Катарин прислонилась к декорации и внимательно посмотрела на Терри. Она вспомнила полный ужаса взгляд, который он бросил на нее, когда внезапно застыл на сцене, забыв свою реплику.
— Что случилось, Терри? Это так не похоже на тебя…
Он неопределенно пожал плечами, но во взгляде отразилось, как сильно он зол на себя.
— Черт знает как, Кэтти. Этого не случалось с тех пор, как я репетировал еще ребенком, и я уверяю тебя, что это больше никогда не повторится. Если бы не ты… если бы не твоя молниеносная подсказка… Я бесконечно признателен тебе. И вот что еще я должен сказать, Катарин, любовь моя: ты самая бескорыстная из всех актрис, с которыми я имел удовольствие когда-либо работать. Честное слово, я говорю это абсолютно искренне.
Эта неожиданная и щедрая похвала из уст одного из ее самых талантливых и прославленных коллег доставила Катарин истинное удовольствие, от которого она даже слегка порозовела. Пробормотав несколько слов благодарности, она тем не менее стала медленно отходить в сторону пожарной двери, которая вела вниз со сцены. Они стояли в очень неудобном месте, мешая другим актерам, которые спешили в свои уборные. Их со всех сторон толкали суетившиеся рабочие, разбиравшие декорации и перекидывавшиеся шутками друг с другом. Шум, суета, жара становились невыносимыми, а специфический запах, так характерный для любых подмостков, начал казаться зловонным и удушающим. Точнее, это была сложная смесь запахов: сухой пыли и сырости, смолистых паров от покрытых лаком кресел зрительного зала и краски, лака для волос и духов, пота актеров и рабочих сцены. С того дня, когда Катарин ребенком перешагнула порог театра, этот запах неизменно возбуждал ее, но сейчас он казался отвратительным и невыносимым, и этот факт немало озадачил Катарин. Внезапно ее охватил приступ кашля.
Терри, который в этот момент обсуждал кого-то из актрис, занятых в спектакле, остановился на середине фразы. Он с тревогой наблюдал, как Катарин давилась кашлем, прикрывая рот рукой.
— Эй, киска, с тобой все в порядке? — озабоченно спросил он.
Катарин не могла выдавить из себя ни слова. Приступ не прекращался. Она покачала головой и, задыхаясь, поспешно выскочила через пожарную дверь со сцены. Терри помог ей спуститься по каменным ступеням в коридор, по обе стороны которого были расположены уборные. Когда они дошли до дверей его комнаты, Терри широко открыл дверь и крикнул своему гримеру, чтобы тот быстро подал стакан воды для Катарин. Гример со стаканом побежал к раковине, а Терри заставил Катарин присесть на диван. Его лицо выражало крайнюю степень озабоченности. Приступ постепенно стихал, актриса откинулась на спинку дивана и с благодарностью взяла стакан. Она медленно выпила его, делая глубокие вдохи между глотками. Терри протянул ей кусок ткани, чтобы вытереть выступившие на глазах слезы.
Продолжая сочувственно смотреть на Катарин, он произнес:
— Боже мой, мне показалось, что ты задыхаешься. Что произошло? Ты уверена, что сейчас с тобой все в порядке?
— Да, сейчас все хорошо. Спасибо, Терри. Я и сама не знаю, что со мной. Может быть, из-за пыли. У меня пересохло в горле. Этим можно объяснить приступ, но все равно это очень странно. Я уверена, что буду чувствовать себя гораздо лучше, когда освобожусь от костюма и этого мерзкого парика.
Он кивнул и, не отводя изучающего взгляда от лица Катарин, как бы пытаясь окончательно удостовериться в том, что с ней все в порядке, спросил:
— Что ты делаешь сегодня вечером? Я пригласил несколько приятелей поужинать в Бакстонский клуб. Не хочешь присоединиться к нам?
Катарин отказалась с величайшим тактом, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть Терри. Он не часто рассыпал приглашения, и если уж оно звучало, то воспринималось на уровне королевского указания.
— Это так любезно с твоей стороны. К сожалению, у меня на сегодняшний вечер уже давно запланирован ужин с Кимом Каннингхэмом и его сестрой.
— И наверное, с Виктором Мейсоном? — Во взгляде Терри читалась явная заинтересованность.
Хотя Катарин была очень удивлена его вопросом, она решила не показывать вида и просто кивнула.
— Да, Виктор тоже будет. Но почему ты об этом спрашиваешь? Вообще-то я не знаю его настолько хорошо.
Терри пожал плечами и отвернулся в сторону:
— Я слышал, что он ухаживает за тобой. Ты же знаешь, что такие вещи — как шило в мешке, их все равно не утаишь.
У Катарин брови поползли вверх.
— Да здесь и скрывать нечего. Мы просто друзья, вот и все, — сказала она и направилась к двери, шутливо поблагодарив гримера за спасение бедной девушки. Он ответил ей с явной симпатией и в том же шутливом тоне.
— Что же, желаю тебе хорошо провести время, — сказал Терри. Он сел на диван, расправил на коленях короткую греческую тунику и начал расшнуровывать сандалии.
Холодный и отстраненный тон, которым он произнес последние слова, неприятно царапнул Катарин. Она не могла понять, за что заслужила такую немилость. Пробормотав пару слов благодарности и пожелав Терри того же, она тихо выскользнула из комнаты.
С огромным чувством облегчения она вошла наконец в свою уборную и плотно закрыла за собой дверь. В отличие от неубранной комнаты с беспорядочно раскиданными вещами, которую она только что покинула, на ее территории царствовал абсолютный и непогрешимый порядок. Все вещи были методично расставлены и разложены по местам. Костюмы висели ровным рядом на металлической вешалке, которую Катарин приобрела сама, решив, что стоявший здесь раньше шкаф чересчур велик и только загромождает комнату. Под костюмами была аккуратно расставлена обувь; рыжие парики, водруженные на подставки, были выставлены на низкий столик. Баночки и тюбики с театральным гримом, кремами, лосьонами, пудрой и другие необходимые принадлежности аккуратно расположились на туалетном столике.
Ее комната казалась абсолютно стерильной и трудно было предположить, что это — уборная актрисы. Даже обязательные поздравительные телеграммы, записки и открытки от членов семьи и друзей, обычно в живописном беспорядке заткнутые за раму зеркала в любой артистической уборной, отсутствовали в этой комнате. На самом деле, Катарин получила всего три телеграммы по случаю премьеры — от Терри, Сони и своего агента. На всем белом свете больше некому было пожелать ей удачи.
Театральная уборная была не только отражением чистой щеголеватой маленькой квартирки Катарин в Леннокс Гарденс. В ней проявлялись личные качества актрисы, и в первую очередь ее гипертрофированное стремление к порядку. Катарин не отдавала себе отчета в том, что эта чрезмерная чистота становилась ее фетишем. Выдвижные ящики ее комодов и туалетного столика как в квартире, так и в театре были буквально завалены грудами прекрасного белья, которое она неизменно меняла по крайней мере трижды в день. Она переодевала надетый с утра комплект перед спектаклем и меняла его после спектакля. В дни, когда у нее были утренние спектакли, она умудрялась поменять белье четыре раза, к вящему удивлению ее гримерши, Мэгги. Другие ящики были забиты горами чистых чулок и колготок, отглаженных носовых платков, дюжинами пар белых лайковых перчаток разной длины, немыслимым количеством шелковых и шифоновых шарфов в таком идеальном состоянии, как будто они только что с прилавка магазина. Каждая пара туфель знала свое место на специальной вешалке для обуви, шляпы аккуратно висели на стойках, сумочки были набиты бумагой, а аккуратно сложенные свитера лежали в пластиковых пакетах. Почти каждая вещь в ее платяном шкафу, начиная с повседневных платьев и кончая вечерними туалетами, висела на отдельной вешалке в специальном мешке, предохранявшем ее от пыли. Любая вещь, которую Катарин одевала хотя бы один раз, переходила в руки Мэгги для стирки или отправки в химчистку.
В равной степени Катарин была придирчива к своему телу, обильно орошая его духами и дезодорантами, как будто боялась, что естественный запах ее прекрасного тела может показаться кому-то неприятным. Она потребляла освежители дыхания, полоскания для рта и зубные пасты в неимоверном количестве. Стоит ли говорить, что она терпеть не могла людей, от которых дурно пахло, или места, в которых было грязно.
После слепящих ламп и жары на сцене, Катарин отдыхала в своей прохладной уютной гримерной. Мэгги отпросилась на какое-то семейное торжество: Катарин сразу же отпустила ее. Невнимание к другим было совершенно непростительным в ее глазах. И теперь она была даже рада побыть одна, чтобы немного собраться с силами. Стянув с себя греческий костюм, Катарин разложила его на диване.