Бонни Дж. Перри - Голая суть

— Что еще за Волк?

— Его так зовут. Логан Крадущийся За Добычей Волк.

— Крадущийся За Добычей Волк. — Алисон помахала перед носом тыльной стороной руки. — Да ведь это горячо! «ГОРЯЧО» огромными буквами.

Скай все продолжала глядеть в окно, не выходя из-за стола. Она попыталась сосредоточить взгляд на молодой паре, идущей по улице рука об руку. Бесполезно. Она слышала лишь вопросы, которыми палила, как из пушки, Алисон.

— Скай! Так что он думает о твоем материале?

— Волк уехал до того, как я успела рассказать ему о нем. — «Точнее, дать объяснения, — подсказывала ей совесть. — Я же тебе говорила. Я же тебе говорила». Она вцепилась в кожаные ручки кресла. Если совесть будет продолжать ее грызть, она закричит.

— Ладно, лучше свяжись с ним. Думаю, что на обложку пойдет тот снимок, где он с детьми. И пустим красную полосу по диагонали.

— Прекрасно. — Уголком глаза она увидела любимый свой снимок, где Волк окружен смеющимися детьми из племени Осаге. Тот самый снимок, которым помахивала Алисон.

— Тогда колись. Я тебе это советовала еще тогда, когда мы в первый раз заговорили об этом. Свяжись с ним. Заштопай дыры. Ну, ты сделала ошибку. Он на тебя рассердился, потому что ты держала этот журнальный материал в секрете. Прошло три дня. У него было время подумать. Он не допустит, чтобы это встало между вами. Он слишком сильно тебя любит.

Слова Алисон почти что вселили в Скай надежду. Почти, но не совсем.

— Ты не видела, каким был Волк, когда унесся из дома.

— Не видела, но могу себе представить. Чем он был безумнее, тем больше это доказывает, как сильно он тебя любит. У него было достаточно времени, чтобы зализать свои раны. Свяжись со своим Волком. Скоро наступит предельный срок сдачи номера. Посмотрим. Нам будет нужна его разрешающая виза на обложке. — Алисон пролистала бумаги. — У нас есть устное согласие на текст, верно?

— Ну, не совсем.

— Какого черта ты плетешь? Мы печатаем этот материал, или не печатаем?

— Ну, пока вопрос не решен. Видишь ли… Я… я… мы… Волк сбежал, когда нашел мои записи. — Скай повернулась в кресле, чтобы поглядеть в лицо своей разочарованной сестре.

Но, к чести Алисон будь сказано, она постаралась поддержать сестру улыбкой.

— Итак, что у тебя реально есть по выпуску?

— Мне дали о'кей на съемки, но я выжидала, чтобы спросить Волка относительно материала. Мы были на пау-вау, и я была так занята…

— Ты выжидала? — Бумаги вылетели из рук Алисон и разлетелись по столу, как осенние листья. — Скай…

— Ничего не говори. Я знаю. Все шло так хорошо. Я никогда его таким не видела. С раскрашенным лицом. В перьях. А барабан все бил, бил и бил. Я тебе говорила, что он танцевал?

— Да. Говорила. — Алисон обошла вокруг стола. — Что случилось, Скай?

— Я опять в него влюбилась по уши. Вот, что случилось. А теперь он ушел.

— Ушел? Черта с два он ушел! Фил сегодня утром ездил на пивоварню в конюшни. Он собирался переговорить с Логаном, то есть, с Волком, по поводу снимка для календаря.

Словно мерцающая свеча, затлела надежда. Но тотчас же погасла, как только Скай вспомнила сердитые слова Волка.

— Ты можешь распроститься с идеей съемки Волка для календаря.

— Зато ты не знаешь, как Фил умеет убеждать. Волк будет сниматься.

Скай покачала головой.

— Когда Волк прочтет твой материал, он обязательно будет сниматься.

— А как, по-твоему, я должна буду довести материал до его сведения?

— Надевай-ка, сестренка, туфельки на высоких каблучках и скачи скорее в конюшни.

— Не могу.

— Еще как можешь! Если ты кого-то любишь, то способна на все, даже ползти на пузе по мере надобности.

Идея ползания на пузе или на четвереньках показалась малопривлекательной. После ухода Алисон Скай проколебалась весь день, все время поглядывая на настольные часы. Волк, наверное, принимает на конюшне Фила. Значит, если она сейчас поедет, то сможет зайти к нему в дом и оставить на столе текст и контрольные снимки. И когда Волк приедет домой, то обнаружит их у себя. А Фил уже успеет с ним переговорить. Даже, быть может, как-то задобрить Волка.

Не обязательно лично с ним встречаться. Она оставит записку и позвонит Волку вечером. «Трусиха! Трусиха!» — возмущалась встревоженная совесть.

Зайти в дом — полдела. Ибо демоны вины населяли маленькую комнатку, окно которой выходило в садик на заднем дворе. Комнатку с широкими окнами. Детскую.

Она поглядела на кошелек, вспомнив, что вместе с ключами от дома на колечке находится латунный компас, тот компас, который он ей подарил, чтобы она больше никогда не заблудилась.

Она стояла на перепутье. Осмелится ли она довериться крошечному компасу, чтобы тот привел ее к нему?

Волк уже говорил ей, что настанет день, и она обязана будет войти в дом и встретиться с демонами лицом к лицу. Она потянулась к ключам, но остановилась. Руки у нее дрожали, пока она клала в конверт контрольные отпечатки и материал о пау-вау. Тот день, о котором предупреждал ее Волк, наконец-то настал.

Через двадцать минут по руке вновь прошла дрожь, когда она вставляла ключ в висячий замок на дверях пожарного депо. За раскрывшейся дверью сарая находилась залитая солнцем кухня. Она собрала все свои силы в кулак и храбро прошмыгнула в дом.

И замерла у открытой двери кладовки.

Он всегда покупал продукты по наитию. Она улыбнулась, увидев целый склад еды: шесть банок чили; три пакета отборной фасоли, по преимуществу, черной; и две коробки швейцарских бисквитных трубочек «Литтл Дебби». Прекрасно сбалансированная диета, подумала она. Эта мысль, однако, лопнула, как мыльный пузырь, оставив только ком в горле, когда она увидела двойные емкости яблочного сока.

Яблочного сока из Огасты. Она больше не желала думать о том, как оставит на его усмотрение статью для журнала и снимки. Она аккуратно затворила решетчатую дверь кладовки. И прошла через заднюю часть дома к лестнице. К лестнице, ведущей наверх, в спальню и детскую.

Как приговоренный, она сосчитала поштучно все шестнадцать ступенек. На верхней площадке она остановилась. Дверь в спальню была раскрыта, смятая постель не убрана. Он спал на двух подушках, по-видимому, поперек огромной кровати. Выполненной по заказу, чтобы хватило места для его длинных ног.

И прежде, чем она успела отдать себе в этом отчет, она склонилась над сосновой постелью, стала расправлять простыни персикового цвета и аккуратно стелить свадебное одеяло. Проведя рукой по кромке одеяла, она специально уложила ее так, чтобы грубая часть ткани не терлась о его щеки. Перед сном он всегда совершал ритуальное омовение и лез под простыни с еще мокрыми волосами. Он и сейчас так делает?

Она взяла в руки одну из подушек, взбила ее и погрузилась в холодный перкаль, хранящий запах его кожи. Да, она почувствовала запах лимонного шампуня. Она еще раз сделала глубокий вдох. Вспоминая. Вспоминая, как его разгоряченная душем кожа касалась ее обнаженного тела. Как они занимались любовью при свете. Глядя друг на друга, наслаждаясь тем, что видели их глаза. Выражение… Хватит себя мучить.

Она подкинула подушку, взяла за уголки и положила у резного изголовья. И приготовилась уходить. Но по пути увидела свежую, выглаженную рубашку, сложенную поверх спинки виндзорского кресла.

Расправив рубашку, она аккуратно разложила ее на краю постели. Когда он приходил домой с работы, то любил становиться под душ, а затем переодеваться в чистую рубашку и брюки. А где же его мокасины?

Возможно, полетели под кровать. Она присела на корточки и отвернула край одеяла. Да, мокасины были там, окруженные, как крытый фургон, клубами пыли. Со времени ее ухода никто под кроватью не убирал. Значит, судя по положению дел, она нужна здесь хотя бы в чисто бытовом плане, как чистящая и убирающая единица.

«Это лучше, чем ничего», — похвалялся ее внутренний голос. Но женское тщеславие взбунтовалось. Как и любая другая женщина, она хотела быть нужной не только ради домоводческих способностей, которые, надо сказать, у нее были минимальными. Сколько раз Волк говорил ей, отчего он на ней женился! И она гордилась тем, что перечислявшиеся им достоинства не имели ничего общего с ведением ею домашнего хозяйства.