– Какой изысканный шелк, – сказала Тео, пробежавшись пальцами по его рукаву. И тут же отметила скрытую под означенным шелком огромную силу.

– Как-то неловко… – пробормотал Джеймс после небольшой паузы. – Трудно сообразить, с чего начать разговор с супругой, с которой не виделся целых семь лет. Погода, кажется, не слишком подходящая тема для беседы, верно?

Тео отошла от него и села на небольшую кушетку. Она думала, что муж займет место рядом с ней – в его глазах было что-то глубокое, исходившее, казалось, из самой души, – но вместо этого он уселся в кресло напротив нее, что, конечно же, было более уместно.

– Сэр Гриффин присоединится к нам за ужином?

– Нет. Он предполагал отправиться утром к своей жене в Бат, но газетчики, пробравшиеся в сад за домом, изменили его намерения. Он уже уехал и просил меня передать его глубочайшие извинения за то, что не поблагодарил тебя лично за гостеприимство.

– К своей жене?! – воскликнула Тео, ошеломленная тем, что еще одна благородная леди оказалась в ее положении. – Она знает, что он стал пиратом и что он жив?

– Она знает, что он жив, – ответил Джеймс. – Насчет пиратства я не уверен.

– Ну ладно. – Тео отбросила неприятную мысль о том, что сэр Гриффин в отличие от Джеймса не держал жену в неведении относительно своей сохранности. По-видимому, они расстались не при таких ужасных обстоятельствах, как они с Джеймсом.

– Мне хотелось бы узнать что-нибудь о жизни пирата, – сказала Тео, сделав еще глоток шампанского и отставив бокал. Она не хотела пить слишком много.

– Ах, жизнь пирата… – в задумчивости произнес Джеймс. Он тоже отставил свой бокал, и Тео заметила узкую накрахмаленную кружевную манжету на его запястье, отделанную по краю металлической золотой нитью.

– Ох! – воскликнула она. – Твоя манжета великолепна!

Джеймс вытянул руку, разглядывая манжету, и пробормотал:

– Тебе не кажется, что с ней несколько переусердствовали? Сначала я думал именно так, но потом принцесса на острове Каскара разделила твой энтузиазм.

По его улыбке Тео заключила, что ее муж сохранил приятные воспоминания об этой принцессе.

– Она старалась уверить меня, что мой галеон всегда найдет теплый прием в ее гавани, – продолжал Джеймс. – Хотя мне не очень-то хотелось заходить в этот порт.

– Почему же? – холодно спросила Тео. – Слишком утомительно для мужчины твоего возраста?

– Слишком многолюдно, – ответил он; глаза его светились озорным весельем. – Пираты предпочитают острова поменьше – такие, на которые нога человека никогда не ступала. Нам нравятся небольшие бухты, тихо дремлющие под солнцем.

Тео почувствовала, как губы ее растягиваются в улыбке. Джеймс любил выдумывать всякий вздор, когда был мальчиком. Обычно он заставлял ее смеяться так, что у нее начинали болеть ребра. Возможно, кое в чем он не так уж сильно изменился.

– Так, значит, тебе хочется узнать о жизни пирата, – сказал Джеймс, вытягивая перед собой ноги.

Тео внимательно посмотрела на него. Когда он был мальчиком, его лицо выглядело так, будто его изваял искусный скульптор, такой как Донателло. Тео никогда не удивляло, что мать Джеймса называла его лицо ангельским. Он выглядел и пел как херувим, один из тех, кому предстояло провести жизнь, распевая псалмы и гимны – такие веселые и радостные, что птицы стали бы рыдать от зависти.

Но теперь его лицо стало шире, как и все остальное. Нос же его явно был сломан в какой-то схватке. И еще – эта татуировка…

– Что тебя так привлекало в жизни пирата? – спросила она и затаила дыхание. В этом вопросе содержался еще один: «Что тебя привлекало намного сильнее, чем я?» Черт, совсем не время сейчас превращаться в Дейзи с ее уязвимостью! И все же очень больно, когда тебя предают.

Дважды в жизни ей казалось, будто у нее из груди вырвали сердце. Сначала – когда она поняла, что Джеймс лгал ей о причине своего решения жениться, а потом – когда умерла ее мама.

– Ты ведь знаешь, каким я был непоседой… – произнес Джеймс, отчасти проигнорировав ее вопрос. – В детстве я часто выбегал из дома и долго носился по саду. А первые три года в море я постоянно находился в движении, изо дня в день. Ходить под парусами – тяжелая работа. Топить пиратские корабли – еще труднее.

– Могу себе представить… – Тео встала и, подойдя к колокольчику, дернула за шнурок. Она больше не могла выносить столь интимную обстановку. Гораздо лучше перейти в столовую, где она найдет, чем занять руки, и где рядом с ними будут слуги. – И что же тебе довелось повидать? – спросила она, снова усаживаясь на свое место.

Он рассказал ей об огромной рыбе, высоко выпрыгивавшей из воды, рассказал о длинных щупальцах спрута, а также о том, как лучи восходящего солнца вырываются из-за океана, когда вокруг ничего не видно, кроме бескрайней водной глади.

Когда же они перешли в столовую, Джеймс взмахом руки отпустил слуг, стоявших за их стульями. Тео хотела возразить, сказать, что хозяйство в ее доме налажено столь безукоризненно именно потому… И тут она вдруг осознала, что это больше не ее дом.

К счастью, Джеймс задал вопрос о ткачах, и было необычайно приятно рассказывать об этом человеку, проявившему искренний интерес.

Свечи погасли, а они все говорили и говорили. Несколько раз Тео упомянула, что утром покидает дом. Но Джеймс вел себя вполне разумно – ничего общего с грубым свирепым дикарем, схватившим ее в холле. Потом он проводил ее по лестнице наверх, довел до спальни и поклонился как истинный джентльмен. После чего удалился.

И лишь когда Амелия уложила ее в постель, Тео осознала, что немного опечалена. «Неужели летучая рыба – достаточная для него причина, чтобы пропадать столько лет? – думала она. – Какой же дурой я была когда-то». Так или иначе, но мысли о друге детства никогда не оставляли ее. И теперь, когда возмужавший вариант этого друга – такой обаятельный, с изысканными манерами – улыбался ей через стол, она хотела большего. Хотела, чтобы он любил ее так, как когда-то. Но он, очевидно, очень изменился…

Несколько часов Тео пролежала без сна, уставившись в темноту, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Хотя Джеймс сказал, что не заходил в гавань к той принцессе, скорее всего он это сделал. И, судя по его улыбке, «гавань» эта была весьма соблазнительной. С пышными формами, без сомнения.

Тео могла быть обаятельной, вполне возможно, но соблазнительной – никогда. Ее старые мучительные раны разбередились, и к середине ночи Тео пришла к заключению: как бы ни были прекрасны шелка и атласы, в которые она одевалась, она по-прежнему ощущала себя «гадкой герцогиней», и это наводило ужасную тоску и уныние; ее переполняла жалость к себе.


На следующее утро Тео проснулась страшно сердитая, главным образом на себя, хотя немного и на Джеймса тоже. Разве он не мог держаться в стороне и жить своей собственной жизнью со всеми этими золотыми островитянками, с их потайными бухтами… и всем остальным?

А она стала бы счастливой вдовой. Нашла бы мужчину с умными глазами и худощавым лицом. Он был бы сильным, но худым. К тому же очень добрым и хорошо воспитанным. После минутного колебания Тео наделила этого мужчину чуть длинноватым подбородком. Красавец ей был не нужен.

Ей то и дело вспоминалось, как приветливо и благожелательно смотрел на нее Джеймс через стол накануне вечером. И как вежливо и дружелюбно задавал ей вопросы – в точности как доброжелательный дядюшка, c которым она почему-то долго не виделась.

Когда Тео наконец спустилась к ленчу, внизу ее встретил Мейдрон.

– Ситуация возле дома только ухудшилась, – сообщил он, едва поспевая за хозяйкой, устремившейся к столовой. На завтрак Тео выпила лишь чашку горячего шоколада и чувствовала, что очень проголодалась.

– Ухудшилась? – спросила она. Не дожидаясь, когда дворецкий отворит перед ней дверь в столовую, Тео открыла ее сама и вошла.

Джеймс сидел за столом, ел что-то, напоминавшее половинку жареного поросенка, и читал газету. Заметив жену, он поднял голову и встал.

– Прости, что начал без тебя. Я ошибочно подумал, что ты не придешь к ленчу. Решил, что ты поешь в своей комнате.

– Я никогда не ем у себя в комнате, – сказала Тео, с трудом сохраняя спокойствие.

Джеймс приподнял бровь и вопросительно взглянул на Мейдрона. Потом снова посмотрел на жену.

– Выходит, ты не завтракала? Неужели никто в этом доме не понимает, что ты превратишься в высохшего дервиша, если не будешь питаться регулярно?