Элен и Дарси появились в театре как раз в тот момент, когда прозвенел последний звонок. Дарси задерживался, и Элен была уверена, что спектакль уже начался. Но, преданный своему брату, Дарси был твердо намерен явиться в театр вовремя, и ему это удалось. Они тихонько прошмыгнули на свои места, когда гасили свет, и никто не обратил на них внимания.

Подняли занавес, и прожекторы выхватили из темноты фигуру Оливера. Когда он повернул голову, Элен услышала, что публика тихонько ахнула. Он был прекрасен. Даже Элен, знавшая его лицо не хуже, чем свое собственное, была потрясена.

Он произнес первые фразы размеренно, ритмично:

– Насколько я помню, Адам, дело было так…

Элен еле перевела дух. Пальцы Дарси, вцепившиеся в ее руку так, что Элен стало больно, слегка ослабили свою хватку.

Они откинулись на спинки сиденья, поддаваясь волшебному очарованию пьесы.

Хлоя, которой из-за кулис все было хорошо видно, сразу поняла, что все идет великолепно. Она столько раз видела репетиции, но все равно сегодня ее поразило, что спектакль проходит без сучка без задоринки. Ни одного лишнего движения, ни одной фальшивой интонации.

«Умница, Том Харт, ты умница», – подумала Хлоя.

Том сидел, подперев рукой подбородок, на другом конце от залитой золотистым светом сцены. Вокруг сновали рабочие, актеры ждали своего выхода.

Теперь уже ничто от Тома не зависело.

– Все нормально, – говорил себе Том. – Оливер отлично справляется с ролью. Он вообще-то и за счет фактуры мог бы выехать, но он и играть умеет. Во всяком случае, эта роль ему очень подходит.

Однако через мгновение Том забеспокоился, потому что на сцене впервые появилась Пэнси.

– Ты же можешь! – вертелось у Тома в голове. – Ну, покажи им!

И Пэнси показала!

Стоило ей заговорить, и переполненный зал оказался у нее в руках. Она потрясающе передавала самые тонкие оттенки чувств, хотя в жизни Пэнси особой тонкостью не отличалась. Пэнси в роли Розалинды излучала веселье и едкое остроумие; казалось, Пэнси Уоррен вообще не существовало. Да, она прирожденная актриса!.. Том знал это с самого просмотра, и теперь он торжествующе улыбался. Но, слушая ее журчащий голос, он услышал и кое-что еще. Тишину…

В зале не раздавалось ни шороха, никто не кашлял, не шептался. Никто не шевелился и ни о чем, кроме пьесы, не думал. Том слышал такое молчание только один раз, на премьере в Нью-Йорке, которая была признана лучшей за целое десятилетие.

Значит, вас все-таки проняло, мерзавцы!

Когда в зале зажегся свет и объявили антракт, публика еще мгновение сидела в тишине и лишь затем, толкаясь, ринулась в буфет. Элен и Дарси обменялись улыбками и снова взялись за руки.

– Хорошо, правда? – с тревогой спросил Элен Дарси. – Вы уверены, что все идет, как надо?

– Да. Это очень, очень хороший спектакль. Просто потрясающий. Если бы только они и дальше были на высоте!

Забившись в дальний уголок буфета, они смотрели по сторонам и прислушивались к разговорам. Все говорили только об одном.

– Сын Грега Харта. Импресарио…

– Это лучше, чем в Стрэтфорде…

– Умная постановка, не правда ли?..

– Ну, конечно! А вы знаете, кто она? Дочь Мейсфилда Уоррена. Этого магната…

– Я люблю этот унылый шепот. Пьеса должна быть синтезом света и тени…

– Ах, ради бога! Но скажите, разве они не очаровательны?

Элен поняла, что беспокоиться не о чем.

Спектакль набирал обороты вплоть до последнего, ошеломительного момента.

Пэнси произносила заключительный монолог, стоя в маленьком круге света на темной сцене. Элен позабыла обо всем на свете, напрочь позабыла о том, что волшебная Розалинда – это девушка, живущая на нижнем этаже Фоллиз-Хауса.

– Ответьте на мой поклон, – попросила Пэнси, улыбаясь и медленно обводя глазами зал, – прощальными рукоплесканиями.

Немедленно разразилась буря аплодисментов. Шквал их нарастал всякий раз, когда артисты выходили на сцену кланяться. Пэнси рука об руку с Оливером делала шаг вперед, и овации делались еще оглушительней.

Кто-то крикнул «браво!», и этот возглас подхватил весь театр. Оливер и Пэнси зарделись и явно были приятно ошеломлены. Оливер обнял Пэнси за плечи и поцеловал в щеку, она прижалась к нему.

Оба смеялись, спектакль вдруг остался далеко позади. Они снова стали самими собой.

Наконец аплодисменты стихли. Элен увидела, что в зале опустело только два места – те, на которых сидели лондонские критики. Они незаметно ускользнули, чтобы продиктовать по телефону рецензии, которые должны были появиться в утренних выпусках газет. К выходу никто не бежал.

Когда занавес плотно задернулся, Элен посмотрела на публику, которая медленно двинулась вперед по проходам между креслами, и увидела, что на всех лицах играет улыбка.

«Неплохо, – подумала она. – Совсем неплохо для ерундовой студенческой постановки…»

И улыбнулась вспомнив язвительную фразу Тома.

Позабыв про неприятную сцену, произошедшую во время встречи Нового года, Элен страстно хотела найти Тома и поздравить его.

– Мы должны пройти за кулисы! Мы должны, Дарси!

Дарси ужаснулся.

– Нет! Там все будут вопить и кидаться друг к другу с поцелуями. Вы идите, а я вас подожду.

Элен все еще была заражена той радостью, которую излучала пьеса, и его застенчивость впервые вызвала у нее раздражение.

– А вам не кажется, что Оливер обидится, если вы не подойдете к нему?

– Нет… Да… – у него был такой жалкий вид, что Элен моментально почувствовала к нему сострадание.

– Пошли! – мягко сказала она. – Там будет столько народу, что нас никто не заметит. Мы просто поздравим его и сразу уйдем.

Дарси нерешительно последовал за ней.

На винтовой лестнице, которая вела в гримерные, было много смеющихся, радостных людей. Особенно много почитателей оказалось в комнате Пэнси. Протиснувшись внутрь, Элен и Дарси увидели, что Пэнси буквально утопает в море цветов. Пэнси послала им воздушный поцелуй. Ей передали бокал шампанского – из рук в руки, держа его высоко над головами. Стоявший рядом с Пэнси Оливер откупорил еще одну бутылку. Он поднес бутылку к губам и отпил прямо из горлышка, серебристая пена потекла по его подбородку и пролилась на рубашку. Оливер поперхнулся, рассмеялся, а Пэнси потрепала его по волосам. Элен подумала, что Оливер давно не был таким счастливым.

Они снова производили впечатление идеальной пары.

Дарси, опустив голову, протиснулся сквозь толпу к Оливеру. Он тронул брата за плечо и, поспешно улыбнувшись робкой улыбкой, пробормотал:

– Хорошая работа.

Оливер порывисто протянул к нему руки и, обняв Дарси, воскликнул:

– Эй, посмотрите! Даже мой таинственный братец явился!

Дарси стал пунцовым, но тут все устремили свои взоры к двери. Сквозь толпу пробирался грузный мужчина в безукоризненно сшитом костюме.

– Папа! – закричала Пэнси, перекрикивая шум толпы. – Ну, правда же, у нас здорово получилось?

Мейсфилд Уоррен поцеловал дочку в лоб так нежно, словно это была дорогая фарфоровая вещица.

– Ты была потрясающа, принцесса, – сказал он, и его угрюмое, морщинистое лицо порозовело от гордости. – Просто потрясающа!

Рядом с ним на высоченных, тонюсеньких каблуках стояла, кутаясь в меха, ослепительная блондинка.

– Даже мне понравилось, – хихикнула мачеха Пэнси. – Дорогуша, как ты сумела запомнить так много слов?

Когда Элен оглянулась, она увидела, что Дарси исчез. Он чуть-чуть не столкнулся со своими родителями. Даже тут, в толпе, которая не имела никакого отношения к их миру, графу и графине Монткалм была открыта «зеленая улица». Мейсфилд Уоррен – и тот слегка отодвинулся в сторону.

Однако Элен больше всего хотела увидеть Тома. И наконец это ей удалось: он стоял на лестнице. Том все еще прислушивался к тому, что говорят вокруг, но резкие морщины, появившиеся на его смуглом лице, разгладились. Видно было, что он доволен, хотя на губах его по-прежнему играла ироническая усмешка.

К нему подошли Стефан и Беатрис Спарринг. Лицо Беатрис, обрамленное седеющими волосами, как всегда, выражало озабоченность, но когда она стала поздравлять Тома, оно расплылось в искренней, радостной улыбке. Стефан вел себя более сдержанно.

– Великолепно, – сказал он. – Может быть, вы слишком педалировали эмоции, но на толпу действуют гиперболы. Хорошая работа.