Ближе к вечеру из Калифорнии позвонил Виктор. Он говорил надтреснутым, искаженным от переполнявших его чувств голосом, и Нику казалось, что в грустном и растерянном тоне Виктора отражаются его собственные гнев и растерянность.

Вечером того же дня, в шесть пятнадцать на экранах телевизоров появился Линдон Бейтс Джонсон и впервые обратился к потрясенной скорбящей нации как ее президент. И только теперь Николас Латимер окончательно осознал тот факт, что Джон Фицджералд Кеннеди действительно погиб, сраженный пулей убийцы, и ощутил чувство громадной невосполнимой утраты, почти такое же, как семь лет назад, когда погибла в автомобильной катастрофе его любимая сестра Марсия.


Ник лежал на диване в своем темном кабинете и курил, не в силах уснуть. Беспокойные мысли непрестанно метались в его голове. Ник чувствовал, что в его стране происходит нечто злое и опасное, действуют какие-то темные силы, и это тревожило его и пугало. Ник всегда внимательно читал газеты и журналы, он изучал историю, древнюю и современную, и уже давно заметил, что правый радикализм набирает опасную силу, что в стране расцветают фанатизм и ненависть. Сейчас страна потрясена безумным и необъяснимым актом жестокости, но разве не была она давно и во многом ожесточена?

Неужели — фашизм? Ник вздрогнул. Будучи евреем, он не мог не знать о германском нацизме и сейчас вспомнил свой давний разговор с Кристианом фон Виттенгеном о приходе Гитлера к власти. Тогда он недоуменно спросил Кристиана: «Скажите мне, ради Бога, как удалось Гитлеру склонить такую культурную нацию, как немцы, к поддержке своей расовой политики, своего антисемитизма?», и тот, удивленно взглянув на Ника, ответил ему вопросом на вопрос: «А на что вообще способна культура?» Нику вспомнилось, как тогда он молча встряхнул головой в ответ, и Кристиан угрюмым тоном, тщательно выговаривая каждое слово, заметил: «Вы, родсовский стипендиат[19], постарайтесь вспомнить, что вы читали по истории, когда учились в Оксфорде. Тогда сами поймете, что ненависть, фанатизм и предрассудки — те чувства, которые очень легко охватывают как отдельных людей, так и целые народы под влиянием дурного и бессовестного человека, когда тот начинает свою дьявольскую работу. Эти фанатичные маньяки играют на людских слабостях, на их страхе и невежестве. Загляните в учебники истории, Николас, и убедитесь, что примеры невероятной жестокости так и скачут по их страницам. Испанская инквизиция, турки, вырезающие безоружных армян, еврейские погромы, начавшиеся в России после убийства террористами царя Александра Второго…

К нашему стыду и глубокому сожалению, звериная жестокость свойственна человеку, это — единственное, что человечество пронесло через века в полной неприкосновенности. Разве можно без содрогания вспоминать о всех отвратительных, не поддающихся воображению актах жестокости, которые совершали против себе подобных люди, осмеливающиеся называть себя цивилизованными? Мы обязаны быть постоянно настороже против любых проявлений слепой жестокости, иначе в самом недалеком будущем рискуем оказаться лицом к лицу с новым страшным террором. История, к сожалению, имеет склонность к повторениям».

Ник снова задрожал, вспоминая, как он, слушая предостережения Кристиана, смотрел в его суровое, страдающее лицо, а потом перевел взгляд на его безжизненные ноги и подумал: «Да, он знает, что говорит. Он сам прошел через это, побывал в пасти дьявола, но сумел вырваться из его зубов».

Ник загасил сигарету в пепельнице и натянул на себя одеяло. Интересно, спит ли Катарин в соседней комнате? Она попросила у него разрешения остаться переночевать, сказав, что не может даже подумать о том, чтобы возвращаться домой. Вскоре после полуночи она облачилась в его пижаму и забралась в постель в его спальне, выглядя при этом такой же утомленной и несчастной, как и он сам.

В этот миг Ник услыхал скрип приоткрывшейся двери и шепот Катарин:

— Ты не спишь, Никки?

— Нет, дорогая.

Катарин вошла в кабинет и, дрожа всем телом, обратилась к севшему на диване при ее появлении Нику:

— Не могу сомкнуть глаз.

Ник подвинулся, освобождая для нее место, и Катарин с благодарностью юркнула под одеяло и доверчиво прижалась к нему.

— Я так напугана, Никки, — сказала она немного погодя. — Боюсь за всех нас, но особенно — за Райана.

Ник чувствовал ее теплое дыхание у себя на щеке.

— Не хочу, чтобы он шел в политику. То, что случилось сегодня, может повториться.

Не дождавшись ответа Ника, она прошептала:

— Это может, может повториться!

— Да, — неохотно согласился Ник, вспоминая слова Кристиана и молясь про себя, чтобы этого не произошло.

Они продолжали разговаривать, тесно прижавшись друг другу и стараясь, как умели, утешить и успокоить один другого. Наконец Ник, которого стала постепенно возбуждать близость ее теплого, красивого тела, убрал волосы с лица Катарин и крепко поцеловал ее в губы.

— Я люблю тебя, Катарин, — сказал он, не в силах больше сдерживать себя.

— И я люблю тебя, Никки, — немедленно ответила Катарин, обвивая руками его шею и отвечая на его поцелуй.

Потом они любили друг друга, не стесняясь своих обнаженных чувств, и акт их любви стал жизнеутверждающим финалом этого страшного дня.

44

Однажды утром, примерно четыре месяца спустя, Катарин проснулась с удивительным и незнакомым ощущением легкости. Казалось, с ее плеч свалилась чудовищная тяжесть. Впервые за многие годы пропала та гнетущая тревога, в которой Катарин жила постоянно, и остались только радость и облегчение, даже легкая эйфория от обретенного наконец счастья с Николасом Латимером.

Катарин энергично выпрыгнула из постели, накинула халат и отправилась в кухню своих новых апартаментов, которые она недавно сняла по совету Ника. Она быстро приготовила себе чашку чая и маффин[20], составила все это на небольшой поднос и вернулась с ним обратно в постель. Прихлебывая чай маленькими глотками, Катарин не сводила глаз с фотографии Ника, стоявшей на тумбочке рядом с кроватью. Она любила его так, как ни одного мужчину в своей жизни, и не переставала дивиться силе и глубине своего чувства. Ее глаза скользили по худощавому привлекательному лицу Ника с искрящимися весельем глазами и озорной улыбкой на губах. Она находила в нем все, что только можно пожелать от другого любимого человека — любовь, заботу, образованность, мудрость, нежность и порой — удивительную забавность. Неужели было время, когда она находила его шутки резкими и жестокими? Да, иногда он бывает насмешливым, но, как она теперь хорошо понимала, в его словах не бывает жестокости. Его ироничность проистекает из его своеобразного взгляда на окружающий мир, из его умения во всем находить смешные стороны, из его способности подшучивать, в первую очередь над самим собой.

Неожиданно мысли Катарин обратились к Бью Стентону. Подобно Нику, Бью всегда внушал ей чувство защищенности. Она искренне любила его, пусть не так страстно, как Ника, и они были счастливы вместе, по крайней мере в начале их брака. Но постепенно отношения разладились, хотя Катарин до сих пор не понимала, почему так случилось. Бью стал отдаляться от нее, постоянно пребывал в дурном настроении, и в один прекрасный день Катарин поняла, что он стал относиться к ней как старший товарищ, но не муж. Она не придала значения случившейся перемене в Бью, но, очевидно, это беспокоило его. Их брак распался, возможно, потому, что Бью совершенно не понимал ее и склонен был считать ее ровное, спокойное отношение к себе равнодушием. Пожалуй, Катарин была удивлена больше, чем кто-либо, когда Бью стал настаивать на их разводе. Но даже теперь он продолжал опекать и по-своему любить ее. Они стали ближайшими друзьями. Но инстинктивно Катарин понимала, что если она когда-либо и нуждалась в Бью, то только в качестве покровителя.

Она громко рассмеялась, вспомнив, как Ник ревновал ее к Бью, когда пару недель назад тот специально прилетел в Нью-Йорк с побережья, чтобы увидеть ее на сцене. Хотя вначале предполагалось дать ограниченное число представлений их спектакля, но он продолжал идти, уже в два раза перекрыв это запланированное число и каждый раз собирая полный зал. Это привело Бью, который всегда предсказывал Катарин большое будущее и благоговел перед ее игрой, в полнейший восторг. Он настоял на том, чтобы отвезти их с Ником поужинать после спектакля и за столом ухаживал за ней с такой предупредительностью, что Ник стал испытывать недоверие и самые мрачные подозрения. Потом Ник в течение нескольких дней докучал Катарин бесконечными расспросами о ее семейной жизни с Бью и бомбардировал ее вопросами о том, почему распался их брак, но так и не добился от нее ясного ответа. Катарин не отвечала на вопросы Ника вовсе не потому, что не доверяла ему, но просто потому, что сама толком до сих пор не понимала, почему ее замужество, образно говоря, «разбилось о скалы». Вместе с тем ревность Ника забавляла Катарин. Они с Бью расстались в 1959-м, а сейчас шел март 1964-го. Трудно понять, как можно ревновать теперь, когда ясно, что между ними с Бью ничего нет.