Скай оставалась в доме Маккензи вместе с Алисон, помогая ухаживать за отцом. Какое-то время там оставался и Логан. Дни превращались в недели. Затем, почувствовав, что его присутствие усугубляет состояние Си-Си, Логан вернулся к себе. Скай позвонила только через два дня. Эти два дня, заподозрил Логан, она даже не знала, что он ушел. Ошибка номер два.
Глядя на Скай, сидящую по ту сторону кухонного стола, Логан понимал, что еще не настало время рассказать ей правду об отце. Он не слепой и видел, как она сегодня глядела на пустое крыльцо. Когда она впервые сказала ему, что в обеспечение займа предлагает винодельческое хозяйство, он даже решил, что она сохраняла «Приют» в память о добрых временах, проведенных в нем ими вместе. Отсутствием самомнения ты не страдаешь, человек из племени Осаге.
Она не продала винодельческое хозяйство потому, что для нее это бы означало расстаться с последним, что осталось от отца. Так что нечего тешить себя дорогими воспоминаниями. Глубокий вдох, и от самомнения остался один пшик, как от проколотого воздушного шарика, а на его место пришел здравый смысл.
Что ж, он бы предпочел, чтобы и сейчас ее здесь встретил Си-Си. Если бы Си-Си был жив, можно было бы выяснять причины, по которым он солгал Скай насчет телефонного звонка.
Но Си-Си мертв. И говорить Скай правду теперь бессмысленно. Это может лишь запутать дело. Логан не жаждал мести. Не собирался он и сводить старые счеты. У него впереди семь дней, а точнее, шесть с половиной, чтобы вновь ее завоевать. И да будет он проклят, если снова позволит Си-Си Маккензи встать между ними.
— После того, как я упала, я лежала на полу детской и хватала ртом темную пустоту, веря, что ты придешь, — продолжала она.
Потрясенный болью в голосе, он прикрыл ее руку своей. Ошибка. Ошибка. Огромная ошибка.
— Я знаю. — Эти два слова прозвучали неадекватно, как-то слабо, жалко.
— Когда Алисон обнаружила меня в детской и вызвала 911, схватки уже начались. Как только я увидела кровь, то поняла, что вот-вот родится ребенок.
В горле у него встал ком.
— Я все время говорила себе; все будет в порядке, что, самое худшее — нашему ребенку придется провести несколько недель в инкубаторе.
Руки ее вцепились в его руки железной хваткой. Он сжал ее вдвойне сильно, как бы желая разделить ее боль.
— И до меня не дошло, что моему ребенку, нашему ребенку, суждено умереть. В двадцатичетырехнедельном возрасте. Столько ей было, когда ее положили рядом со мной в родильной палате.
Руки у нее обмякли.
— Говорят, у всех младенцев голубые глаза. У нее глаза были закрыты и не было волос. А маленькие пальчики были полностью сформированы.
Что он мог сказать? Чем он мог снять ее боль? Он чувствовал свое полнейшее бессилие.
Она глядела как бы сквозь него.
— Помню день, когда мы похоронили Фэйт.
Логан моргнул. В последний раз он слышал имя девочки в тот день, когда ее хоронили у ног бабушки Камерон. Фэйт Камерон Вулф, вот что было написано в основании выветрившегося от времени могильного камня. Крещение в родильной палате, краткое богослужение, все, казалось, успокаивало Скай. А ему тогда хотелось только одного: чтобы она успокоилась. И сейчас ему хотелось того же.
— Помню, когда я впервые вышла и не плакала по Фэйт.
Теперь, когда она назвала имя девочки, он ощутил, как на сердце стало еще больнее.
— И я подумала, — продолжала она: — «Вот это да, я проходила целый день и ни разу не расплакалась». Горе не ушло, зато ушли слезы.
Он вспомнил, как через полтора месяца после похорон Фэйт отец настоял на том, чтобы Скай вернулась в журнал.
— Нам надо было уехать куда-нибудь. Время лечит.
Ошибка номер три.
— Ты думаешь, это бы помогло?
— Может быть. Нам нужно было время. Время, проведенное вместе. Время для того, чтобы справиться с нашей виной.
Она так и подскочила.
— Ты хочешь сказать, моей виной.
— Нам обоим есть о чем сожалеть.
— Тебе есть о чем сожалеть. — Ручки ее сжались в крохотные кулачки. — А мне…
— Ты просто пыталась повесить занавески в детской. Откуда ты могла знать, что стул, на котором ты стояла, поплывет из-под тебя?
Он стоял сзади, но когда попытался обнять ее, она отступила в сторону.
— Это был несчастный случай, Скай. И винишь себя в нем только ты сама.
Она все еще стояла к нему спиной, пока он не смог вынести этого больше. Медленно он положил ей руки на плечи и развернул ее. Когда она подняла голову, в глазах опять появился застывший взгляд. Губы шевелились, но слова с них сорвались лишь через несколько секунд.
— В обеденный перерыв я купила вышитые скатерти. Они висели в витрине антикварного магазина «Гровенор». Как только я их увидела, то решила, что они великолепно подойдут, как занавески в детской. Карнизы были уже на месте. Оставалось лишь закрепить эти скатерти на карнизах. И я почти закончила, когда поехал стул.
Вначале у нее затряслись плечи, а уже потом он услышал рыдания. Логан обнял ее, крепко и нежно прижимая к сердцу. Он гладил ей волосы, понимая, что ничем не сможет сбросить с нее тяжесть невообразимой потери для них обоих.
— Иногда возврат в прошлое — единственный способ сохранить для себя будущее. Ты испытываешь чувство вины от того, что пыталась повесить эти занавески. Я испытываю чувство вины от того, что мне следовало быть рядом с тобой в больнице. — Рука его опустилась ей на щеку, на влажную щеку. Слезы были скользкими, горячими от тоски и страданий.
Ошибка номер четыре, вело счет сознание.
— Мне надо было держать тебя крепче, — шепнул он, погрузившись в ее волосы.
Она поглядела на него ясными глазами цвета голубых фиалок, которые она любила выращивать дома на подоконниках.
— Ты держал меня даже тогда, когда уже не было слез.
Улыбка погасла.
— Но тебя я никогда не видела плачущим.
Да, он не плакал. Какой прок от его слез и живым, и мертвым?
— Все горюют по-своему.
— А как переносят горе в племени Осаге?
Она редко расспрашивала его о племенных обычаях. А он редко сам ей об этом рассказывал. Ошибка номер пять.
— Тебя интересуют старинные времена, когда племя Осаге все еще жило в шатрах-типи?
Она кивнула.
— Тогда по-другому справляли траур по ребенку?
— Думаю, что нет. У нас не принято произносить имена мертвых. Мы храним их лица вот здесь. — И он похлопал себя по сердцу.
Они вместе прошли в гостиную и сели на диван, покрытый чехлом. Он обнял ее, положив ее голову к себе на плечо. Она слушалась его охотно, мягко прижалась к груди, и исходившие от нее тепло и нежный запах мешались с его собственными. Она лежала спокойно, как бы предоставляя инициативу ему. Господи, как бы ему хотелось найти какие-то слова, чтобы облегчить ее боль. Он стал бешено рыться в памяти, чтобы вспомнить подходящую историю или сказание племени Осаге.
— Насколько я помню из рассказов тети Титы, когда мать племени Осаге теряет ребенка, она носит привязанную к спине пустую колыбель. Каждый день она рвет траву и кладет туда, где должен был бы лежать ее ребенок.
— И что же дальше?
Она продолжала опираться на него. Возможно, слова помогали. Что ж, попробуем исправить «ошибку номер пять». И он, глубоко вздохнув, продолжал:
— Все знали о горе женщины и сочувствовали ей. Другие матери тоже клали туда траву, чтобы выказать ей симпатию. Утрата ею ребенка была утратой для всего племени. В конце концов, когда вся колыбель наполнялась сухой травой, переполненная горем женщина могла отставить набитую травой колыбель в сторону, а вместе с ней и свое горе.
— Ты мне никогда так много не рассказывал о своем народе. — Скай притиснулась поближе, так она делала в первые дни влюбленности.
— А ты у меня никогда не спрашивала о племени Осаге.
— Да. По-моему, никогда. Мы мало говорили друг с другом.
Она была права. Когда они говорили, в основном, выступала она, причем на тему «Голой сути». Ему стоило бы побольше просвещать ее на тему «Исторического наследия Америки» применительно к нему самому. Ему надо было сделать ее сопереживающей частью своей индейской половины.
А теперь она называла племя Осаге «его народом», в то время, как могла бы считать его своим для них обоих. Своей семьей. Она могла бы знать имена родственников из племени, все еще живущих на своей родовой земле в Пахвуске, штат Оклахома. Но Скай хорошо знала лишь одного из членов семьи — тетю Титу, дважды в год наезжавшую в Сен-Луи. Эти визиты могли бы послужить великолепным поводом для самораскрытия перед Скайлер. Какой же он был дурак, что прятал от нее свою внутреннюю суть!