Несмотря на кипевшую в нем ярость, Майкл Лазарус не мог удержаться от того, чтобы не открыть его. Контракт был аккуратно разорван посередине. Глаза Лазаруса были прикованы к двум обрывкам, которые он держал. В первый момент казалось, что он загипнотизирован. И действительно, он был в шоке. Никогда в жизни он не был так унижен, так оскорблен. Это было почти непостижимо, и по мере того как до Лазаруса доходил смысл происходящего, его затылок, а затем и лицо густо покраснели. Когда он поднял голову, его осуждающие глаза были похожи на стальные лезвия.

Прежде чем он успел вымолвить слово, Виктор, быстрый на провокационные замечания, сказал:

— Вот что я думаю о вашем контракте. И я уверен, вы знаете, что вы можете с ним сделать. Как ни трудно вам в это поверить, я не хочу ваших денег и совершенно определенно не хочу, чтобы вы участвовали в моей картине.

Виктор взял свою папку и встал.

— Всего хорошего, Майкл, — закончил он с вежливой улыбкой. Его черные глаза были холодны и непроницаемы, как мрамор. Ник также встал. Лазарус несколько секунд смотрел на них с яростью. С его лица сошла краска. Оно было белым как мел, а голос, хотя и сохранивший свою обычную вкрадчивость, звучал убийственно, когда он сказал:

— Вы будете всю жизнь жалеть об этом, Виктор. Жалеть и раскаиваться. Раскаиваться и жалеть. Я об этом позабочусь, мой друг.

Виктор воздержался от ответа. Он взял Ника под руку и сказал:

— Пошли, дружище. Пора покинуть это место. Мне просто необходим глоток свежего воздуха.

Виктор быстро направился к выходу из отеля. Ник следовал за ним, и, когда они оказались достаточно далеко от Лазаруса, он сказал:

— Боже мой, Вик, ты действительно…

— Подожди, пока мы не окажемся на улице, Ники, — прервал его Виктор монотонным голосом. Они молча забрали свою одежду из гардероба. Виктор влез в кашемировое пальто светло-коричневого цвета и посмотрел на Николаса краешком глаза: — Должен признаться тебе, Ник, что я получил большое удовлетворение, приложив его именно так, как хотел.

— Я тоже. Но мне не понравились его прощальные слова о том, что ты пожалеешь. У него плохая репутация: он мстительный. При такой степени враждебности это небезопасно. Он попытается отыграться, Вик. — Голос Ника нервно вибрировал. — Вообще он изрядная тварь. Зловещая. Если честно, он меня пугает. Тебя нет?

— Нисколько. — Виктор бросил на Ника короткий взгляд. Его глаза сузились. — И я не думаю, что он напугал тебя, Ник. А что касается его зловещего облика, я думаю, что это плод воображения писателя, работающего сверхурочно. Ты любишь играть режиссера, ведающего подбором актеров, и представлять людей в разных ипостасях: проституток и леди, хороших парней и злодеев, добро в борьбе со злом и всю эту музыку.

— Наверное, это так, — согласился Ник, — тем не менее я думаю, что он чудовищно беспринципен. Ты и сам говорил, что он параноик. Боже, мне очень жаль Элен. Не могу смириться с мыслью о том, что она связалась с таким типом, как он.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — прервал его Виктор, — но она взрослый человек. Я думаю, в отношениях с мужчинами она может за себя постоять. Как ты считаешь?

— Думаю, что да. Кстати, ты заметил у него вспышку интереса, когда ты объяснял, кто такая Катарин?

— Конечно! Тот же самый взгляд я заметил в понедельник вечером в баре ресторана. Лазарус пришел с фигуристой рыжей бабенкой, увешанной побрякушками на всех мыслимых местах и присосавшейся к нему, как спрут. А с того момента, как он увидел Катарин, рыжей для него как бы не существовало. И не думай, что она не видела, кем он так заинтересовался. Это было так заметно. Они выпили по одному бокалу и ушли как раз перед твоим приходом.

— А кто эта рыжая?

— Не имею понятия, — ответил Виктор. — Но могу сказать тебе одно, Ник. Я думаю, Майкл Лазарус — большой бабник, выработавший свой собственный примитивный стиль обращения с женщинами. Мне это не приходило в голову раньше.

— Да он вообще крайне неразборчивый в средствах человек. Я думаю, Лазарус — настоящий подлец во всем, что касается женщин. И для меня очевидно, что у него, как у моряка, по подружке в каждом порту. Элен в Париже, рыжая в Лондоне. И одному Богу известно, где остальные. — Он вздохнул. — Бедная Элен. Разве он ей пара? Хотя это, я думаю, ее проблема, а не моя.

Виктор шагал быстро, охваченный своими мыслями. Через некоторое время он сказал:

— Ты не возражаешь, Ники, если мы прогуляемся? Мне не хочется сразу же возвращаться в «Клэридж». Я все-таки здорово взвинчен и чувствую, что надо бы поразмяться.

— Не возражаю.

Виктор и Ник шли быстрым шагом, не разговаривая, но хорошо понимая друг друга, как это было всегда с момента их первой встречи. Ни у одного из них не было потребности говорить, поскольку их сердца бились в унисон. Каждый из них погрузился в собственные мысли, и так они шли по Пиккадилли, миновали Грин-парк, направляясь к Гайд-парку Корнер.

Виктор размышлял о переговорах с компанией «Метро-Голдвин-Майер», анализируя предстоящую сделку и пытаясь сформулировать все пункты договора так, чтобы сделать их более привлекательными для партнера. Его участие в фильме давало требуемые ими гарантии кассовых сборов, и они не возражали против того, чтобы в фильме в главной женской роли снялась неизвестная актриса. Но если он предложит им созвездие настоящих талантов, то сделка будет исключительно выгодной для обеих сторон. Он не сомневался в том, что ему нужна команда серьезных британских актеров с именами, например, Терри Огден на важную роль Эдгара Линтона. И конечно, необходим хороший режиссер-постановщик. Марк Пирс. К сожалению, Марк уже отказался, сославшись на то, что не хочет ставить повторную экранизацию. Во всяком случае, он так сказал. Виктор знал, что должен заполучить его любой ценой. Но ему не было нужды беспокоиться о Марке Пирсе или Терри. Эту проблему будет решать надежный человек, и она будет обязательно решена. Если бы к тому же он сумел заполучить Осси Эдвардса, то вообще жил бы припеваючи. Эдвардс был лучшим оператором в Англии и уже завоевывал международную репутацию. Необходимо было еще получить гарантии на завершение фильма. Ему, возможно, придется обратиться к знакомому финансисту в Нью-Йорке, а впрочем, Джейк Уотсон проконсультирует его по этому вопросу. Джейк должен приехать в начале следующей недели. Он просто горел желанием начать съемки. Да, теперь, когда он принял несколько важных решений, все начинало крутиться.

Ник продолжал думать о Майкле Лазарусе. Несмотря на шутку Виктора о его писательском воображении, ничто не могло поколебать его уверенности в том, что этот человек опасен. Но чем мог Лазарус навредить Виктору? Ничем. У него не было никакого веса в киноиндустрии, и, кроме того, Виктор, будучи звездой и даже суперзвездой, был и частью старого голливудского истэблишмента, того верхнего эшелона киноиндустрии, который, по существу, являлся элитным клубом. «Господи, как же ты глуп!» — неожиданно воскликнул Ник про себя. Люди склада Лазаруса, обладавшие в течение столь длительного времени огромной властью, могли тем или иным образом влиять на исход дела в любом бизнесе, где крутились большие деньги. Он по привычке прокрутил в памяти несколько раз тот эпизод, анализируя его и тревожась все больше. Наконец, он сдался, придя к выводу, что его беспокойство ни к чему не приведет. Виктор казался спокойным и уверенным. Лучше всего не думать об этом, решил Ник. Если Лазарус пойдет войной на Виктора, его другу придется отразить не одну лобовую атаку. Для Ника было очевидно, что он до конца будет с Виктором в этой борьбе.

Ник вздрогнул от холода и поплотнее закутался в свое теплое пальто, внезапно ощутив сырость воздуха и порывы разыгравшегося ветра. Они были уже на Парк-Лэйн, приближаясь к отелю «Дорчестер», за которым просматривалась верхушка Марбл-Арк, силуэт которой отчетливо выделялся на фоне неба. Ник резко поднял голову, прищурившись. Это было уже не то весеннее небо, каким оно было утром — сиявшее великолепной голубизной и глянцем старого китайского фарфора, золотистое от солнечных лучей. Солнце скрылось, и голубизну омрачили сгущавшиеся облака разных оттенков: от жемчужного до опалового и пепельно-серого, переходившего в свинцово-синий на кромках облаков. Там, на краю горизонта, лучи света неожиданно прорывались, как осколки разбитого хрусталя, и светящимися стрелами вонзались в темную массу облаков. Через мгновение небо приобрело совершенно невероятные оттенки. Таким оно бывает только до или после грозы, но для Ника оно было божественно прекрасным.