Из таверны доносились призывные запахи ароматного эля, жареного мяса и хлеба.
– А может, попросим сперва что-нибудь поесть?
– Не здесь. Как бы нас не поймали и не вернули в приют. Надо убежать как можно дальше. – С этими словами Лана схватила подругу за руку и повлекла прочь от деревни. Они бежали через поле, заросшее высокой травой. Они утопали в ней с головой.
Сумерки сменились ночной темнотой, а девочки все бежали и бежали, пока деревня совсем не исчезла из виду. Они запыхались, чувство свободы кружило им головы. Наконец, они нашли амбар, полный сена, и спрятались в нем. Разделив сырую картофелину на двоих, беглянки укрылись сеном и заснули обнявшись.
Атлантический океан,
корабль ее величества «Гриффит», 1885 год
– Миссис О'Коннор. – С этими словами Лана остановилась перед группой великосветских дам, облюбовавших себе местечко на палубе близ лестницы так, чтобы их обдувал свежий ветерок.
Лана все делала быстро, даже ходить спокойно не могла. Все бегом. На каждый день у нее приходилась дюжина скучных дел. И, не успев доделать что-то одно, она уже мысленно принималась, за другое.
В толпе разодетых пассажирок сидела тучная дама. Всем своим видом она напоминала Лане их мучительницу, мать-настоятельницу: вечно нахмуренные косматые брови, красное, как слива, лицо. Обвисшие щеки, как у жирной индюшки, тряслись всякий раз, когда она заговаривала. Завидев Лану, миссис О'Коннор прищурилась.
– Мне подходит ваша цена, мадам.
Престарелая дама распахнула глаза от удивления:
– Помнится, вы сказали, что никогда не продадите сережки вашей матушки.
– Я бы и не стала, но мне очень нужна эта шаль. – Лана указала на сумочку в руках женщины, из которой торчал узкий кусок материи.
За разговором наблюдала женщина, стоявшая неподалеку в мрачном молчании, окруженная другими пассажирами. Пассажирами, которым не было никакого дела до таких благ земных, как всякие там шляпки да булавки. Их главной заботой было просто выжить в этом долгом путешествии.
– Дайте-ка мне еще разок взглянуть на них, – Бриджет О'Коннор протянула руку за серьгами.
С болью в сердце Лана бросила прощальный взгляд на пару тонких золотых проволочек с кроваво-красными рубинами на концах. Как странно! Она даже не помнит лица матери, но стоит лишь взглянуть на эти серьги, как перед ее мысленным взором всплывает их отблеск на нежной совершенной коже, обрамленной иссиня-черными волосами. А если вдохнуть глубоко, можно даже уловить мамин запах. Воспоминания и эти скромные украшения – вот все, что осталось ей от матери, которую она потеряла так рано.
Все эти годы Лана хранила их как память, не выменяла на еду или кров, не продала, когда было совсем невмоготу. Но теперь у них больше ничего нет, и она отдаст их, лишь бы помочь Шивон.
Глаза престарелой дамы жадно засверкали.
– Что ж, пожалуй, я дам тебе за них мою шаль.
«Да уж, старая скряга, хорошая сделка, ничего не скажешь», – подумала Лана, но вслух не произнесла ни слова. Лишнего не говори, бери, что дают и умей довольствоваться тем, что имеешь, – она давно усвоила эти правила и дорого заплатила за урок.
– Держи. – Едва взглянув на девушку, миссис О'Коннор протянула Лане шаль. Ее взгляд был прикован к только что приобретенным серьгам. Старуха уже прикидывала в уме, сколько она выторгует за них у какого-нибудь дельца в Америке.
Лана аккуратно сложила шаль и опрометью бросилась на поиски старика, торговавшего рыбой. Его жене очень понравились туфли Ланы. Сторговавшись с ним, она, босая, побежала на нижнюю палубу, где ее дожидалась подруга.
Они не погибли на суровых улицах Дублина, работали за гроши, спали где придется – в коровниках и в развалинах старых замков. И вот наконец Лана скопила денег на два билета до Америки. Но выжить на борту «Гриффита» оказалось так же трудно, как и на улицах Дублина. Надо было бороться за место для ночлега с сотнями таких же отчаявшихся эмигрантов, мечтавших добраться до Нью-Йорка.
И как всегда, Лана просто выбивалась из сил, заботясь о еде, одежде и ночлеге для них обеих. Она нашла Шивон в углу – та лежала и корчилась от боли.
– О Боже! Кажется, уже скоро.
Лана быстро закутала подругу в шаль и вложила ей в руку немного еды.
– Поешь, тебе нужны силы.
– Не могу. – Шивон содрогнулась от одного вида копченой рыбы. Ее трясло до тех пор, пока Лана не убрала рыбу с глаз долой. Шивон схватила подругу за руку. – Найди Билли, пожалуйста. Скажи ему, что уже пора. Пусть он придет, сейчас же.
– Я приведу его. Только… – Лана погладила бедняжку по волосам и вдруг почувствовала себя такой беспомощной… Она никогда не боялась тяжелой работы, но принимать роды… Лана совсем растерялась. – Ты только лежи и не шевелись, пока я не вернусь.
Вымученная улыбка тронула губы Шивон.
– Я бы с удовольствием убежала отсюда на край света, но раз уж это невозможно, подожду здесь. Только, пожалуйста, быстрее.
И снова Лана сломя голову помчалась по лестнице. Порывы холодного атлантического ветра сбивали ее с ног. Доски под ее босыми ногами были ледяные и скользкие, но она шла, продираясь сквозь группу столпившихся и толкающихся мужчин. Они играли в кости на широких перилах корабля.
– Билли! Билли О'Малли!
Но молодой человек был так поглощен игрой, что даже не замечал ее. Он вскинул руку над вопящей толпой и с улыбкой принимал ставки.
– Три к ряду. Кто со мной, ребята?
– Я, Билли.
– И я, приятель, ты знаешь свое дело.
– Тебе нет равных, парень, когда удача на твоей стороне.
Вокруг Ланы поднялся лес рук, протягивающих деньги в сжатых кулаках. Каждый хотел поставить на победителя.
– Билли, – Лана помолчала, переводя дыхание. – у Шивон схватки начались. Надо спешить, она ждет тебя.
Он взглянул на нее, и его веселая улыбка, придававшая ему столько очарования, превратилась в кривую усмешку.
– Роды – дело небыстрое, – произнес он и в поисках поддержки обернулся к остальным: – Не так ли, друзья?
– Да, Билли, точно, – подмигнул в ответ старик с соломенными волосами и сморщенным, как поношенный сапог, лицом, – Можно часами дожидаться и в отчаянии рвать на себе волосы, пока ребенок родится.
– Вот видишь, – Билли оттеснил Лану в сторону, – побудь пока с ней, а я приду, как только освобожусь.
– Но, Билли, ей так больно. Она зовет тебя… Что я ей скажу?
Но он уже вновь углубился в игру.
– Передай моей жене, что я делаю все, что в моих силах, чтобы обеспечить ее будущее. Нам ведь нужно будет на что-то жить там, в Америке.
Лана снова бросилась на помощь подруге, слыша за спиной громкие крики толпы: яростные проклятия, гиканье и радостные возгласы, когда кости упали на перила.
Горькая усмешка тронула ее губы. Обеспечить ее будущее! Ну да, как бы не так! Держи карман шире. Уговорил Шивон продать отцовское кольцо, чтобы хватило денег на третий билет до Америки, обменял единственный теплый плед на бутылку виски, проиграл последнее теплое одеяло в кости. Да, Билли, конечно, отлично позаботился о ее будущем. Он всегда готов брать и никогда ничего не давал взамен. Кроме ребенка, думала Лана, закипая от злости. Но Шивон словно ослепла и оглохла. Она так жаждала любви, что ничего не замечала и с готовностью внимала его сладким речам. Но лживыми обещаниями сыт не будешь, а ложная надежда не даст им крышу над головой, когда они наконец доберутся до благословенной Америки.
Глядя, как мучается бедняжка Шивон, Лана твердо решила – ни одному мужчине не позволит она заморочить себе голову. Никогда в жизни.
После свежего бриза на палубе здесь, внизу, все казалось мрачным и смрадным. Ее бедная подруга лежала на полу и тихо стонала. Люди вокруг были бледны, испуганные женщины и дети отворачивались, не желая смотреть на мучения ближнего. Немытые тела пассажиров, нечищенные туалетные комнаты, тяжелобольные, вынужденные гнить в собственных испражнениях, – все это источало такой зловонный дух, что дышать на нижней палубе было просто невыносимо. Лана склонилась над подругой и взяла ее за руку.
– Билли? – едва успела прошептать Шивон, как новый приступ боли скрутил ее.
– Он придет, подожди немного.
– Не могу. Ребенок. Лана, я рожаю, рожаю!
Ее тело изогнулось от стремительно растущей боли, казалось, ее бледная плоть вот-вот лопнет, как перезрелый плод. Ее ногти впились в руку Ланы, с губ сорвался вопль.