Катарин прониклась пониманием проблем Франчески. Наступило короткое молчание, после которого актриса отважилась сказать:

— Мне кажется, я понимаю, что с вами, — она помедлила, а затем мягко продолжила, — вы внезапно потеряли веру в свои силы, Франческа, и от этого впали в депрессию. А этого позволять себе никак нельзя. Я знаю, вы сможете написать книгу. И я уверена, что она будет хорошей. Будет иметь успех. Не знаю, откуда у меня эта уверенность, но я это чувствую. — Катарин откашлялась и добавила: — Не думайте, что я не понимаю, что с вами происходит. Я сама не раз переживала подобные состояния. Какая-то растерянность, страх, что провалюсь, — я порой бывала просто парализована ужасом перед выходом на сцену. Но это проходит, если взять себя в руки, продолжать бороться.

Произнося этот монолог, Катарин пристально смотрела на Франческу, стараясь, чтобы ее слова звучали как можно более убедительно. Но та не реагировала, погруженная в безысходность. Карие глаза Франчески потемнели, она нервно кусала губы и вертела в руках ножку бокала. Через несколько секунд Катарин решила попробовать подойти к ней по-другому. Она заботливо сказала:

— Вы знаете, Франческа, я думаю, что нам всем важно делать то, чего мы страшимся. Ведь если это получится, у нас появляется чувство победы. Конечно, требуется много сил и решимости. И смелости. Но, в конце концов, игра стоит свеч. Вы не должны сдаваться, Франческа, дорогая.

Катарин, по природе сама будучи целеустремленной и дисциплинированной, всегда удивлялась, когда видела, что эти качества отсутствуют у других. Теперь она хотела зажечь Франческу, вселить в нее такое же страстное желание победить, которое определяло ее актерскую карьеру. Для Катарин чувство внутреннего удовлетворения, равно как слава и деньги, было стимулом и побудительным мотивом всех ее действий.

Она внимательно посмотрела на Франческу и убежденно воскликнула:

— Вы должны стремиться к своей мечте, потому что без мечты мы — ничто. Иначе не стоит жить.

Франческа растерянно покачала головой.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, Катарин, но, наверное, у меня нет достаточной веры в себя. — Она поджала губы: — И потом, не слишком ли самонадеянно воображать, что я могу взяться за историческую биографию такого масштаба и осилить ее?

— Нет, не слишком, — возразила Катарин. — У вас есть талант, образование, умение и желание много работать и… — оборвав предложение на полуслове, она разразилась смехом, — я думаю, много людей считали меня самонадеянной, когда я пыталась получить роль Прекрасной Елены в «Троянской интерлюдии». Но, что бы они ни думали и даже ни говорили мне, я внимания не обращала на их мнение. И я получила роль! — Ее тон внезапно стал более настойчивым. — Послушайте, Франческа, если вы бросите сейчас эту работу, вы будете жалеть об этом всю жизнь. У вас никогда не будет решимости и уверенности в себе для того, чтобы начать другую книгу. Вы предадите свой талант, отбросив его как ненужную вещь, а это чудовищное преступление перед собой. В конце концов, вы никогда не освободитесь от чувства горечи от того, что упустили что-то главное в жизни. И подумайте о работе, которую вы уже сделали! Неужели все эти месяцы потрачены понапрасну?

— Да, мне кажется, вы правы, — согласилась Франческа. Она была удивлена и тронута заботой Катарин, ее моральной поддержкой и искренним желанием помочь. В ее голосе звучала искренняя благодарность, когда она наконец признала: — Я думаю, вы попали в точку. Я потеряла самообладание. И масштаб работы, которую еще предстоит сделать, пугает меня. У меня такое чувство, что я схватила больше того, чем могу переварить.

— У вас должен быть положительный настрой. — Катарин ободряюще улыбнулась и сказала участливо: — Мне кажется, вы просто немного устали и подавлены. Думаю, вам следует на время оставить книгу и отдохнуть. Займитесь чем-нибудь, что не имеет никакого отношения к биографии. Вскоре вы почувствуете себя отдохнувшей и способной снова приняться за работу. — Внезапно в голову Катарин пришла еще одна мысль, и она быстро добавила: — Подумайте, может быть, я чем-то могу вам помочь? Может быть, в каких-нибудь исследованиях. Честное слово, я была бы рада быть полезной.

Франческа выпрямилась и удивленно уставилась на Катарин. Она была так тронута великодушием актрисы и ее участием, что даже несколько растерялась. Неожиданно она вспомнила о тревогах отца. Теперь она была убеждена в том, что у него не было причин волноваться. Катарин была именно той, за кого она себя выдавала. Добрая и бескорыстная. Все заботы, которые тяготили Франческу, сразу же улетучились, и она почувствовала странное облегчение. Теперь бы ей и в голову не пришло расспрашивать Катарин о ее жизни в Чикаго, что она намеревалась непременно сделать. Она даже сформулировала вопросы в автобусе на пути сюда из Британского музея. «Как бестактно, как неделикатно они могли бы прозвучать», — подумала Франческа.

— Очень мило с вашей стороны, Катарин. Однако, боюсь, кроме меня, никто не сможет вести исследования, потому что только я знаю, что мне нужно. — Она искренне рассмеялась. — По крайней мере, думаю, что знаю. Но в любом случае спасибо за предложение. Это воистину великодушно с вашей стороны.

— Обязательно дайте мне знать, если понадобится моя помощь, — ответила Катарин с мягкой улыбкой. Затем выражение ее лица изменилось, стало торжественным, и взгляд, которым она посмотрела на Франческу, стал очень серьезным. Она крепко сжала руку девушки. — Обещайте мне, что вы не бросите писать книгу и, если вы опять почувствуете депрессию, скажете мне об этом. Обещайте!

— Обещаю.

— Ловлю вас на слове. А теперь, пожалуй, нам Пора пойти на ленч.

После того, как они удобно устроились за столом, Катарин бегло просмотрела меню и спросила:

— Что вы хотите заказать?

— Я даже не знаю, — ответила Франческа, пробегая глазами перечень деликатесных блюд. Цены ужаснули ее, и она решила повторить заказ Катарин. — А что заказываете вы?

— Я, пожалуй, возьму жареный на гриле донверский палтус и зеленый салат.

Франческа кивнула.

— Я думаю, я возьму то же самое. Звучит заманчиво.

— А как насчет вина?

— Ни в коем случае! От вина меня потом целый день тянет в сон.

Катарин засмеялась молодым переливчатым смехом:

— Со мной происходит такая же история. Я, пожалуй, тоже откажусь от вина, иначе не проснусь к вечернему спектаклю.

К их столу подошел официант, и Катарин сделала заказ. Затем она повернулась к Франческе и сказала:

— Вы не возражаете, если я выйду на минутку? Мне нужно привести себя в порядок.

— Да, конечно.

Катарин отодвинула свой стул, встала и проследовала через зал, устремив взгляд на арку входной двери и чувствуя на себе восхищенные взгляды. В туалете она достала губную помаду и подкрасила губы. Прошло всего несколько секунд, как дверь распахнулась и в туалет влетела Эстел. По всему было видно, что она с трудом сдерживает себя.

Катарин оглянулась, но не успела даже открыть рот, как Эстел возбужденно заговорила:

— Катарин, представь себе, что я узнала! Потрясающая новость! Слушай внимательно. Человек, с которым я обедаю, сказал мне, что в Лондоне совершенно определенно находится журналист, собирающий материал для «Конфидэншл».

— Боже мой! — Катарин уставилась на Эстел и крепче сжала сумочку. — Он уверен?

— Да, он совершенно уверен.

— Откуда он знает?

— Питер — это парень, с которым я обедаю, руководит лондонским офисом ведущей голливудской рекламной фирмы, имеющей дело с рядом ведущих кинокомпаний. Лос-анджелесский офис предупредил его о репортере из «Конфидэншл». Как раз сейчас некоторые из основных клиентов этой фирмы снимают фильмы здесь в Лондоне или в Европе, и Питера попросили предупредить их, чтобы они особенно не высовывались. — Эстел закатила глаза и хихикнула, а затем продолжила: — Он также проинструктирован скрупулезно проверять любого внештатного журналиста, который берет интервью, чтобы убедиться, что он действительно аккредитован при издании, которое он якобы представляет.

— Ты имеешь в виду, что он не знает, кто этот репортер из «Конфидэншл»?

— А ты что думаешь, что журналисты, работающие на «Конфидэншл», такие дураки, что будут объявлять об этом? Перед ними же захлопнут все двери! К тому же они обычно работают под вымышленным именем, так что их трудно вычислить.