Клер последовала за ним в гостиную.
— Вы все выдумали о его плохом характере, я уверена, вы прекрасно договоритесь.
— Нет. Никто не может ужиться ни с кем из Мактавритов. И никогда не мог. Да поможет Бог тем странам, куда уехали сыновья старого Мактаврита.
— Наверное, они уехали в Америку. Там ценят настоящих мужчин.
Тревельян раздраженно всплеснул руками.
— Я не собираюсь идти к Мактавриту ни ради вас, ни ради вашего дорогого герцога, вот и все. А теперь, почему бы вам не сесть и не почитать, как хорошей, послушной девочке? Оман приготовит вам что-нибудь вкусное на ленч, а я предложу хороший стаканчик виски.
— Виски Мактаврита? — спросила Клер, сжав зубы.
— Вот именно! Показать вам шрам от его пули не ноге?
— Вы хотите сказать, что крали у него виски?
— Конечно. Это единственный способ получить любимый напиток. Одна из проклятых традиций, которую приходится чтить.
— Не кричите на меня, пожалуйста. Я прекрасно слышу. Если вы не пойдете к нему, то пойду я. Тревельян фыркнул.
— Вы не знаете, где он живет. Только мы с Гарри можем найти старика.
— И вы отказываетесь идти?! И поможете герцогине выгнать его отсюда?
— Это не мое дело. Помните, я здесь гость. Хочу поправить здоровье, написать кое-что и уехать. Эти места ничто для меня.
Клер посмотрела на Тревельяна долгим взглядом.
— Но ведь Гарри разрешил вам остаться здесь и ни слова никому не сказал. Вы неблагодарный человек, сэр. — С этими словами она пошла к лестнице.
— Куда вы?
— Я проведу день с другими людьми. Вы так бережете свое уединение, что я решила больше не беспокоить вас. — Она услышала, как он сказал:
— Слава Богу, я смогу начать работать!
С высоко поднятой головой Клер спустилась по ступеням и вышла в сад.
Она немного погуляла, но очень скоро ей стало скучно. Как хорошо она провела вчерашний день — было что почитать и с кем побеседовать. А теперь она опять одна.
Девушка села на скамейку и уставилась на маленький пруд, вырытый по приказу одного из предков Гарри лет сто назад. Она не чувствовала себя готовой к выполнению обязанностей герцогини. Ей хотелось бы быть такой же общительной, как мать, но она всегда предпочитала близко общаться с одним или двумя друзьями, а не быть поверхностно знакомой с сотней людей.
— А, вот ты где.
Клер подняла голову и увидела Отродье.
— Это мои серьги, — сказала Клер рассеянно и отвернулась.
— Что с тобой? Скучаешь по любовничку?
— Откуда у тебя эти отвратительные словечки? И вообще, почему ты не на уроках? — Сара Энн открыла рот, чтобы ответить, но Клер жестом остановила ее. — Только, пожалуйста, не рассказывай мне, что ты устроила своей бедной гувернантке. Интересно, ты хоть читать и писать научилась?
— Да, и не хуже мамы.
Клер посмотрела на сестру тяжелым взглядом, но Отродье только улыбнулась в ответ.
— Люди удивляются, что ты делаешь целыми днями.
— Да ничего особенного, — ответила Клер. — Я много гуляю.
— И ничего не ешь. По крайней мере, за общим столом.
— Тебе что, делать нечего, кроме как приставать ко мне? Например: положить на место мои серьги.
— Я не могу их снять, пока не заживут уши. Клер покачала головой.
— Ты еще слишком мала, чтобы прокалывать уши. Кстати, кто это сделал?
Сара Энн отвела взгляд.
— В этом доме можно за деньги получить все что угодно.
— Что ты имеешь в виду?
Отродье поглядела на сестру с удивлением.
— Клер, это самое странное место в мире, здесь живут очень странные люди. Ты знаешь того худого маленького человечка с длинными волосами, который сидит напротив тебя за обедом?
— Откуда ты знаешь, где я сижу?
— Я много чего знаю. Ну так вот, этот человек живет в дальнем конце восточного крыла дома, он ставит пьесы. Он единственный актер, а зрителей у него нет совсем. После каждой реплики он переодевается, на это уходит уйма времени. Пьесы идут часами. Он сказал, что, если я буду аплодировать каждой фразе, которую он произносит, он даст мне роль в пьесе, но мы ужасно поссорились, когда я захотела играть роль Елизаветы I.
— И ты, конечно, победила.
— Да. Он захотел, чтобы я побрила голову и надела рыжий парик, по я отказалась. А ты знаешь тех двух пожилых дам, сидящих рядом с папой? Они воровки. Честное слово! Они воруют во всех комнатах. Обрати как-нибудь внимание: после обеда возле их тарелок не будет столового серебра. Они суют его в рукава.
— Рукава, должно быть, очень пачкаются.
— Дворецкий забирает серебро из их комнат раз в неделю, если только к обеду не приглашено больше гостей.
— А как мама?
— Она проводит вторую половину дня с двумя старыми сплетницами, которые все про всех знают. Они рассказывают ей сплетни о герцогах, лордах, виконтах и какие там еще есть титулы?
— Маркизах?..
— Да. Обо всех. Ты бы послушала, что они рассказывают о принце Уэльском?!
— Тебе не следует этого знать. Ты что, опять подслушивала у дверей?
— Раз ты так, я не скажу тебе, что знаю о матери Гарри. Клер сделала вид, что сообщение ее совершенно не интересует.
— Ты имеешь в виду Ее светлость?
— Да, но это будет стоить… Клер встала.
— Ну ладно, я скажу. Старуха ненавидит всех своих детей, кроме Гарри. Он ее любимчик, она просто обожает его. Я слышала, она была даже рада, когда два ее старших сына умерли и Гарри стал герцогом.
— Какие ужасные вещи ты говоришь!
— Я повторяю, а не говорю. А ты знаешь, что у нее раздроблена нога? Она может ходить, но очень плохо. Ходят слухи, что она хотела сбежать от мужа, ее экипаж перевернулся и придавил ей ногу. Гарри родился шесть месяцев спустя. Говорят, Гарри тоже обожает мать и делает все, что она прикажет. — Отродье посмотрела на сестру хитрыми глазами. — Он даже женится на той, кого выберет его мать.
Клер холодно улыбнулась.
— Интересный дом. Мне, пожалуй, надо встретиться со всеми этими людьми. Я не хочу, чтобы окружающие придавали моему отсутствию какой-то особый смысл.-
— В этой семье можно есть живых цыплят на обед, и никто не сочтет тебя странным. — Отродье встала. — Я пошла. Сегодня буду играть какую-то Марию-Антуанетту.
— Будь осторожна. Ей отрубили голову. Сара Энн посерьезнела.
— Я не забуду.
Она побежала по дорожке, и Клер крикнула ей вслед:
— И держись подальше от моей шкатулки с драгоценностями!
Отродье только махнула рукой в ответ.
Клер вернулась в дом, переоделась к ленчу и просидела за столом, стараясь не глядеть на двух пожилых дам, которые якобы прятали столовое серебро в рукава. Она спросила длинноволосого мужчину, сидевшего напротив, о его пьесах, и он радостно пригласил ее принять участие в одной из них. Он сказал, что она могла бы играть Анну Болейн или Кэтрин Говард: обе они были обезглавлены по приказу Генриха VIII. Клер вежливо улыбнулась и отказалась.
После ленча она прошла в золотую гостиную и села рядом с матерью. Три другие дамы, находившиеся здесь же, кидали на нее многозначительные взгляды, чтобы заставить ее уйти, но Клер не обращала на них никакого внимания.
— Клер, дорогая, ты не могла бы принести мою шаль, мне страшно холодно, — сказала мать.
Клер вздохнула и пошла в комнату матери за шалью. Потом, когда она принесла ее, у Арвы нашлось для нее другое дело. Клер поняла намек и оставила дам.
«Я буду герцогиней, но сейчас никто не хочет иметь со мной дела», — вздохнула она про себя.
Клер побродила по дому и подумала, что, раз все разошлись по гостиным, восточное крыло пустует и никто не помешает ей познакомиться с ним.
Там были широкие коридоры, в которые выходило множество дверей. На стенах висели портреты мужчин и женщин, должно быть, предков Гарри, хотя ни у кого не было таких светлых волос и красивых лиц. Удивительно, но все предки Гарри были темноволосы.
В конце коридора Клер набрела на приоткрытую дверь. Она нерешительно толкнула ее и попала в прелестную комнату, отделанную голубым шелком с желтыми розами и голубым ковром на полу. Из окна струился свет и падал — о чудо из чудес! — на книги. Девушка подошла к полкам и стала читать их названия. Взяла «Уэверли» Вальтера Скотта. Обернувшись, она чуть не задохнулась от неожиданности. На стуле сидела, молча глядя на нее, дама, которая улыбалась ей за столом.