Приезжая навещать бабушку, он понимал, что будет терпеть ради нее все. Шутил ли Гавр тогда, угрожая ее жизнью или нет, он не хотел это знать и тем более проверять на единственном ему родном человеке.
Шло время, время его жизни, и приближалось лето. Этой весной ему исполнилось двадцать пять лет. На его день рождения Гавр опять изменился: он стал прежним, заботливым, внимательным и любящим его. Вот только пустота в душе Алешки уже не могла принять Гавра — теперь там было пусто и тихо, и мир, ставший серым, уже не радовал его. Даже праздник, который устроил ему Гавр в ресторане, а потом повез в клуб на всю ночь, где по заказу Гавра для него пели артисты на сцене, уже не радовал Алешку. Он просто был там, был рядом с Гавром, его друзьями, имена которых он так и не помнил, поскольку эти друзья очень часто менялись, и во всем этом празднике жизни он был лишь сторонним наблюдателем. Он был тем, кем хотел его видеть Гавр, — домашним питомцем.
Его кони, Боря и Федя, появившиеся благодаря Гавру в его жизни, не давали Алешке скучать и впадать в уныние. Только сейчас Лешка понял всю правоту слов Петровича о том, что "иностранцы нам никогда хороших коней не продадут". Да и какой смысл, чтобы потом на их конях их же обыгрывали? Не ради этого они в девяностые всех хороших коней в России скупили и вывезли. Так что зря думали люди, что за большие деньги они могут купить в Германии хорошую лошадь. Алеша убедился в этом на себе. Его два коня хоть и стоили астрономические суммы и были со всеми документами, а шестилетний Эйч энд Эм Олл Ин вообще ранее выступал под седлом именитого немецкого конкуриста, да вот только сейчас Алешка понял, почему им продали этих коней.
Эйч энд Эм Олл Ин, а по-простому — Боря, обладал одной особенностью, которая проявилась у него под седлом. Этот конь любил вставать на свечку, причем на вертикальную, и затем переворачиваться на спину. Хорошо, Алешка был вертким и ловким и успевал в момент падения коня, оттолкнувшись от седла, спрыгивать с него. Только проворство Алешку и спасало, а иначе был бы он придавлен к песку манежа этой тушей в пятьсот с лишним килограмм. Так что теперь каждая тренировка на этом коне была, по сути, экстремальна. За такую тренировку конь обязательно вставал на свечку, причем нельзя было предвидеть, в какой момент он это сделает. Иногда за тренировку Боря мог раза три или четыре переворачиваться, все зависело от настроения коня. Алеша знал, что отучить от этого лошадь уже не удастся, вот поэтому-то его и продали.
На Алешиных тренировках теперь постоянно присутствовал его тренер — Эдуард Александрович, которого тоже оплачивал Гавр, и еще у Алеши появился коновод — Катя, так как четыре лошади в день, на которых он должен был отъездить, это уже много, и без помощи коновода было тяжело.
Тренировки на Боре обычно собирали в манеже не только его тренера и коновода, но и желающих посмотреть эффектные падения Бори на спину. Причем после каждого падения Лешкин тренер громко матерился на коня и говорил:
— Борис, ты не прав.
Эти слова, да еще сказанные на эмоциях, вызывали смех у всех, да и у Алешки тоже. Он уже привык спрыгивать с коня на песок манежа и ждать, пока тот поднимется. Он смирился с тем, что ему опять досталась проблемная лошадь. Все его лошади были со своими заморочками — наверное, это его судьба такая — с непростыми лошадьми работать. Хотя в остальном Борис был великолепен. У него действительно была техника прыжка, сила и мощь, и он был хорошо выезжен. И уже первые соревнования на нем принесли результаты. Алеша остался вторым, чисто отпрыгав весь маршрут и немного проиграв во времени победителю.
Второй его конь, трехлетний серый Эрмес Райан, а по-простому Федя, тоже мотал Лешке нервы. Конь был молодым и еще с гонором. Его даже в руках водить было тяжело. Он всегда шел, приплясывая и пытаясь обогнать человека, идущего на шаг вперед, чтобы потом, обернувшись, заглянуть человеку в глаза, показывая тем самым, что хочет выяснить, кто из них двоих здесь главный. На такой вызов Алешка обычно одергивал молодого коня за чомбур и показывал ему кулак. Федя начинал плясать на месте, тем самым показывая свое возмущение и провоцируя человека на конфликт. Уж очень Феде хотелось доказать, что здесь он лидер, и это он готов был отстаивать в драке с любым. На эти провокации Алешка не велся, но пока он доводил коня до левады, моральных сил уходило много. Коновод Катя вообще отказалась водить Федора туда, так как не справлялась с его понтами и выделыванием.
Эдуард Александрович каждый раз, видя, как Алешка ведет серого, всегда комментировал это словами:
— Опять с выебоном Федька пошел. Лех, давай ему яйца отрежем, поспокойней будет.
Но Лешка решил пока не кастрировать этого коня, считая, что все устаканится. Просто конь слишком молод и у него сейчас пора самоутверждения, и постепенно это пройдет. Нужно только перетерпеть и не обращать внимания на все понты Федора.
На Борисе Алешка поехал уже на вторые соревнования, в этот раз в Битцу. Там он чисто отпрыгал весь маршрут и занял первое место. Лешка был горд за коня и уже расслабился, выезжая на нем из манежа, думая, что сегодня Борис не будет дурить. Но у коня были свои планы. Выйдя в предманежник, Борис встал на свечку и перевернулся на спину. Хорошо, Алешка успел спрыгнуть, так как конь падал спиной на деревянный борт предманежника. Если бы Лешка не успел спрыгнуть, его бы расплющило, а так пострадало только седло, которое, в общем-то, долго держалось, выживая в таких падениях. Но сейчас оно треснуло и вряд ли подлежало починке. Так что Алешка вернулся на свою конюшню, с одной стороны — с радостным чувством победы, а с другой — с пониманием, сколько это седло стоит, и ведь на этого коня вообще седел не напасешься.
Приехав в Конный клуб, он, как было принято здесь, "проставился" для коллектива. Купил торт, салатов в банках, копченую курицу, которую погрели в микроволновке, и шампанское. Здесь было принято все значимые события отмечать с коллективом. И он тоже поддерживал эту традицию.
Вечером, в разгар их посиделок, в комнату зашел Гавр. Лешка растерялся — он не ожидал, что Гавр приедет за ним. Хотя изредка Гавр и приезжал сюда и даже пару раз кормил своих коней сахаром. Правда, потом долго отмывал свою руку, считая, что она пропахла конями.
Весь народ, собравшийся в комнате, хорошо знал Гавра, и ему предложили присоединиться к коллективу. Гавр не отказался и, сев за стол, даже выпил шампанского из пластикового стаканчика, закусывая его куском торта с одноразовой тарелки с помощью пластиковой вилки. Алешка был поражен такому поведению Гавра — тому, что он снизошел до обычных людей со своего звездного олимпа. Гавр непринужденно болтал, расспрашивал при всех Алешку, как тот отпрыгал, и даже похвалил его за первое место. Лешка чувствовал, что его уши горят от этой похвалы, а в душе стало так тепло и хорошо от искренних слов Гавра.
Но потом Лешка стал замечать, что Казик, сидящий рядом с Гавром, придвинулся к нему поближе и стал манерно кривляться и очень недвусмысленно себя вести. Лешке было неприятно это видеть, но главное, что Гавр поддерживал разговор с Казиком и даже несколько раз прикасался к руке парня. И это видели все сидящие за столом, хотя и делали вид, что ничего не происходит.
Потом Гавр встал, и за ним встал Казик. После чего они вышли за дверь и уже не вернулись. Так погано Алешка себя еще никогда не чувствовал.
Посидев еще немного за общим столом и стараясь не выдать чувств, бушующих внутри него, он попрощался со всеми и пошел собираться. Домой он, как всегда, приехал с водителем и там, естественно, никого не застал.
В эту ночь он практически не спал. Это мерзкое чувство внутри не давало ему покоя, и сон уходил, перебиваемый чувством обиды и непонимания — почему Гавр так поступил?
Только утром Алешка услышал, что Гавр вернулся. Тот, как ни в чем не бывало, принял душ, переоделся в свежую рубашку и новый костюм и пошел на кухню делать себе кофе. Леша знал, что нужно промолчать, но не смог.
— Гавр… почему ты так поступил?
— Как? — Гавр сидел за столом и пил кофе, куря сигарету. Судя по его лицу, он хорошо отдохнул и выспался.
— Вчера все это видели. Как я теперь буду в глаза им смотреть?
— Мне на это наплевать.
— Ну почему? Почему ты так ко мне относишься? Что я такого сделал, что ты со мной так поступаешь? — Алешка обессилено сел на табуретку напротив Гавра.