Как бы то ни было, Брэй не жалел об этом поцелуе. Единственное, о чем он жалел, – это о том, что до сих пор не повторил его снова.
Брэй тряхнул головой, словно пытаясь отогнать нашедший на него вдруг приступ безумия. Он и мисс Луиза Прим? Трудно даже представить себе мужчину и женщину, менее подходящих друг другу. Не говоря уже о ее сестрах, с которыми самого ангельского терпения едва ли хватило бы даже на пару минут. Вместо нормального человеческого смеха визжат как резаные, из-за любой ерунды впадают в такую истерику, словно наступил конец света…
«Черт бы побрал Натана! – выругался про себя Брэй. – Угораздило же его в ту ночь напороться на эту штуку и умереть… Жил бы да радовался и сам заботился о своих сестрах! Впрочем, и я тоже хорош – какого черта тогда согласился на этот спор?»
Брэй наконец поднялся и подошел к столику в углу, где стояло вино, которое принес дворецкий, когда приходил разжечь камин.
Брэю часто приходилось рисковать жизнью ради сущих, казалось бы, пустяков. Порой он сам себе удивлялся, что он до сих пор еще жив. В молодости он часто на спор прыгал с крутого обрыва в бурлящую реку. Одно время они с Харрисоном и Адамом развлекались тем, что кто-нибудь из них ставил себе на голову бутылку, а двое других стреляли в нее из пистолетов. Однажды Брэй даже пошел на медведя с голыми руками. Но, в конце концов, у него не было сестер, о которых надо бы было заботиться, которых надо бы было пристраивать замуж и которые в случае его смерти остались бы одни, без отца и матери.
«Черт бы побрал Натана, – снова ругнулся он, отпив глоток вина, – и черт бы побрал дядюшку мисс Прим, который спихнул на меня заботу обо всей этой ораве малолеток…»
Тем не менее, несмотря на все это, Брэя все равно нестерпимо тянуло в дом Луизы, чтобы увидеть ее хотя бы на миг. Стоило ему закрыть глаза – и перед ним снова возникал ее милый образ…
Раньше Брэю ни разу не приходилось испытывать каких бы то ни было проблем, когда ему хотелось женских ласк. Не эта, так другая, какая разница. Какая-нибудь женщина всегда найдется.
Сейчас же ему впервые хотелось ласк не просто какой-нибудь женщины, а конкретной. Мисс Луизы Прим.
Брэй вдруг остро почувствовал, как пуста и бессодержательна, по сути дела, была вся его жизнь. Прежде Брэю никогда не приходилось испытывать подобное чувство. Он всегда привык считать себя победителем. Читал ли ему мораль отец за что-то сделанное не так, ругал ли учитель в школе и даже если ему делал подлость кто-нибудь, кого Брэй считал своим лучшим другом, – Брэю всегда казалось, что это временные трудности и что он и оглянуться не успеет, как удача снова повернется к нему лицом. По крайней мере, до сих пор Брэю, насколько он мог припомнить, ни разу не приходилось попадать в ситуацию, из которой он не смог бы найти выхода.
Но как найти выход из теперешней ситуации, Брэй, хоть убей, придумать не мог.
– Ваша светлость!
Брэй оглянулся. Перед ним стоял Тидмор, дворецкий.
– Вас желает видеть некий мистер Хопскотч. Что прикажете ответить?
– Скажите – я занят! – пробурчал Брэй.
– Как прикажете, ваша светлость! – Дворецкий удалился.
Снова наполнив свой бокал, Брэй подошел к окну. Ни на мгновение не прекращавшийся ливень нещадно бил по едва проклюнувшимся свежим зеленым листочкам в саду. Мысли Брэя снова вернулись к Луизе. Интересно, чем она занята сейчас? Наверняка играет со своими сестрами во что-нибудь в доме из-за дождя. В прятки-жмурки или во что-нибудь еще?
– Простите, ваша светлость, – снова послышался голос Тидмора, – но мистер Хопскотч настаивает на встрече с вами. Говорит, дело срочное, касается самого его высочества…
Брэй молчал, даже не поворачиваясь лицом к дворецкому. Ему не было дела до того, что за очередная блажь вдруг пришла в голову принцу и какое отношение может иметь к этому он. Однако, если не принять Хопскотча сейчас, он наверняка придет завтра или послезавтра и не успокоится, пока все-таки не выполнит поручение принца.
– Черт с ним, – махнул рукой Брэй, – пусть войдет.
– Слушаюсь, ваша светлость!
Брэй подошел к камину, поворошил уже почти потухшие угли и подбросил еще полено.
– Благодарю, что согласились принять меня, ваша светлость! – произнес Хопскотч, входя и снимая шляпу.
– Послушайте, сэр, – не заботясь о вежливости, сказал Брэй, – поскольку, как мне сказали, вы пришли по некоему важному делу, касающемуся самого его высочества, может, сразу перейдем к сути вопроса?
Грубоватая манера хозяина, казалось, нисколько не смутила мистера Хопскотча.
– Разумеется, ваша светлость. Я понимаю, вы человек занятой, и ценю ваше время. Собственно говоря, я всего лишь пришел напомнить, что пожелание его высочества, которое я озвучил во время нашей прошлой беседы, остается в силе. Его высочество обеспокоен тем, что прошло уже три недели с тех пор, как вы в последний раз посещали дом мисс Прим, а объявлений о вашей помолвке мы до сих пор так и не слышали.
Брэй рассеянно уставился на рассыльного принца, недоумевая, откуда его высочеству известно, когда Брэй в последний раз был в доме Луизы.
– Вы что, шпионите за мной? – напрямую спросил Брэй.
– Я? Что вы, боже упаси! – заторопился уверить его Хопскотч. – Тем не менее, как видите, его высочеству все известно. Откуда – этого я, к сожалению, не могу вам сказать: не мое дело расспрашивать. Так вот, его высочество изволит выражать сомнение по поводу того, сделали ли вы надлежащие выводы из нашего прошлого разговора. Еще раз повторяю: принц желает, чтобы вы заключили брак с мисс Луизой Прим в самое ближайшее время.
Поставив свой бокал на стол, Брэй подошел к мистеру Хопскотчу.
– Это я уже понял. У вас все? Если да, то прощайте!
– Я считаю своим долгом напомнить вам об этом, ваша светлость, ибо в последнее время вы, кажется, не проявляете активности в этом направлении. Объявлений о вашей помолвке мы пока что так и не услышали. Даже в дом мисс Прим, как я уже сказал, вы не спешите заглядывать.
Брэй поморщился и без обиняков проговорил:
– Я уже дал вам понять, что его высочество не имеет ни малейшего права указывать мне, на ком жениться и жениться ли вообще!
Хопскотч невозмутимо откашлялся.
– Боюсь, ваша светлость, поскольку вы герцог, для его высочества имеет значение, на ком вы женаты. Осмелюсь, кстати, высказать свое мнение, что браки, заключенные из политических или финансовых соображений, обычно самые прочные. В конце концов, – Хопскотч понизил голос, – если вам больше нравится какая-то другая дама, то что вам мешает жениться на мисс Прим, а ту даму иметь в качестве любовницы?
Брэй еле сдерживался, чтобы не схватить посланника принца за его пышное жабо и высказать ему все, что он думает о нем и о самом его высочестве, но он понимал, что это все равно бесполезно.
– Еще раз повторяю, – процедил он сквозь зубы, – что бы там ни было, я не признаю за его высочеством права распоряжаться моей личной жизнью!
Хопскотч вздохнул, оправляя свой фрак:
– Что ж, вообще-то его высочество строжайше приказал посвящать вас в это только в самом крайнем случае, но, кажется, такой случай настал. Так вот, принц, как вам известно, изволил заключить некое пари. Должен сообщить, что на кон поставлено не личное имущество его высочества, а достояние Англии.
Брэй был немало удивлен, но не шокирован. Самому ему не раз, особенно в молодости, приходилось заключать пари на суммы, равные едва ли не целому состоянию, однако всякий раз это было его личное имущество. При всей склонности к безумствам ему все-таки хватало ума не ставить на кон что-нибудь чужое.
– И какое же отношение к этому пари имею я? – устало спросил Брэй.
– Извольте выслушать, ваша светлость, – холодным тоном произнес Хопскотч.
Брэй фыркнул, но промолчал.
– Его высочество на днях изволил обедать с эрцгерцогом Австрии, – начал Хопскотч. – Принц сам не может сказать, как это вышло: должно быть, просто выпил слишком много вина. – Но, как бы то ни было, его высочество заключил пари с эрцгерцогом: если вы не женитесь на мисс Прим не позднее июня, коллекция мрамора лорда Элгина будет передана Австрии.
Брэй был просто ошеломлен. Бесценная коллекция античных мраморных скульптур, вывезенная из Греции лордом Элгином около двадцати лет назад, все эти годы служила яблоком раздора между Англией и Грецией, поскольку, по утверждению греческих властей, была вывезена незаконно. Для греков лорд Элгин был едва ли не преступником, варварски разграбившим Парфенон, для англичан же – настоящим героем, спасшим древние шедевры, которые, оставшись в Греции, наверняка были бы разрушены завоевавшими Грецию турками.