Liр Ка - Гавр – сладость мести

В этот вечер Алешка опять смотрел телевизор. В последний месяц он открыл для себя, что, оказывается, телевизор — это не только три канала телепередач, которые он знал еще с детства — это первый канал, четвертый и еще образовательный канал — Российские университеты, вот и все. Больше его бабушка ничего не смотрела, да и их старенький телевизор ничего другого не показывал. Будучи маленьким, он с удовольствием смотрел по телевизору мультики про Чебурашку и крокодила Гену, и еще ему нравился кот Леопольд и Карлсон с пропеллером. Когда он повзрослел, стало некогда смотреть телевизор, да и неинтересно это было. А вот сейчас, когда Гавр показал Алешке, как пользоваться пультом и что в этом красивом большом черном ящике, стоящем на невысоком столике, при включении можно найти столько всего. Вот Алешка и открыл для себя столько нового и интересного. Но это поначалу, а потом он, долго листая множество каналов, нашел для себя Евроспорт.

Он и не подозревал, что в мире так интересуются спортом, в том числе и конным. По спутниковому НТВ на канале Евроспорт часто показывали соревнования по конному спорту. Теперь Алешка покупал специальный журнал, где была программа этого канала, и ручкой отмечал для себя время трансляции соревнований. Там, конечно, еще показывали и выездку, и троеборье, и даже соревнования по драйвингу. Но не мог же он теперь вообще не выходить из дома и все это смотреть? Вот и ограничил он себя только просмотром конкура. И здесь он впал сначала в эйфорию от увиденного, а потом чуть ли не в депрессию. Он впервые видел, как настоящие спортсмены выступают на такого рода соревнованиях, где призовой фонд составлял десятки тысяч долларов, а не как в России, где призовые состояли из грамоты и медали, и еще давали мизерное вознаграждение, которого хватало лишь на покупку шоколадки.

Его поражало в этих соревнованиях все: и сами спортсмены, с таким мастерством заводящие лошадь на препятствие, и сами лошади с великолепной техникой прыжка, и соревнования, где все трибуны были переполнены зрителями. Это не наши соревнования, где на полупустых трибунах в основном сидят родители или друзья тех, кто в этих соревнованиях участвовал.

Вот все это Алешка и смотрел, буквально с открытым ртом, так что даже иногда и не замечал прихода Гавра. Он был весь там, в этой атмосфере спорта, в пылу борьбы и победы.

Гавр снисходительно относился к его увлечению, тем более что готовить парень при этом не забывал, ну а разогреть приготовленное Гавр мог и сам. Он сначала даже поразился удивлению Лекса при виде пульта от телевизора, а потом и от того, что с помощью этого пульта можно увидеть. Как папуасы, которые впервые видели европейцев, так и Лекс смотрел на все это, что Гавр даже не знал — смеяться ему над этим или огорчаться такой дикости человека, живущего рядом с ним. Но вот только парень был опять так честен в своем неведении и так простодушно-наивен, что глубоко внутри у него снова что то екнуло и сжалось. Он подавил в себе это и сухо объяснил, как пользоваться пультом. И вот теперь, приходя домой, он заставал Лекса чуть ли не в состоянии транса перед экраном телевизора. И сколько бы раз Гавр ни заглядывал в этот экран, чтобы увидеть, что смотрит Лекс, там всегда было одно и тоже — лошади. Для него они все были едины. Хотя потом, когда он сам начинал спрашивать парня об увиденном, тот с таким восторгом и так эмоционально начинал ему все это рассказывать, что Гавр не перебивая слушал его. Ему просто нравилось его слушать, хотя он так и ничего не понимал в этом конном спорте.

После того памятного случая с конной шерстью в стиральной машинке, больше ничего подобного не случалось. Наверное, Лекс действительно слушался его во всем, или наказание за этот поступок так на него подействовало? Хотя, это наказание понравилось им обоим. Они долго потом лежали, обессиленные и удовлетворенные, и так и заснули, обнявшись…

На улице в этот вечер было снежно. Это первый снег, падающий на Москву в преддверии наступающей зимы, создал на дороге пробки из машин, и поэтому Гавр долго добирался до дома, толкаясь в этом хаосе. Хорошо, что он ездил с водителем — это давало возможность созерцать падающий снег и вечерние улицы Москвы. Он смотрел на красоту снежинок и то, как преображается все вокруг из уныло-серого пейзажа в искристо-белый.

Гавр уже не в первый раз ловил себя на мысли, что ему вдруг стало здесь нравиться, и мысли о возвращении в Лондон уже не так часто посещали его. Ему стала нравиться Москва, ее энергетика, движение, люди, улицы, дома. Он не знал, когда, в какой миг в нем произошли эти перемены, или, возможно, они происходили незаметно, и вот он уже совсем по-другому на все это смотрит… или это произошло из-за того, что теперь есть тот, к кому хочется возвращаться после работы…

Гавр зло нахмурился и отвернулся от снежинок за окном. Он знал, что не должен позволять себе это чувствовать. Знал, да вот только не мог ничего с этим поделать. И опять мысль о том, что сейчас он наиграется своим призом, а потом растопчет его, и это помогало ему оправдать эти эмоции.

Зайдя в квартиру, он опять застал парня напротив телевизора, да вот только лицо того было расстроенным, и Гавру даже показалось, что он видит блеск слезинок в уголках его глаз. И опять внутри него так болезненно все сжалось. Он подошел к Лексу и, присев рядом с ним, обнял его за плечи.

— Привет.

Гавр прикоснулся губами к его губам, чувствуя солоноватый привкус. Значит он не ошибся, парень плакал. — У тебя что-то случилось?

Алешка отвернулся от Гавра, и перед его глазами опять пронеслись события сегодняшнего дня. Он сегодня, как обычно, приехал на ипподром и, зайдя в конюшню, уже хотел идти переодеваться, но в проходе конюшни стоял Петрович. Видя его, Алешка почувствовал себя виноватым, как будто он своровал что-то или совершил очень нехороший поступок. Именно так на него смотрел его тренер — с укором и презрением. Но ведь он же ничего плохого не совершал…

Алешка медленно приблизился к Петровичу, уже готовясь к худшему.

— Тебе лучше поискать другую конюшню, — произнес Петрович, не смотря ему в глаза, — и как можно быстрее. Разницу за постой коней я тебе верну. Когда ты сможешь забрать отсюда коней?

Алешка растерялся. Он не понимал, что происходит.

— Что я сделал не так? Почему вы выгоняете меня?

— Пидоров не терплю, — эти слова прозвучали из уст Петровича, как плевок в лицо Алешке. — Я все не верил этому. Думал, ошибаюсь — ну не можешь ты быть таким… я ведь тебя еще мальцом помню, как ты ко мне пришел… как навоз греб… как я тебя на лошадь посадил и учил всему, и как радовался, видя, что дано тебе прыгать… Но вот ошибся я… Видеть тебя не хочу. Забирай своих коней, шмотки и проваливай на все четыре стороны. Если бы не кони, выставил бы тебя отсюда прямо сейчас.

Петрович развернулся и, зайдя в каптерку, хлопнул дверью. Алешка так и стоял, лишь чувствуя, как глаза застилают слезы, но он старался сдержать их и поэтому больно сжал кулаки, так, что ногти впились в ладони.

Мимо него прошла Маха, даже не повернув головы в его сторону. Лешке показалось, что его уже нет, не существует.

— Маш, подожди… что случилось? Я не понимаю. Это сплетни из ЦСКА сюда дошли… но вы же в это не верили. Почему же сейчас поверили?

— Дураки были, что не верили, — Машка обернулась и прожгла его презрительным взглядом. — А сейчас только слепой не видит, кто ты. Хорошо сосешь, Леха, вот на какие шмотки насосал. Каждый день в новом. И хахаля твоего видели, ничего так хахаль, — завистливо проговорила Машка и, повернувшись, пошла в сторону амуничника.

Услышав это от Машки и осознав весь масштаб произошедшего, Алешка побрел к выходу из конюшни. У него даже не было моральных сил дойти до лошадей. Да и ничего с ними не будет, постоят. Тут-то их точно кормить будут. Петрович никогда лошадь не обидит, каким бы ни был хозяин этой лошади.

Он брел к платформе Беговая, даже не осознавая, зачем и куда идет. Наверное, по привычке. Ведь сколько уже раз в его жизни происходило такое, когда вот так он брел на эту платформу, а потом сидел на скамейке и смотрел, как приезжают и уезжают электрички.

Алешка понимал, что сейчас произошло в его жизни — сегодня последние в этом мире близкие люди отвернулись от него…

Так он и сидел на скамейке, разглядывая рельсы и людей на перроне. Только промерзнув, он очнулся и, нащупав в кармане пальто телефон, набрал номер водителя.