У Катарин было время до ленча, поэтому она прошла к небольшому бару по соседству с рестораном и села у стойки. Джо, бармен, поднял руку в приветствии и помахал ей с другой стороны бара, где он обслуживал клиента. Катарин одарила его одной из своих ослепительных улыбок, как это обычно делает на публике блестящая жизнерадостная актриса.
Задолго до того, как состоялся ее сценический дебют в Уэст-Энде в 1955 году, она начала мысленно отрабатывать тот имидж, который собиралась полностью воплотить, когда станет звездой. Этот имидж включал элементы ее собственной внутренней самооценки и идеализированные представления о том, как должна выглядеть и вести себя звезда. В сущности, это было подражание богиням голливудского экрана конца тридцатых — начала сороковых годов, тем легендарным кинозвездам, которые олицетворяли романтический идеал и очарование, с их великолепными туалетами, изысканностью и непередаваемым шармом. Не отличавшаяся особым тщеславием, Катарин осознанно стремилась создать для себя такую же ауру всеобщего обаяния. Она делала это потому, что считала подобного рода ауру необходимой для звезды.
— Привет, Джо, — сказала она весело, когда бармен появился перед ней.
— Приветствую вас, мисс Темпест. — Оценив актрису взглядом, в котором отразилось все его восхищение, бармен спросил: — Что вы закажете сегодня?
Катарин озабоченно наморщила носик.
— Я думаю, Джо, стоит попробовать что-нибудь из твоих собственных творений.
— Как насчет «Мимозы», мисс Темпест? Мне кажется, это именно то, что нужно в такой прекрасный день.
— Звучит привлекательно. Спасибо, Джо. — Бармен пошел готовить коктейль, а Катарин огляделась вокруг, снимая перчатки. Она приветливо кивнула паре знакомых журналистов с Флит-стрит, стоявших у стойки, а затем привычно аккуратно положила перчатки в сумочку, чтобы они не запачкались. Она была рада, что выбрала «Арлингтон Клаб», повсеместно известный как клуб Джо, по имени бармена, который был в некотором роде выдающимся специалистом и имел много почитателей.
Это было спокойное и приятное место, посещаемое известными газетчиками, писателями и кинодеятелями. Расположенный на Арлингтон-стрит, прямо напротив ресторана «Кэприс», он был популярным местом встреч для актеров, режиссеров и продюсеров, которые забегали сюда пропустить пару рюмок до или после ленча в «Кэприс». По всем этим причинам Катарин считала клуб отличным местом, где можно было показать себя и посмотреть на других.
— Пожалуйста, мисс Темпест, — сказал Джо, поставив перед ней бокал с коктейлем, — и еще раз спасибо за билеты. Вы мне очень понравились в спектакле. Вы были в ударе.
— Не за что, Джо. Я рада что тебе понравилось, — приветливо ответила Катарин.
Джо извинился и пошел обслуживать новых посетителей. Один из них, как знала Катарин, был редактором «Санди экспресс», а второй, Джон Логан, — журналистом, специализировавшимся на шоу-бизнесе. Последний брал у нее интервью и написал восторженную статью; он был завзятым профессиональным театралом. Она ответила на их дружеские кивки и улыбки, затем повернулась к стойке и отпила глоток коктейля. Потянувшись к сумочке за сигаретой, Катарин сразу же передумала, вспомнив о своем голосе.
Катарин очень бережно относилась к своему здоровью. Обладая хрупким телосложением, она была подвержена простудам и бронхитам. Горло у нее уже не болело, но она опасалась рецидива, особенно теперь, перед пробой, а курение совсем не способствовало кристально чистому тембру, над которым она так настойчиво работала. Она также напомнила себе, что ей необходимо взять несколько дополнительных уроков по постановке голоса у Сони Моделле. Катарин хотела предстать перед кинокамерами в наилучшей форме.
В свои двадцать один год Катарин была довольно противоречивой женщиной. В ее личности, как и подозревал Николас Латимер, была странная раздвоенность. Талантливая до предела возможностей, она всегда стремилась к бесконечному совершенствованию своего мастерства, используя при этом почти драконовские способы, и, несмотря на огромную веру в себя, порой переживала времена, когда ей необходимы были дополнительные восторженные подтверждения ее актерского дарования. Она обладала отзывчивым и благородным сердцем и могла многим пожертвовать, чтобы помочь другу или коллеге. Для ее преданной натуры никакие жертвы не казались чрезмерными. Но другой стороной этой блестящей медали были холодный расчет, собственные интересы и беспощадная решимость добиться своего любой ценой. И самое удивительное, что она никогда не испытывала угрызений совести, когда ей приходилось использовать кого-то для достижения своих корыстных целей.
И сейчас, когда Катарин сидела в баре, потягивая свой коктейль, ее мысли снова перенеслись к тексту, который ей предстояло использовать на пробе. Она должна уговорить, убедить Николаса Латимера адаптировать текст. От этого многое будет зависеть. О, если бы он не был таким безразличным ко мне! В эту минуту она услышала голос сзади:
— Простите, вы Катарин Темпест?
Катарин быстро обернулась и увидела плотную девушку с румянцем во всю щеку и яркими морковно-рыжими волосами. Это было очень эксцентричное создание в костюме пурпурно-фиолетового цвета и в маленькой изумрудного цвета фетровой шляпке с длинным пурпурным пером. «Какая странная цветовая гамма», — подумала Катарин и сказала:
— Да, это я. — Она слегка нахмурилась, вспоминая девушку, а затем воскликнула: — Ах, конечно, вы Эстел Морган. Как поживаете? — Катарин протянула руку, тепло улыбаясь.
Привыкшая к необходимости пробиваться в жизни самостоятельно, она никогда не пренебрегала отношениями с журналистами. Даже тех, кого она относила к категории мелкой сошки, Катарин обрабатывала сногсшибательной дозой своего неотразимого обаяния — на всякий случай.
Девушка с морковно-рыжими волосами крепко пожала руку Катарин, сияя от удовольствия.
— Я чувствую себя классно. И как приятно, что вы — известная актриса — помните меня.
«Как можно тебя забыть?!» — подумала Катарин с сарказмом, но мудро оставила при себе эту ремарку.
Сияющая Эстел пустилась в разглагольствования:
— Мы встречались на приеме у леди Уинер или это было у герцога Бедфорда?
Катарин засмеялась. Ее развеселило беззастенчивое спекулирование именами. Все еще смеясь, она покачала головой.
— Нет, я думаю, мы были представлены друг другу на приеме, который Джон Стэндиш давал для Терри Огдена несколько месяцев тому назад.
— Правильно! И вы смотрелись абсолютно восхитительно в маленьком черном платье с несколькими нитками жемчуга. Между прочим, я сказала Хиллари Пирс, и она согласилась со мной, что вы были там самой красивой, самой шикарной женщиной. Мне нравится Хиллари, она чудесная девушка, хотя в тот вечер, мне кажется, она немного спятила. Вам не показалось?
Глаза Катарин расширились, она озадаченно уставилась на Эстел:
— Нет, мне так не показалось.
Эстел весело продолжала:
— О, но я сама видела! Хиллари провела весь вечер, распуская слюни около Терри. Я не могу сказать, что осуждаю ее. Он тот человек, по которому можно пускать слюни. Но я тогда подумала: хорошо, что рядом нет Марка, он был на съемках где-то в самой черной Африке или Индии. Я думаю, он бы сильно ревновал, если бы увидел этот спектакль.
Катарин тут же навострила ушки при упоминании имени Хиллари Пирс в связи с Терри Огденом. «Маловероятная комбинация», — подумала она. И все же ее заинтересовала эта сплетня. Однако она решила, что лучше не показывать своего любопытства и не расспрашивать у Эстел подробности. Она зафиксировала эту информацию в мозгу, чтобы вытащить как-нибудь в подходящий момент, и сказала:
— Боюсь, я пропустила эту интересную сцену. Но одну вещь помню — вы ведь, если я не ошибаюсь, пишете для американского журнала?
— У вас сказочная память! Да, я пишу для нескольких американских журналов. Я внештатный выездной корреспондент по Европе. Специализируюсь в основном на бомонде и шоу-бизнесе.
Катарин стало ясно, что Эстел Морган вовсе не собирается распрощаться с ней в ближайшее время, поэтому она сказала приветливо:
— Не хотите ли чего-нибудь выпить?
— О-о-о, как мило с вашей стороны. С удовольствием! — Она пристроилась у стойки рядом с Катарин. Указывая своей изумрудно-зеленой перчаткой на бокал Катарин, пронзительно воскликнула: — Что это вы пьете?