животных… — глаза Алешки расширились от ужаса, а Гавр сильнее сжал пальцы на его шее. — Квартиру проветри, чтобы к вечеру этого запаха не было. Понял? И чтобы больше никаких вещей с конюшни в моем доме. Ты понял меня? — Алешка нервно сглотнул, даже боясь пошевелиться, чувствуя, как пальцы Гавра сильнее сжимаются на его шее. — И это еще не все. За то, что ты сделал… будешь наказан.
Гавр отпустил руку и пошел к двери.
— Как наказан? — нервно дыша, прошептал Лешка, с ужасом представляя варианты наказания.
Гавр замер в дверях, затем обернулся.
— Буду трахать тебя сегодня, и пока пять раз не кончишь подо мной — не отстану. Понял?
Видя лицо парня, Гавр, развернувшись, вышел из квартиры, грозно хлопнув дверью, и только в лифте он позволил себе засмеяться. Конечно, он был сегодня утром в шоке, достав из стиральной машинки белье, закинутое вчера перед сном. И, возможно, он был зол из-за всего произошедшего в его такой правильной жизни… Да вот только на душе было легко и хорошо — так хорошо, что он испугался этому чувству внутри себя. Он помрачнел и, сжав кулаки, вышел из лифта, опять придав своему лицу безразличное выражение.
Шел второй месяц его пребывания в карцере. Назар выскреб ногтем на стене небольшую полоску, потом пересчитал их. Да, все верно, он уже второй месяц здесь. Плохо это или хорошо? Конечно, хорошо, ведь он жив, он выиграл время и он не просто сидит здесь как баран и ждет, когда его поведут на бойню. Он борется, и его борьба приносит свои плоды. Пусть пока небольшие и незначительные, но то, что что-то происходит, Назар чувствовал, да и подтверждения тому были. В окошко для подачи еды в один из дней ему пропихнули теплый свитер, а еще через день — шерстяные носки. Потом в это окошко стали регулярно падать целиковые пачки сигарет и спички… это было хорошим знаком. Значит, Ефим получил маляву от него. И значит, он сам не ошибся в своем друге — Ефим борется за него. Ефим его не бросил. Ефим — его друг, настоящий, на которого можно положиться, как на самого себя.
В один из дней окошко приоткрылось и там, как всегда, появились миска с едой и кружка с водой. Прежде чем окно закрылось, Назар услышал уже знакомый ему ранее голос:
— Кум на повышение пошел. Его в Якутию перевели, там зона есть. Сказали, что им нужен такой руководитель со стажем…
Окошко закрылось.
Назар поднес руки к лицу и провел по нему ладонями. То, что он сейчас услышал — это чудо, но оно свершилось. Ефим добился того, что Кума сняли с должности и сослали в такую даль, откуда он вряд ли вернется живой.
Взяв миску с едой, Назар задержал взгляд на алюминиевой кружке, в которой обычно была вода. Там сейчас была жидкость коричневатого цвета. Он взял кружку: она была горячая, а жидкость так знакомо пахла…
"Чифирь", — промелькнуло в его сознание. Он чуть пригубил эту жидкость. Да, это был чифирь. Назар понимал, что глупо его травить. Если бы хотели убить, не заморачивались бы так, а просто повесили бы и списали на самоубийство. Так что этот чифирь означал только одно — подарок от того, кто его поддерживает здесь. Да и повод есть выпить.