Liр Ка - Гавр – сладость мести

"За повышение Кума. Скатертью дорожка". — Произнеся этот тост, Назар стал пить горький, горячий напиток. Сегодня ему впервые было хорошо.

Еще через неделю он услышал из-за двери уже знакомый голос.

— Траур на зоне. Вчера Сидоренко разбился. Несчастный случай, тормоза отказали…

Окошко в двери закрылось, а Назар, подойдя к стоящему на выступе от окна подносу с миской и кружкой, опять уловил запах чифиря.

"Упокой Господи его душу", — мысленно произнес Назар и отхлебнул чифирь.

Он не был зол на Сидоренко за эту подставу. Назар всегда был реалистом. Этот мир жесток — или ты, или тебя, и Сидоренко лишь пытался выжить в этом мире… но, видно, не смог. Назар сильнее, и он выжил и продолжит жить, а слабым здесь не место.

Еще через неделю дверь карцера открылась. На пороге стояло два конвоира, а перед ними — невысокий мужчина лет пятидесяти.

— Выходи, — произнес мужчина, и Назар узнал его голос. Это и был тот, кто ему помогал все это время.

Они шли по мрачным серым коридорам.

— Теперь у нас новый Кум, — Назар услышал сзади себя знакомый голос мужчины, который шел рядом с конвоем, — Вячеслав Сергеевич Громов. Гром стал Кумом…

"Во как" — подумал Назар, понимая, что Ефим поставил на место Кума человека из его окружения. Видно, этот человек давно хотел подсидеть своего начальника, и здесь все так благоприятно сложилось. Значит, теперь начальник тюрьмы полностью подвластен Ефиму, а значит, и Назару. Все складывалось как нельзя лучше.

Назара вели по этим коридорам. Сначала он не мог понять, куда его ведут, а потом догадался по до боли знакомым стенам, что ведут в одну из комнат для допроса. Там ему указали на стул. Он сел, конвоиры и седой мужчина вышли.

Назар сидел и ждал, потом дверь открылась, и вошел Вячеслав Сергеевич Громов. Он прошел и сел за стол напротив Назара.

Не поднимая на него глаз, он стал перелистывать папку. Назар видел, что на папке написаны его фамилия, имя и отчество.

— Заключенный Уваров, — произнес Вячеслав Сергеевич, наконец подняв на Назара глаза, — я недавно принял дела после перевода начальника колонии в Якутию. К сожалению, после прежнего руководства осталось много бардака и я еще не совсем разобрался… Что касаемо вас… ваше пребывание в карцере было ошибочным и явным превышением должностных полномочий прежнего руководства. Оснований для вашего пребывания в карцере я не вижу. Вас отведут в камеру для дальнейшего отбывания срока, — Вячеслав Сергеевич встал из-за стола и, быстро пройдя мимо Назара, открыл дверь. — Охрана. Уведите заключенного.

Назар шел по коридору и понимал, что Ефиму удалось не только убрать Кума, убрать Сидоренко, но и изъять из его дела эпизод сопротивления конвою, который тянул на новый срок.

Теперь оставалось вернуть свой пошатнувшийся авторитет. Назар знал, что ему предстоит, когда его заведут в камеру.

Тюремные коридоры, по которым вели Назара, давали возможность сгруппироваться и быть готовым к тому, что его ждало там, внутри камеры, как только железная дверь за ним закроется. Нет, ему не было страшно. Он никогда и ничего не боялся, и сейчас он лишь ждал и, как хищник в предчувствии крови, втягивал ноздрями воздух.

И вот, наконец, он внутри. Дверь за ним закрылась, и шаги конвоя стихли.

Назар очень медленно, не поднимая головы, обвел всех взглядом из-под бровей, задерживая его на каждом из тех, кто здесь был. В камере повисла тишина, никто не хотел ее нарушить первым. Наконец раздался голос:

— Иди, поешь, мы здесь харчей для тебя оставили, да и выпить есть.

И после этих слов Назар выдохнул, хотя этого никто и не увидел — в его облике и взгляде ничего не изменилось, но вот внутри… Эти слова и поведение тех, кто с ним сидел, говорили о том, что никто не будет кидать ему предъяву… Да и кинуть такую предъяву авторитету зоны — это не так просто, за такие слова ответ держать нужно. А какие доказательства у них есть? Да, все видели петушка. Даже видели, что Назара повели к петуху, да вот только дальше нестыковка. Подстава это была чистой воды. Кум подставил. Вся зона знает, что Волку не сказали, куда его ведут и зачем, и кто к нему приехал. А значит, петушок этот засланный был. Не знает его Назар, не знает — и никто обратное не докажет. Никто из здесь сидящих не станет утверждать, что их авторитет к петуху сам, по доброй воле на свиданку пошел. Да за одни такие мысли можно жизни лишиться… и все это понимали.

Через неделю к нему на свидание приехал Ефим. Назара опять привели в ту самую комнату для встреч, где все это и началось. Только теперь там стоял Ефим, с которым они крепко обнялись, а потом сели за стол друг напротив друга.

— Ты как? — сухо спросил Ефим, понимая, что их прослушивают и разговор пишут.

— Спасибо, брат… век не забуду.

— Мне там тоже нелегко без тебя. Так что, считай, я это для себя делаю… устал руководить всем. Жду, когда ты выйдешь. А я на море хочу… ну, сам понимаешь — вино, бабы и солнце. А то, вон, опять зима наступает, грязь, слякоть…

— Потерпи… скоро две тысячи второй наступит, а в две тысячи третьем я выйду…

— Ты посылки получаешь? Может, еще что надо?

— Раздавать не успеваю, столько всего присылаешь.

Назар чуть улыбнулся краешками губ, вспоминая, как приятно здесь получать такие посылки с воли. Это как отголосок той жизни, которую человек не ценит, живя там, а находясь здесь, так хочет хоть на миг прикоснуться к ее малой толике, к свободе…

— Я и сейчас привез… все ребята ее собирали… они тоже о тебе помнят.

— Надеюсь, сегодня вечером мне ее отдадут, когда обшмонают. Спасибо тебе.

Назар пристально смотрел в глаза Ефима, стараясь прочесть в них то, что они не могут сейчас сказать словами, будучи услышанными. Потом взгляд Ефима помрачнел, но он, не отводя глаз, произнес:

— Что с конюхом делать?

Назар сразу понял, о ком речь и что значит этот вопрос. Ефим ждал команды убить парня. Такое не прощается, и Ефим, зная это, сейчас хотел лишь его одобрения. Он не отводил глаз и продолжал смотреть в глаза Ефима, понимая, что в его взгляде ничего не изменилось, он все такой же безжалостный и холодный:

— Я сам… пусть меня дождется, мне уже недолго осталось здесь сидеть.

Ефим тоже не отводил взгляда от глаз Назара. Он не увидел изменений в глазах своего друга, да вот только ожидал другого ответа.

— Давай, я это сделаю… не нужно с этим тянуть.

— Я сказал — сам.

Назар так же безразлично смотрел в глаза друга, понимая, что Ефим уже давно догадывается о его "болезни"… но, как истинный друг, не отвернулся от него, да и Назар все это очень хорошо скрывал. Нет у Ефима основания его в чем-либо обвинить, даже сейчас нет…

— Я к Петровичу пару раз на ипподром заезжал. Проведал его. Старый он совсем стал… но знаешь, чертяга, пьет все так же, если не больше. На жизнь жаловался, ну, как обычно. Говорит, прокат в манеже закрыли… ту известную до перестройки конную школу, где все обучались. Говорит, закрыли, так как теперь это никому не нужно… выкупил там кто-то этот манеж. Вот Петрович и пьет в расстройстве, — Ефим помолчал. — Конюха видел, он там у Петровича своих коней держит. Вернее, своего и твоего… за конюхом Гавр заезжает… я сам это видел, да и Петрович говорит, что теперь они…

— Стоп, — Назар отвел взгляд. — Спасибо, что Петровича не забываешь. Хороший он человек. Ты ему денег подкидывай, тяжело ему… жалко его, хорошим он тренером был, да вот не нужен он здесь никому. И спасибо, что коня моего проведал… правда, не нужен мне теперь этот конь, а с остальным я уже сказал — выйду, разберусь.

— Нет базару… — Ефим посмотрел в глаза друга. — Пора мне, брат, давай прощаться. Я еще до Нового года заеду к тебе, подарков привезу. Да и на Новый год снегурку организую. Тебе какую снегурку? Рыжую, брюнетку или блондинку хочешь? Хотя какая хрен разница, они все крашенные…

— Слышь, да мне уже пофиг, какую… Любую вези.

Они засмеялись, а потом обнялись как старые друзья, тепло, искренне.

Ефим первый вышел из комнаты и, идя по коридору, думал, как тяжело здесь Назару, но все-таки он молодец — не сломался, выжил, в авторитете и держится молодцом… да вот только изжить из себя эту заразу не может… Но Ефим знал, что нет у него оснований предъяву другу кинуть, и поэтому смолчал сейчас и будет молчать потом.