Пенелопа вскинула на нее удивленный взгляд. Напрасно она полагала, что эта тема исчерпана. Ей следовало бы лучше знать свою мать. Та обладала поистине мертвой хваткой.
– Ну, – медленно произнесла Пенелопа, – начать с того, что она на двенадцать лет моложе.
– Фи! – Порция небрежно махнула рукой. – Это не имеет, значения, и тебе это отлично известно.
Пенелопа нахмурилась и тут же вскрикнула, уколовшись иголкой.
– К тому же, – продолжила Порция в блаженном неведении о чувствах дочери, – ему, – она помедлила, пробежавшись взглядом по заметке в газете, – тридцать три. Как же тут избежать разницы в возрасте? Ты же не думаешь, что он женится на ком-то твоих лет.
Пенелопа пососала уколотый палец – не слишком изящный жест, но ей просто необходимо было чем-то занять свой рот, чтобы не брякнуть что-нибудь злобное и непростительное.
В сущности, ее мать права. В высшем обществе многие мужчины, если не большинство, предпочитали жениться на девушках моложе их лет на десять, а то и больше… Но почему-то разница в возрасте между Колином и Фелисити казалась ей чрезмерной, почти неприличной…
Пенелопа не смогла скрыть раздражения:
– Она ему как сестра. Младшая сестра.
– Ради Бога, Пенелопа. Едва ли…
– Это почти что кровосмешение, – пробормотала Пенелопа.
– Что ты сказала?
Пенелопа снова схватилась за шитье.
– Ничего.
– Я уверена, ты что-то сказала.
Пенелопа покачала головой.
– Тебе показалось, я всего лишь прочистила горло.
– Ты что-то сказала. Я уверена в этом!
Пенелопа мысленно застонала, представив свою будущую жизнь, долгую и нудную.
– Ты, наверное, забыла, – сказала она с терпением если не святой, то весьма набожной особы, – что Фелисити почти обручена с мистером Олбансдейлом.
Порция хитро прищурилась.
– Зачем ей обручаться е ним, если она может поймать Колина Бриджертона.
– Фелисити скорее умрет, чем станет бегать за Колином.
– Глупости! Фелисити умная девушка и понимает, что Колин Бриджертон гораздо лучший улов.
– Но Фелисити любит мистера Олбансдейла!
Порция удрученно поникла в своем кресле, обитом тисненым бархатом.
– Пожалуй.
– И потом, – с чувством добавила Пенелопа, – мистер Олбансдейл владеет весьма значительным состоянием.
Порция задумчиво постучала указательным пальцем по щеке.
– Да, – кивнула она. – Не таким значительным, конечно, как у Бриджертона, но, боюсь, тут уж ничего не поделаешь.
Пенелопа, хоть и понимала, что пора закрыть тему, не смогла удержаться от последней реплики:
– Я думаю, мама, это замечательная партия для Фелисити. Мы должны радоваться за нее.
– Знаю, знаю, – ворчливо отозвалась Порция. – Просто мне всегда хотелось, чтобы одна из моих дочерей вышла замуж за Бриджертона. Какая блестящая партия! Весь Лондон говорил бы обо мне неделями. А может, годами.
Пенелопа с ожесточением воткнула иголку в подушечку. Довольно глупый способ дать выход гневу, но это лучше, чем вскочить на ноги и заорать: «А я?» Похоже, ее мать уверена, что когда Фелисити выйдет замуж, придется распрощаться с надеждами на союз с Бриджертонами. Но ведь она, Пенелопа, до сих пор не замужем – или это не считается?
Неужели это слишком много – желать, чтобы ее мать гордилась ею так же, как тремя другими дочерьми? Конечно, Колин никогда не возьмет ее в жены, но разве мать не должна быть чуточку слепой к недостаткам своих детей? Очевидно, что ни Пруденс, ни Филиппа, ни даже Фелисити не имеют шансов породниться с Бриджертонами. Но почему ее мать считает, что они привлекательнее Пенелопы?
Даже если признать, что Фелисити пользовалась успехом, превышавшим достижения ее старших сестер, Пруденс и Филиппа никогда не были королевами бала и нередко подпирали стены также, как и Пенелопа.
Теперь они замужем. Хотя Пенелопа не согласилась бы связать свою судьбу ни с одним из их мужей.
К счастью, мысли Порции уже переключились на более приятные темы.
– Я должна навестить Вайолет, – заявила она. – Представляю, как она счастлива, что Колин вернулся.
– Уверена, леди Бриджертон будет рада видеть тебя.
– Бедняжка. – Порция драматически вздохнула. – Знаешь, она так переживает за него…
– Знаю.
– Право, это больше, чем может вынести материнское сердце. Колину пора остепениться. Один Бог знает, с чем можно столкнуться в этих языческих странах…
– Насколько я знаю, греки – христиане, – вставила Пенелопа, не поднимая глаз от вышивания.
– Не смей дерзить, Пенелопа Анна Федерингтон! Я знаю, что говорю. Они католики!
– И вовсе они не католики, – возразила Пенелопа, отложив в сторону вышивание. – Они православные.
– В любом случае они не принадлежат к англиканской церкви, – пренебрежительно отозвалась Порция.
– Учитывая, что они греки, вряд ли их удручает этот факт.
Глаза Порции неодобрительно сузились.
– А откуда тебе известно, какая религия у греков? Впрочем, можешь не говорить, – заявила она с драматическим жестом. – Наверняка где-нибудь прочитала.
Пенелопа вздохнула, не сразу найдя подходящий ответ.
– Лучше бы ты поменьше читала, – сказала Порция. – Возможно, я давно выдала бы тебя замуж, если бы ты уделяла больше внимания своим светским обязанностям, чем…
Она замолчала, и Пенелопе пришлось спросить:
– Чему?
– Не знаю. Тому, что заставляет тебя сидеть, уставившись в пространство и грезя наяву.
– Я всего лишь размышляю, – сказала Пенелопа. – Иногда мне нужно остановиться и подумать.
– О чем? – пожелала знать Порция.
Пенелопа не могла не улыбнуться. В этом вопросе заключалось все, что отличало ее от матери.
– Ни о чем, – сказала она. – Правда.
У Порции был такой вид, словно она хотела что-то добавить, но передумала. А может, ей просто захотелось есть. Она взяла печенье с чайного подноса и сунула его в рот.
Пенелопа протянула руку за последним печеньем, но затем решила оставить его матери. Совсем неплохо, если рот Порции будет занят. Главное, что ей сейчас нужно, – это оказаться втянутой в очередные разговоры о Колиме Бриджертоне.
– Колин вернулся!
Подняв глаза от «Краткой истории Греции», Пенелопа увидела Элоизу Бриджертон, ворвавшуюся в ее комнату. Как обычно, Элоиза обошлась без объявления о своем приходе. Дворецкий Федерингтонов настолько привык видеть ее в доме, что относился к ней как к члену семьи.
– Неужели? – поинтересовалась Пенелопа, изобразив (довольно правдоподобно, с ее точки зрения) равнодушие и сунув «Краткую историю Греции» под «Матильду» Фиддинга, пользовавшуюся большим успехом в прошлом году. Томик «Матильды» украшал книжные полки в каждом доме. И был достаточно толстым, чтобы прикрыть «Краткую историю Греции».
– Представь себе, – сказала Элоиза, усевшись за письменный стол Пенелопы. – Он ужасно загорел. Наверное, все время торчал на солнце.
– Кажется, он был в Греции?
Элоиза покачала головой.
– Он сказал, что военные действия активизировались и стало слишком опасно: Поэтому он поехал на Кипр.
– Ну и ну, – протянула с улыбкой Пенелопа. – Похоже, леди Уистлдаун что-то перепутала.
Элоиза сверкнула ответной бриджертоновской улыбкой, и Пенелопа в очередной раз подумала, как ей повезло, что Элоиза стала ее лучшей подругой. Они были неразлучны с семнадцати лет. Вместе проводили лондонские сезоны, вместе взрослели и, к величайшему неудовольствию своих матерей, вместе превратились в старых дев.
Элоиза заявляла, что не встретила подходящего человека. Пенелопу, понятное дело, никто не спрашивал.
– Ну и как? Ему понравилось на Кипре? – поинтересовалась Пенелопа.
Элоиза вздохнула.
– Он в восторге. Как бы мне хотелось путешествовать! Такое ощущение, что все, кроме меня, где-то побывали.
– И меня, – напомнила Пенелопа.
– И тебя, – согласилась Элоиза. – Не представляю, что бы я без тебя делала:
– Элоиза! – воскликнула Пенелопа, запустив в нее диванной подушкой. Но она и сама не переставала благодарить судьбу, пославшую ей Элоизу. Многие женщины прожили всю жизнь, не имея близкой подруги, а у нее есть кто-то, кому она может доверить все свои секреты. Ну, почти все. Она никогда не рассказывала Элоизе о своих чувствах к Колину, но подозревала, что та догадывается. Элоиза была слишком тактична, чтобы говорить на эту щекотливую тему, что только подтверждало уверенность Пенелопы, что Колин никогда ее не полюбит. Если бы Элоиза хоть на секунду допустила, что у Пенелопы есть шанс заполучить Колина в мужья, она занялась бы устройством, этого брака с напором, достойным армейского генерала.