— Лечу тебя. А то завтра будешь вся ободранная и расчесанная. Вот теперь вижу, что тебя сильно обожгло. Чего дергаешься? — накладывая кашицу из соды, спросил он.
— Холодно.
— Зато легче будет. Ты меня лечила, теперь я долг отдаю.
— Так вроде это было за то, что ты меня спас, — тихо сказала я. — Тогда могла утонуть.
— Так я на будущее. Вот опять мне плохо станет, будешь меня таблетками кормить и температуру мерить. Сода снимет зуд.
— Значит, совсем не жалко?
— Жалеть детей надо. Они глупые, несмышленые. Ты же вон какая деваха. Голова на плечах есть. Она нужна не только чтоб еду жевать, но и думать. Ты ведь сама во всем виновата. Не надо так людям доверять.
— Даже тебе?
— Ника, вот скажи, что ты обо мне знаешь? Ничего. Только то, что я тебе рассказал. А ведь мог и обмануть. Может я на жалость твою давил? Я мог в тюрьме сидеть за убийство и только освободиться. Мог квартиру в карты проиграть, — сказал он. Потом взял вату и стал смывать кашицу из соды. — Чего улыбаешься?
— Ты мог мне и соврать. Но сейчас сидишь рядом и лечишь меня. А не нож к горлу подставил, чтоб отобрать последние копейки.
— Тоже верно. Легче?
— Немного.
— Больше не чеши, — он вновь задул свечу и лег рядом. — Надо будет тебя в следующий раз встретить. У тебя прям страсть какая-то приключения находить.
Я хотела ему возразить, но уснула.
Глава 12
Было приятно сидеть на ступеньках и смотреть, как начинается новый день. Жара только давала о себе знать. Еще не ушла утренняя прохлада, в тени так и вовсе хотелось накинуть чту-то на плечи, но солнце начало прогревать воздух. Стоило выйти из тени, так сразу становилось жарко.
Старый дом. Я провела рукой по посеревшим от времени доскам. Сколько всего он видел? Тут ведь не передать словами. Он помнил дедушку и бабушку, когда они были еще молодыми. Видел, как рос мой отец. Помнил меня маленькой. Мне всегда нравились эти ступеньки. Нравилось смотреть как мимо проходила детвора на речку, а дед Степаныч в валенках и телогрейке, которые он не снимал круглый год, шел рыбу ловить. Эта часть город всегда была больше похожа на деревню. Даже выражение было, что в мы ехали в город, то и есть, в центр. А сейчас все выглядело заброшенным. Как будто жизнь уходила из этих мест. Это чувствовал дом. Он умирал. Медленно и болезненно. Разве могут дома жить без людей?
— Все мечтаешь? — Гена пришел с колонки, принеся два ведра холодной воды.
— Думаю, что с домом потом делать. Нельзя, чтоб он опять пустовал. Вот уеду я, а он будет один стоять и пустовать.
— А ты не уезжай, — наливая воду в умывальник, ответил Гена.
— И чего мне здесь делать? Работать за копейки и шишки собирать? — спросила я, наблюдая, как он умывается, не обращая внимания на холодную воду.
— Если тебе так везет, то думаешь шишки тебя в другом месте обходить будут?
— Ты заболеть не боишься? — больно он активно в холодной воде полоскался.
— Нет. Закаливания вещь хорошая.
— Тогда тебе тут только и жить. Я к горячей воде привыкла.
— В чем проблема? Достроим комнату. Проведем воду. Здесь у многих вода в дом заведена. Сделаем все удобства.
— Это когда будет.
— А ты хочешь все и сразу? Так никогда не бывает, моя хорошая. Да и ценить начинаешь все это, когда или теряешь, или все делаешь с самого начала. Готовое воспринимаешь как данность.
— Но это тяжело.
— Ника, хватит ныть. Только и слышу, что плохо, тяжело. Зря судьбу гневишь. У тебя не все так плохо, как кажется. Люди из таких проблем выбираются, что тебе не снилось. Не сдаются. А ты ноешь. Да и смысл ныть? Или ты так ко мне внимание привлекаешь?
— Ничего я не привлекаю, — сразу испортилось настроение.
— А что ты делаешь? Напрашиваешься на жалость, — он сел рядом. Закурил. — А я тебе уже говорил, что жалеть не буду. Жалость она человека слабым делает. Хочешь помочь, так протяни руку, подтолкни, а не вытирай сопли. Иначе я тебя жалеть буду, а ты меня. Так и будем с тобой слезы вытирать друг другу. Достанем бутылочку и будем с тобой о своей судьбине горевать. Хотя это время могли бы на дела потратить. Например, я начну крыльцо разбирать, а ты крапиву дергай. К дому пройти невозможно Все заросло.
— Я думала мы после того, как в город съездим, тогда начнем домом заниматься.
— Твоя контора во сколько открывается? В десять утра. А сейчас шесть. Мы столько дел сделаем за это время. Так что не ленись. Вперед и с песнями.
— Петь обязательно? — я хмуро посмотрела на него.
— Нет, но желательно, — он бодро поднялся и пошел за топором. Мне же только оставалось пойти за рукавичками, чтоб не обжечь руки об крапиву.
Через два часа я уже начала жалеть, что пригласила пожить Гену. Вроде дом был мой, а командовал чужой человек. Я почувствовала себя рабыней на сахарных плантациях. Только соберусь сеть, чтоб передохнуть, как он тут же начинал меня поднимать, то шутками, то приказами, то на совесть давил. И я велась. Нет бы его послать, так вставала и делала. Ведь правильно говорил, что кроме нас некому было привести дом в порядок.
Потом съездили в город. Даже по магазинам пройтись не дал, сразу потащил назад работать. И обед у нас был только в два часа дня. Дешевая каша с копеечным паштетом. Такое только собакам давать, но я так проголодалась, что мне эта каша показалась чем-то невероятно вкусным.
— Давай вечером картошку запечем? — предложила я.
— Можно и картошку, — согласился Гена. — Черный хлеб с солью, еще и зелень.
— А на хлеб можно паштет намазать для сытости.
— Можно и так. И черный сладкий чай.
Мы с ним переглянулись. Почему-то улыбнулись. После сытного обеда и тяжелой первой половине дня захотелось спать. На улице жарко, а в доме было прохладно, только комары мешали. Я закрыла глаза на пять минут и начала проваливаться в сон. Вроде только прикосновение, а я аж подскочила.
— Комар. — Гена завалился со мной рядом на кровать, накрывая простыню и меня, и себя.
— А сейчас зачем…
— Решил что неплохая идея немного подремать, — сразу закрывая глаза, ответил он.
— Но…
— Простынь одна. А то тебя комары съедят. Да и кровать твоя мягче, — пробормотал он. Спорить? Он уже спит. Потом все выскажу. Глаза закрылись сами собой.
Вокруг жужжали комары. Создавалось ощущение, что в доме улей. Они пытались пробиться сквозь ткань, которой мы были накрыты с головой, но им это плохо удавалось. Ноги спрятались под одеяло. Было жарко, но простыни не хватило, а пятки кусали насекомые. Некоторое время было просто приятно лежать. Никуда не надо торопиться. Спокойствие. Под боком мурлыкала кошка. Как мотор. Ей комары были не страшны. Дыхание Гены щекотало ухо. Больно близко он лежал. Обнял меня. Ничего себе сосед. Как-то больно много он для соседа позволяет. Но ведь это я сама ему позволяю. Веду себя, как девица легкого поведения. Надо было точно выставить границы и придерживаться их. А я…
— Чего за дождь соленый? — сонно спросил он.
— Ничего.
— Поплакать захотелось?
— Да.
— Зря. Потом голова болеть будет, — он провел рукой по простыне. — Прям как в палатке. Романтика.
— И в чем романтика?
— Ну как же? Палатка, речка, костер, звезды, песни под гитару.
— Я не ходила в походы.
— Может это и хорошо. Боюсь представить, чтобы ты творила во время них, — усмехнулся он. Я резко повернулась в его сторону. Немного не рассчитала, и наши лбы столкнулись.
— Может хватит?
— Я ничего не сделал. Это ты дерешься, — ответил Гена, потирая себе лоб, потом и мне заодно.
— Меня дразнить.
— Так я правду говорю. Ты бы напилась. А там тебя потянуло бы на приключения. И в итоге…
— С каждым часом я все больше жалею о том дне, когда меня дернуло пойти отдохнуть на остановке.
— Вот как два человека могут по-разному смотреть на историю. Мне наше знакомство понравилось. Я вижу только плюсы, — возразил он.
— Я тебя не попрекаю прошлым. А ты…