— Не надо бояться воды. От мытья вы не заболеете, как некоторые думают. В конце концов, в комнате тепло, и нет опасности подхватить простуду. — Он улыбнулся приглашающе: — Пожалуйста, леди, все готово. Вряд ли вы уж так страшитесь воды. Судя по вашему прыжку с обрыва, я бы этого не сказал.
Он опрокинул в бадью последнее ведро с водой и сказал:
— Кажется, вы вообще мало чего боитесь. Ричард тоже такой и часто лезет в самое пекло. Мой друг сэр Жиль говорит, что Ричард играет со смертью, но, однако, сам он не отстает от милорда ни на шаг.
Элен внезапно догадалась, что юноша смотрит на нее с обожанием. Вероятно, он мог быть полезен, если заручиться его дружбой. Конечно, он никогда не предаст своего господина, но из его болтовни можно выудить ценные сведения. Симон ею очарован, считает ее хорошенькой, несмотря на ее теперешнее жалкое состояние и внешний вид.
Возникшая идея приободрила Элен.
— Как давно вы служите вашему милорду? — кротким голосом спросила она.
— Меньше года. Мне только исполнилось пятнадцать, но Ричард сказал, что я лучший оруженосец из тех, кто у него был, — похвастался Симон.
Но его приподнятое настроение вмиг померкло при воспоминании о той головомойке, которую недавно устроил ему Ричард. Опустив голову, он застыл в смущенной позе с пустыми ведрами в руках.
— Конечно, я совершаю ошибки, — добавил он с неожиданной искренностью.
Несмотря на всю свою предубежденность к англичанам, Элен всем сердцем потянулась к Симону. Почему-то она не видела в нем врага. Он напомнил ей тех юношей из хороших семейств, которые собирались в замке Тайви, когда лорд Олдуин устраивал там праздничные турниры. Заносчивые и хвастливые, как все юнцы, они тут же бледнели и сникали при малейшей, пусть даже ими самими воображаемой оплошности, больше всего опасаясь, что она нанесет урон их мужскому достоинству. А мужское начало в них только начинало проступать. В сущности, это были еще дети.
— В пятнадцать лет всегда трудно разобраться, что хорошо, а что плохо, — заметила она серьезно, спрятав невольную улыбку. — Я уверена, что милорд и не рассчитывает, что вы будете во всем совершенны. С каждым годом прибавляется мудрости.
— Так и Ричард говорит. А сколько вам лет?
— Семнадцать. — Она пожала плечами. — Вероятно, уже исполнилось. Я даже не знаю, какой сейчас месяц.
Симон поглядел на нее недоверчиво:
— Семнадцать!
Элен не в силах была удержаться от улыбки.
— Ну да! По вашим меркам я уже старуха. Я родилась в апреле.
— Но… но… вы такая тощая! — Мальчик невольно перешел на интимно-дружеский тон. — Ричард посчитал, что тебе тринадцать или четырнадцать.
Обида отразилась на лице Элен, она покраснела. Значит, Ричард и не воспринял ее как женщину.
— Если я тощая и маленькая, — вырвалось у нее, — то это потому, что я недоедаю. Вы, англичане, просидели всю зиму в наших крепостях, укрывались нашими одеялами, поедали наш хлеб, резали наш скот.
Она сделала паузу. Горечь и негодование, ненависть побежденного к победителям всколыхнули ее душу, будто прорвало какую-то плотину. Голос ее обрел силу и страсть, которая сама способна была убивать, не руками, но словом.
— Ты не встретишь жирного уэльсца, если только он не мерзкий предатель, ваш прихвостень!
Симон выпрямился и возмущенно ответил:
— Вы, уэльсцы, затеяли это! Не мы! Святыми мощами могу поклясться, что это люди Луэллина пробрались тайком среди ночи и вырезали всех в Рудалане и Флинте. И случилось это в Вербное воскресенье, прости, Господи!
— Это был не Луэллин! — гневно возразила Элен. — Это был его брат Дэвид. И поступил он так, как научили его когда-то драгоценные его союзники англичане. Дурные примеры заразительны. У меня пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы пересчитать, сколько раз вы так же по ночам нападали и убивали всех без разбора — и мужчин, и женщин, и детей.
— Твои слова лишь доказывают, как мало ты знаешь об этом, — откликнулся Симон, с трудом вернув себе холодное достоинство, приличествующее оруженосцу такой важной персоны, как сэр Ричард Бассет. — Мойся или нет — как хочешь! Мне все равно.
Элен проводила взглядом светловолосого мальчишку, который с гордым видом прошагал до двери и нарочито резко захлопнул ее за собой. С досады она прикусила губу. Не многого же она добилась в результате состоявшегося разговора! Оруженосец Ричарда был единственным, кто отнесся к ней с теплотой, а она оттолкнула его от себя, затеяв бесполезный спор. Если она надеется выжить и обрести свободу, то ей надо укоротить язык и пораскинуть как следует мозгами, чтобы выбрать подходящий момент для бегства и найти лазейку, через которую можно проскользнуть.
Она еще раз попробовала пальцами воду в бадье. Нежное тепло так и манило к себе. Как прекрасно почувствовать себя снова чистой, будто очищенной от скверны.
Стянув с себя грязную тунику, она швырнула одежду на пол. Пускай Господь отправит всех англичан прямиком в ад, а она будет купаться.
Ричард осторожно шагал по размокшей скользкой тропе, пересекающей двор укрепления. Утренняя буря исчерпала свою ярость, но над черной от дождя бревенчатой башней Бофорта клубились низкие тяжелые тучи, а самую ее верхушку заволокло липким густым туманом. И все же он поднял лицо к негостеприимному суровому небу. Его легкие жаждали вдохнуть пусть сырого, но свежего воздуха после удушающего смрада подземелья.
Он напомнил себе, что исполнял свой долг. Несмотря на то, что он сам по этому поводу чувствовал, ему удалось добиться от пленных хоть каких-то сведений. Но после допросов он всегда чувствовал себя скверно.
Ричард провел рукой по лбу, утирая выступивший на нем, несмотря на холод, пот. Он стыдился этой своей слабости, не свойственной мужчине, и все же заставлял себя присутствовать при всех допросах пленников с тем, чтобы насколько возможно умерить пыл разгоряченных пыточных дел мастеров и в тайной надежде, что сам в конце концов очерствеет и привыкнет к этому столь необходимому на войне процессу.
Он ни с кем не обсуждал то, что творится у него в душе, но знал, что Жиль догадывается о его проблемах. Возможно, и он разделяет его чувства по поводу пыток, но тоже скрывает их и молчит.
К счастью, сегодня пленники были более словоохотливы, чем обычно. Долгий изнурительный марш и часы, проведенные в могильном мраке глубоко под землей, подорвали их дух. Слава богу, он вытянул из них то, что они могли сказать ему, без раскаленных щипцов и дыбы.
Ричард нахмурился, размышляя. Хотя Рыжий Лис по-прежнему еще был окружен тайной, все же он обрел человеческое имя. Имя и облик — Рхис Айван из Гуиннеда, темноволосый мужчина тридцати лет или около того, хитрый, решительный, который редко делился своими планами даже с близкими людьми. А насчет женщин из семьи Тайви Ричард выяснил лишь то, что уже было известно королю Эдуарду, — их никто не видел после бегства из замка. Все были уверены, что они укрылись во Франции и живут там преспокойно.
Он также узнал местоположение двух уэльских лагерей, хотя сильно подозревал, что сведения устарели. Прошлый опыт подсказывал ему, что лагеря эти уже брошены их обитателями. Уэльсцы всегда тотчас снимались с места, если становилось известно, что англичане захватили пленников.
А знает ли Элен нечто большее? Ричард задержал шаг на узкой лестнице, ведущей в крепостную башню. Что может знать эта девчонка? Впрочем, не девчонка, а женщина, поправил он себя. Симон с возмущением передал ему суть спора с пленницей, а также удивил Ричарда сообщением, что девица гораздо старше, чем он думал.
И еще было одно обстоятельство — он не мог не признать этого. Впервые в жизни он позволил чувствам как-то влиять на суждения о человеке. Что-то в этой девушке привлекло его с самого начала, помимо ее дикой энергии, колдовского зова ее изумрудно-зеленых глаз.
Но она была прежде всего врагом, и он сознательно приказывал себе не поддаваться ее обаянию. На его вкус Элен была слишком молода, он предпочитал заводить связи с женщинами в возрасте, умудренными любовным опытом. Но помимо того, что Элен привлекала его, мысль о том, что она — любовница его врага, странно возбуждала Ричарда.
Очутившись внутри форта, он поискал взглядом Жиля.
Ричард уже составил план, как они будут ловить Лиса, но хотел обсудить его со своим первым помощником, прежде чем посвятить во все детали сэра Томаса.
Он взглянул наверх, на площадку лестницы, возвышающуюся над головой. Туда выходила дверь единственной комнаты, где он мог говорить, не опасаясь быть подслушанным. В замке было несколько уэльских слуг, и никогда не вредно проявить осторожность.