Райан кивнул:
— Конечно. Я только что закончил. Не поднимай ее. Она еще мокрая.
Катарин поразила его акварель. Пейзаж был выполнен нежными весенними зелеными и сдержанно-розовыми, а также светло-желтыми и нежно-голубыми красками. От рисунка невозможно было оторвать взгляд — в этих расплывчатых тонах было что-то магически-притягательное. Это был лучший его рисунок, и Катарин охватил благоговейный трепет от осознания того, каким редкостным талантом обладал ее брат. Трудно было поверить, что десятилетний мальчик мог создать такой шедевр.
— Ты скопировал его с книги? — спросила она, заглядывая через его плечо.
— Нет, что ты! — воскликнул Райан оскорбленно. Его глубокие зеленые глаза, так похожие на глаза матери, заблестели от обиды, но потом он усмехнулся: — Ты не узнаешь это, глупышка?
Катарин покачала головой. Райан покопался на столе и вытащил фотографию.
— Смотри. Это сад тети Люси в Баррингтоне, — заявил он, сунув фотографию ей под нос.
— Но у тебя он выглядит намного красивее, — воскликнула Катарин, еще более пораженная его выдающимися способностями. — Послушай, Райан, ты же настоящий художник! Когда-нибудь, я уверена, ты будешь знаменитым, и я буду гордиться тобой.
Он снова усмехнулся, отчего на щеках и вокруг переносицы запрыгали веснушки, похожие на кусочки жженого сахара:
— Ты действительно думаешь, что я стану настоящим художником? Побожись.
— Честно, Райан, вот тебе крест, — ответила она, улыбаясь.
В этот момент дверь внезапно распахнулась и на пороге появился Патрик О'Рурк. Дети вскочили и испуганно посмотрели друг на друга. Его ураганное появление было совершенно неожиданным, особенно в такое время дня.
— Так вы оба здесь! Какого дьявола вы здесь делаете, когда внизу я построил отличную комнату для игр?! Я зря потратил деньги?
Катарин, опиравшаяся на Райана, почувствовала, как напряглись его худые плечи. Она медленно сказала:
— Нет, папа, не напрасно. — Наступила небольшая пауза. — Мы почти всегда играем в комнате для игр, — находчиво солгала она.
— Я рад это слышать, — сказал Патрик и сел в кресло-качалку.
Это был высокий, мощного телосложения человек. Кресло было для него маловато, но он, кажется, не замечал этого. Он рассматривал их обоих проницательным и пытливым взглядом голубых глаз и наконец сосредоточил внимание на Райане.
— Как дела, сынок?
— Хорошо, па, — мягко ответил Райан, который всегда робел в присутствии своего отца.
— Хорошо, хорошо. — Патрик откинулся назад и начал тихо качаться, задумавшись. Наконец он поднял свою темную львиную голову и сказал: — Тебе не икалось сегодня, Райан?
— Нет, па. — Райан был застигнут врасплох вопросом отца. Он нервно шмыгнул носом и еще больше оробел.
— А должно бы была мой мальчик. Я говорил о тебе с моими политическими друзьями сегодня за ленчем. Партийными боссами. Я был в центре города, чтобы сделать регулярные и значительные взносы в фонд Демократической партии. Как ты знаешь, у нас лучшая политическая машина в стране. Великолепная. — Он бросил взгляд на Райана: — И ирландский контроль, хотел бы я добавить. Никогда не забывай об этом, мой мальчик. Между прочим, я сказал своим друзьям, что мой сын собирается стать самым большим политиком, какого только видел Чикаго. Да, я сказал им, что ты собираешься стать конгрессменом, а затем и сенатором — мне понравилась их реакция. Они полностью одобрили твой выбор.
Патрик ясно увидел смятение на лице Райана, удивленный взгляд Катарин и продолжал:
— Я дал им обещание и это обещание выполню. Я…
Он обрубил конец предложения и выдержал паузу, чтобы еще больше подчеркнуть важность и вес заявления, которое он собирался сделать. Глубоко вздохнув, Патрик холодно посмотрел на детей и произнес убежденно и с гордостью:
— Я обещал им, что мой сын станет первым ирландским католическим президентом Соединенных Штатов. — Патрик скрестил руки на широкой груди, и, довольный собой, откинулся на качалке, сверля обоих детей взглядом.
Поскольку ни один из них не заговорил, Патрик сказал:
— Ну, Райан, не смотри на меня, как дурачок. Тебе что, нечего сказать? Нравится тебе идея стать политиком? А затем и президентом такой великой страны, как наша, — самой великой страны мира?
— Я не знаю, — прошептал наконец Райан дрожащим голосом. На его смертельно бледном лице резко проступили бесформенные пятна веснушек.
Патрик фыркнул:
— Я не обвиняю тебя, мой мальчик. Это слишком большая новость, чтобы ты сразу же переварил ее. Я даю тебе время. Но у меня на тебя большие виды, сынок. Большие ожидания. Что плохого в том, что отец многого ждет от тебя?
Он не дождался ответа и быстро продолжил:
— Если бы у меня не было амбиций, я не стал бы мультимиллионером. И у меня есть сын, который будет первым ирландским католическим президентом Америки! И здесь нет ничего такого, что могло бы тебя беспокоить, Райан. Ничего. Я буду всегда поддерживать тебя. Я сделаю тебе карьеру, и мои деньги, моя власть, мои влиятельные друзья внесут тебя в Овальный кабинет Белого дома — вот увидишь. Ты, Райан, сделаешь так, чтобы мои мечты стали явью. Я не сомневаюсь! Я собираюсь сделать тебя самым сильным политиком из всех, кого знало и когда-либо узнает это столетие. Предоставь это мне, сынок.
Райан сглотнул и открыл рот, но слов не было. Он взглянул на Катарин с мольбой в глазах.
Девочку ошеломили слова отца. Если бы они были произнесены кем-то другим, она бы отбросила их как пустую болтовню, которую следует воспринимать скептически. Но она знала, что отец был абсолютно уверен в том, что он говорил, и почувствовала внутреннюю дрожь от тревоги за Райана. Ее брат был очень испуган словами отца. Катарин обняла мальчика и прижала его к себе.
Она сказала:
— Но Райан не хочет быть политиком, отец. — Она не могла заставить себя звать его «папа», как это делал Райан.
Патрик бросил на нее зловещий взгляд.
— Что? — произнес он низким тоном, в котором прозвучала явная угроза. — Что ты сказала?
— Райан не хочет быть политиком. Он хочет быть художником, — повторила Катарин тихим, но решительным голосом. Ее отец мог посеять ужас в сердце Райана, но не в ее сердце. Девочка нисколько не боялась его.
— Как ты смеешь говорить мне, чего хочет мой сын, Кэти Мэри О'Рурк! — закричал Патрик, вставая на ноги. Его лицо потемнело, а в серо-голубых глазах появился опасный блеск.
— Но Райан так талантлив! Посмотри на его рисунок! — воскликнула она, не испугавшись недовольного тона отца.
— Я не хочу смотреть на это! И чтобы этого слюнтяйства в моем доме больше не было. Ты и его мать забиваете парню голову чепухой. Я хочу покончить с этим раз и навсегда. — Он подошел к столу, охваченный гневом, и схватил акварель. Не взглянув на нее, он разорвал рисунок на две половинки и бросил на пол.
Райан вскрикнул, как маленький раненый зверек от боли, и поднес кулак к своим дрожащим губам. Катарин вздрогнула и посмотрела на отца с ужасом. Через мгновение неистовым движением своей большой руки Патрик смахнул со стола коробку с красками, кисточки, баночку с водой и подставку для бумаги. Он топал по ним, ломая тяжестью своего тела. На лице Катарин отразилось отвращение которое она испытывала к этому ужасному человеку, и она подумала: как он вульгарен и груб. Он думает, что дорогие костюмы, туфли ручной работы и рубашки из лучшего шелка делают его джентльменом, но это не так. Он никогда не был не кем иным, как невежественным крестьянином, ирландцем из пивной.
Патрик направил длинный указующий перст на Райана и воскликнул:
— Слушай меня, сынок. Отныне не будет никакого рисования. Я запрещаю его, ты слышишь? Это занятие не для тебя! Это не мужское дело. Ты будешь политиком, Райан О'Рурк, даже если мне придется для этого положить свою голову. И однажды ты станешь президентом Соединенных Штатов. Поэтому ты немедленно начнешь готовиться к этому, с полной отдачей, целеустремленно и дисциплинированно. Так, как тренируется боксер. Ты понял меня, сынок? Я выразился ясно?
— Да, па, — сказал кротко Райан, который продолжал дрожать от страха и потрясения, чувствуя себя глубоко несчастным.
Патрик повернулся к Катарин и посмотрел на нее.
— Что касается тебя, юная леди, то я не хочу, чтобы ты впредь вмешивалась в мои дела. В последнее время ты слишком много себе позволяешь. Ты, Кэти Мэри О'Рурк, — настоящая нарушительница спокойствия, к тому же маленькая лгунья. Не думай, что я забыл, какие невообразимые вещи ты говорила о дяде Джордже. Гадкие. Отвратительные. Я никогда не думал, что у моей дочери в мыслях может быть такая мерзость.