Вера Крыжановская - Голгофа женщины

Как только окна и двери были закрыты, Иван Федорович подошел к молодой девушке и тихо заставил ее встать.

— Пойдем, Виолета! Я дам тебе выпить сельтерской воды, это освежит тебя, — сказал он, обнимая ее за талию и уводя в спальню, дверь которой запер за собой на ключ.

Виолета не заметила этого; она послушно следовала за ним. Когда новый удар грома потряс дом, она боязливо прижалась к Ивану Федоровичу и пробормотала:

— Я боюсь!

— Боишься, когда я с тобой? Полно! Успокойся, маленькая безумица! Пусть там гремит гроза; зато посмотри, как здесь все спокойно, и полно любви, — прибавил он, усаживая Виолету на низкий и мягкий диван.

Это была та же самая комната, где некогда спали новобрачные, где родилась несчастная Ольга и где Ксения Александровна боролась со смертью и проливала потоки слез после похищения ее ребенка. Но все эти воспоминания не имели никакой цены в глазах эгоистичного вивера, не признававшего другого закона, кроме своей фантазии, другой цели, кроме наслаждения.

Отягченная вином и тяжелым ароматом роз и резеды, которым была насыщена комната, Виолета прислонилась головой к плечу Ивана Федоровича. Она в каком-то забытьи слушала его страстные слова и не противилась уже больше горячим поцелуям, которыми он осыпал ее.

Опьяненная, с трепещущим сердцем, слушала она искусительные слова, позабыв про бушующую бурю. А между тем, казалось, вся природа была в возмущении; ветер с ревом и свистом гнул и ломал деревья, а дождь, смешанный с градом, громко стучал в стекла.

— Виолета, дорогая моя, скажи мне, что ты меня любишь! — вскричал Иван Федорович, прижимая к себе молодую девушку.

Движимая последним проблеском рассудка, Виолета пыталась оттолкнуть его и пробормотала:

— Оставь меня!

Но встретив пылающий взгляд, полный гнева и упрека, она внезапно ослабела и, обвив руками шею Ивана Федоровича, прошептала прерывающимся голосом:

— Да, да! Я люблю тебя!.

В эту минуту яркая молния, проскользнув в щель между портьерами, осветила комнату бледно-зеленым светом, в котором потонул розовый свет лампы, и страшный громовой удар потряс дом до самого основания, так что зазвенели окна и даже флаконы на туалете.

Виолета вскрикнула от ужаса, думая, что молния ударила в самый дом, но Иван Федорович был глух и слеп ко всему. Удовлетворение от одержанной, наконец, победы, наполняло все его существо. Грубая, животная страсть, бушевавшая в нем, заглушала все другие чувства.

Было уже поздно, когда Виолета проснулась. Она была одна. В первую минуту, смущенный взгляд ее нерешительно блуждал по незнакомой обстановке. Вдруг, вид плюшевого халата, валявшегося на кресле, пробудил в ней память. Перед ней восстали вчерашние события, хотя еще смутно, но все-таки настолько ясно, что она сразу поняла, что безвозвратно пала. Яркий румянец залил лицо молодой девушки. С хриплым стоном она зарылась головой в подушки и залилась горькими слезами. Стыд и отчаяние сдавили ей сердце.

Она чувствовала себя невыразимо несчастной и приниженной.

Наконец, Виолета встала, поправила перед туалетом прическу и оделась. Почти с отвращением смотрела она на свое бледное лицо, на дрожащие губы, и слезы снова подступили к горлу.

Что теперь будет? Все кончено! Она теперь низведена в число своих легкомысленных подруг. Неужели же она пойдет по той же дороге, как и они?

В это время Иван Федорович находился в самом прекрасном расположении духа. Новая победа восхищала его. Наивность и застенчивость молодой девушки только еще больше придавали ей очарования. А что он толкнул в грязь молодое невинное существо, это нисколько не тревожило его покладистой совести, и он не испытывал даже тени угрызения.

Иван Федорович встал рано. Он хотел посмотреть, каких бед натворила гроза, а также заказать тонкий завтрак для своих неожиданных гостей. Отдав приказания повару и убедившись, что все еще спят, вышел в сад и увидел, что молния ударила во дворе в дерево, росшее у самых окон спальни, и расколола его сразу донизу. В саду тоже буря натворила немало бед.

При виде Виолеты, которая бледная, с опухшими от слез глазами стояла перед туалетом, Иван Федорович хотел обнять ее и поцелуями осушить ее слезы, но та отступила назад и залилась слезами.

— Что вы сделали со мной? За что вы погубили меня? — прерывающимся голосом вскричала Виолета.

— Маленькая безумица! Я не погубил тебя, а только безвозвратно привязал к себе. Я буду жить только для того, чтобы сделать тебя счастливой, — ответил Иван Федорович, усаживая ее на диван.

Иван Федорович говорил с присущим ему искусством, стараясь успокоить угрызения совести молодой девушки, усыпить ее опасения и подозрения и пробудить в ней самые химерические надежды.

— Я хочу верить, что, взяв мою жизнь, ты не захочешь окончательно погубить ее. Итак, скажи мне, — Виолета положила обе руки на плечи Ивана Федоровича и устремила тоскливый взгляд в его глаза, — женишься ты на мне, если так любишь, как говоришь? Ведь я не какая-нибудь недостойная женщина!

В глубине души у Ивана Федоровича явилось неудержимое желание рассмеяться, до такой степени показалась ему смешной претензия этой опереточной певички. Понятно, ему даже и в голову никогда не приходила подобная мысль. Но так как было бы глупо с самого же начала пугать девушку, то он ответил без малейшего колебания:

— Таково мое искреннее намерение, дорогая моя! Только, к несчастью, я не свободен поступить сейчас же так, как хотелось бы, и нам придется запастись терпением.

— Но почему же? Кто и что может помешать тебе жениться? — спросила бледнея Виолета.

— Ах, дорогая моя Виолета! Чтобы объяснить это, я должен открыть тебе драму моей жизни. Но у меня нет от тебя тайн. Я был женат, конечно, по любви, но моя жена предпочла мне другого…

— Боже мой! Разве можно променять тебя на кого-нибудь? Быть твоей женой такое счастье! — наивно заметила Виолета.

Тщеславная улыбка скользнула по губам Ивана Федоровича.

— Она не любила меня так, как ты, дорогая моя. Может Сыть, она только для того и вышла за меня, чтобы приобрести положение, так как у нее не было никакого состояния. Избавь меня в настоящую минуту от подробностей этой семейной драмы; я расскажу их тебе в другой раз. Дело же в том, что моим соперником явился мой родной брат. Не желая мешать их счастью, я согласился на развод, причем, вину принял на себя, чтобы дать жене полную свободу. Они уже давно соединились брачными узами, мне же по закону необходимо выждать еще два года, прежде чем я получу право снова вступить в брак. Ведь ты подождешь два года, не правда ли?

— Как можешь ты спрашивать об этом? Теперь, когда я знаю, как ты добр и великодушен, я люблю тебя еще больше, — ответила Виолета.

Она была слишком наивна, молода и влюблена, чтобы понять, что он хочет только оттянуть время.

В тот же день Виолета со своей камеристкой переехала на Крестовский остров, на дачу Ивана Федоровича.

Для молодой девушки началась веселая и оживленная жизнь, так как Иван Федорович хотел рисоваться своей очаровательной любовницей. Ему тем более все завидовали, что отбить ее у него было невозможно. Виолета была безупречно верна своему любовнику и только на него одного и смотрела.

Ричард Федорович проводил это лето в Петербурге, так как дети его по очереди были больны скарлатиной.

Однажды братья встретились перед магазином, в который Виолета зашла за покупками.

— Ты уж чересчур много всюду показываешься с этой особой. Должно быть, это очень ловкая сирена, если, будучи еще совсем ребенком, она до такой степени развращена, — заметил Ричард Федорович.

— Ты глубоко ошибаешься! Еще шесть недель тому назад эта очаровательная сирена была невинна, как голубка.

— И ты не постыдился развратить ее?

Фривольная и циничная улыбка скользнула по губам Ивана Федоровича.

— Если бы не я, то другой бы сделал то же самое. Неужели ты думаешь, что она могла в оперетке остаться добродетельной.

Около этого же времени неожиданно вернулась в Петербург Юлия Павловна Гольцман. Муж ее умер, оставив ей весьма приличное состояние.

Однажды утром Ричард, идя по Литейной в свой дом с целью переговорить с управляющим, встретил Анастасию. Они поздоровались. Заметив недовольный вид девушки, Ричард Федорович спросил, что с ней и отчего она так долго не приезжала в Царское село.