Барбара Брэдфорд - Голос сердца. Книга вторая

Дэвид развалился на диване, закинув ногу за ногу, и вопросительно посмотрел на Дорис.

— Что ты знаешь об О'Рурке?

— Совсем немногое, Дэвид. Я уже сказала Катарин, что мы с ним незнакомы, мы вращались в разных кругах чикагского общества. Поговаривали, что он пользуется в городе большим влиянием, благодаря своим деньгам и политическим связям, прежде всего с Ричардом Дейли, который заправляет всем городом, а также — графством Кук и чикагской демократической машиной. Думаю, что его влияние не ослабло и по сей день. Много лет назад до меня доходили сплетни, что он порядочный бабник, во всяком случае, внешне он весьма привлекателен. Но никаких скандалов вокруг его имени не было, по крайней мере мне о них ничего неизвестно. Конечно, тебе мало знакомы люди его типа — всего добившиеся в жизни самостоятельно, амбициозные, напористые и безжалостные, — сухо рассмеялась Дорис. — Я бы даже сказала, совершенно безжалостные. Убеждена в том, что как отец он наверняка был очень строгим, даже тираничным, в отношении Катарин. Я хорошо знаю людей подобного сорта и думаю, что тебе они известны не хуже меня.

— М-да, — пробормотал Дэвид и затянулся сигаретой. — Сейчас Ким руководствуется в своих поступках скорее чувством, чем разумом, и я его могу понять. Катарин — очаровательное создание, у нее необыкновенный шарм, — тонко улыбнулся он. — Сегодня она была весьма убедительной. Говоря по правде, Дорис, трудно придумать что-нибудь более жалостливое, нежели трогательная история маленькой сиротки. Может быть, именно поэтому она и придумала ее для себя. Мало найдется столь жестокосердных людей, которые смогли бы устоять против нее, и таким образом она гарантировала себе всеобщие симпатию и поддержку. Могу сознаться, что был момент, когда она своим рассказом буквально растрогала меня. Поэтому столь резкая перемена в настроении Кима вполне естественна и ничуть меня не удивила, несмотря на весь его прежний гнев и все то, что он говорил нам до ее приезда. Ким — невероятно добросердечный малый, и Франческа такая же. Теперь; могу поспорить, они оба вылезут из кожи, чтобы найти оправдание Катарин даже вопреки собственным убеждениям. Не правда ли удивительно, насколько они оба в равной мере заворожены ею?

— Да, — согласилась Дорис и наградила его долгим взглядом. — Что ты намерен предпринять по отношению к Катарин и Киму?

— Ничего.

— Но, Дэвид…

— Я не собираюсь вмешиваться, — тоном, не допускающим возражений, заявил граф. — Если я поступлю иначе, то сам подтолкну Кима к ней, и последствия этого могут оказаться самыми плачевными. Запретный плод сладок, сама знаешь.

Уловив несогласие во взгляде Дорис, Дэвид ласково тронул ее руку.

— Если я стану критиковать Катарин или хотя бы слово скажу против нее, я тем самым только восстановлю сына против себя. Я не имею права даже пригрозить ему лишением наследства, поскольку закон первородства абсолютно надежно защищает его. Единственное, на что я могу полагаться, так это на его разум.

Заметив тревогу, притаившуюся в живой зелени глаз Дорис, Дэвид придвинулся к ней и обнял за плечи.

— Послушай, дорогая. Мы не должны ходить с надутыми лицами и вести себя отчужденно по отношению к Катарин или Киму. Мы должны разыграть эту пьесу очень мягко и деликатно. Видишь ли, я убежден в том, что, если предоставить все дело рассудку Кима и не вмешиваться в их дела, то он рано или поздно взглянет на вещи трезво и увидит Катарин совсем в другом свете, в том, в котором вижу ее я сам.

— А какой ты се считаешь сам, Дэвид? — спросила Дорис, откидываясь на спинку дивана и заглядывая ему в лицо.

— Непостоянной.

— Непостоянной?

— Да. Помимо всего прочего, Катарин Темпест — весьма сложная натура, Дорис. Она потрясающе красива, и ей ничего не стоит одним взмахом своих ресниц свести с ума любого мужчину. Она также невероятно талантливая актриса, способная повергнуть в слезы любую аудиторию, будь то театральный зал или веранда там, внизу. Но, кроме того, она — удивительно противоречивая и, на мой взгляд, весьма неуравновешенная женщина. Очень умная, как я уже сказал, но опасная.

Дорис, хорошо знавшая, что Дэвид никогда не позволяет себе непродуманных заявлений, задумалась над сказанным, и мрачные предчувствия закружились в ее голове.

— Господи, Дэвид, я так тревожусь за Кима, сама не знаю отчего.

— Да, понимаю, что ты хочешь сказать. Раньше я сам испытывал то же самое, но только не теперь.

Граф кивнул головой, и, хотя его лицо осталось серьезным, но в голосе прозвучали легкомысленные и доверчивые ноты.

— Ким — благоразумный человек, прочно стоящий на земле. Чутье мне подсказывает, что в конце концов основные заповеди, заложенные в нем воспитанием, возьмут верх. Возможно, в данный момент они отошли в его сознании на второй план. Но заложены они так прочно, что Ким никогда не сможет преодолеть их. В нужный момент они и защитят его. Ну а если он не станет им следовать, то будет глубоко несчастным человеком. Я убежден, что он сам в глубине души понимает все. Мне не остается ничего иного, как только рискнуть в надежде на то, что чувство долга и ответственности возьмут в моем сыне верх над обаянием этой девушки.

— Да, — тихо откликнулась Дорис, искренне надеясь, что Дэвид прав. Она сжала его руку и ободряюще улыбнулась.

— Есть еще одно соображение. Когда пройдет вся эта суета и Ким начнет думать головой, а не…

Дэвид замялся и кашлянул, прикрыв рукой рот.

— …Ну, скажем, не некоторыми другими частями тела, то начнет сомневаться, можно ли по-настоящему доверять ей. Тогда он поймет, я в этом уверен, что Катарин вряд ли сумеет оторваться от своей нынешней жизни, чтобы стать женой фермера, чтобы удалиться вместе с ним в глушь Йоркшира, подобно тебе, — озорно улыбнулся он Дорис, вскакивая на ноги и подавая ей руку. — Закончим на сегодня эту тему. Нам пора спускаться вниз, дорогая. Уже почти восемь.

Ожидая, пока Дэвид распахнет перед ней дверь, Дорис заметила:

— Время действительно работает на тебя, милый. Не забывай, что в начале сентября Катарин отбывает в Калифорнию и будет в отъезде почти три месяца.

— Конечно, — спокойно ответил граф. Его глаза стали серьезными, и он кивнул. — Можешь не сомневаться, это важное обстоятельство я тоже учитываю.

Николас Латимер без стука ворвался в номер Виктора в отеле «Ла Резерв». Он вихрем пронесся через гостиную, чуть не опрокинув подвернувшийся ему по дороге столик, и ввалился в спальню, едва переводя дух.

— Господи! Ты еще не одет! — вскричал он, дико уставившись на Виктора.

Тот, изумленный столь шумным вторжением друга, взглянул на Ника, лениво подняв брови. Он стоял посреди спальни в трусах, длинных черных носках, белой рубашке и черном галстуке.

— Какая муха тебя укусила? — спокойно спросил он, откладывая в пепельницу сигарету и протягивая руку к стакану скотча, стоявшему на туалетном столике.

Ник подлетел к нему, выхватил стакан из его рук и возбужденно закричал:

— Сейчас не до того! Когда мы будем на балу, ты сможешь пить сколько влезет, а сейчас — давай одевайся, ради Бога! Нам надо сваливать отсюда.

— О черт, к чему такая спешка?

— Можешь мне не верить, но там, внизу, Арлин во всем своем блеске, будто спрыгнула с экрана…

— Вот дьявол! И она опять застает меня без штанов, Никки!

Виктор крякнул со своей знаменитой кривой ухмылкой на губах, взял сигарету из пепельницы, глубоко затянулся и отбросил окурок.

— Ну что за вшивое счастье мне выпадает!

— Не спорю. Пожалуйста, Вик, напяливай побыстрее на себя все остальное. Она будет тут через пару минут в сопровождении шести рассыльных, волочащих добрые две дюжины ее чертовых чемоданов. Господи, ну шевелись же ты!

Ник со стуком опустил стакан на столик и обшарил глазами комнату. Обнаружив на стуле брюки, он схватил их и бросил Виктору. Тот поймал брюки на лету, и только теперь выражение его лица изменилось. Наконец до него дошло, что это — не один из обычных розыгрышей его приятеля и что на этот раз Ник не валяет дурака.

— Боже, оказывается, ты говоришь серьезно, а я все думал, что ты шутишь.

— Ну конечно, стану я шутить по поводу ее приезда, когда, черт ее побери, она уже на пороге. Где твои туфли и пиджак?