Вот и все. Правила были жесткими. Он должен сообщить о касании, а это означало штрафные очки.

Никто ничего не заметил. Даже Камерон. Шон мог бы промолчать, вывести мяч с рафа и продолжить игру, что было бы более чем разумно.

Он начал поднимать руку, чтобы подозвать наблюдателя.

— Дядя Шон, — прошептал Камерон, — пожалуйста!

Шон понял, что мальчик видел, как мяч коснулся клюшки. В гольфе все как в жизни. Тайное всегда становилось явным. Окажись Дерек в такой ситуации, он скрыл бы касание. Дерек всегда делал все возможное, чтобы выиграть. «Но это не игра Дерека, — подумал Шон. — Она моя». Он посмотрел племяннику в глаза и поднял руку. Камерон чуть не заплакал, однако лицо его выражало восхищение.

Зрители заволновались, когда Шон сам навлек на себя штрафные санкции. Даже Дункан был изумлен. Шон чувствовал себя удивительно спокойно. Только что он одним ударом проиграл турнир.

Потом Шон заметил что–то у ограждения — белое в разноцветный горошек. Он выпрямился и рассмеялся.

— Лучше поздно, чем никогда, девочки, — сказал Шон, хотя и знал, что они не слышат его. Их куртки и кепки выделялись в толпе. — Лучше поздно, чем никогда.

Камерон тоже улыбался.

— Я знал, что они придут.

— Конечно, знал. А сейчас отойди. Мне нужно выбить мяч на грин.

К чести Камерона, он не выказал своих сомнений. Шон ощутил прилив энергии. Мысль о том, что Лили пришла на турнир, несмотря на горькие слова, произнесенные ими прошлым вечером, вселила в него уверенность. Он занес в воздух клюшку.

Это был удивительный удар, один из тех, о которых потом вспоминают и говорят годами. Мяч взмыл над рафом, перелетел водную преграду, приземлился на грин и покатился по нему… прямо в лунку.

Зрители пришли в восторг. Направляясь к грину, Шон и Камерон слегка отклонились и приблизились к заграждению, за которым стояла Лили с девочками.

Лили не сводила глаз с Шона.

— Ты еще можешь победить, — сказала она. — Он пока не ударил.

Шон смотрел на Камерона и на девочек, чувствуя, как согревает его их любовь, и думал о том, что нет ничего лучше этого. Пожалуй, ничего.

— Неважно, — ответил он Лили. — Я уже победил.

За это лето Лили полюбила шампанское и тосты в честь завершения турнира, которые они поднимали с Шоном Магуайером. Она узнала, что в гольфе победы редки и мимолетны и нет ничего постыдного в том, чтобы прийти вторым.

И все–таки сегодня Лили прошептала: «нет, спасибо» официанту в клубе и стала пробираться сквозь толпу, желая найти Шона. После турнира представители прессы набросились на него, задавая один и тот же вопрос: почему он отдал победу в важном турнире какому–то неизвестному игроку.

— Я ничего ему не отдавал, — уверял Шон журналистов. — Он отлично играл и получил то, что заслуживал. А сейчас, извините меня, леди и джентльмены…

Лили смотрела, как он уходит. Ей пришлось поступиться гордостью, чтобы прийти сюда, но, наверное, для него этого было недостаточно. Она заставляла себя улыбаться, здороваясь с людьми, находившимися в зале для приемов. Там были ее родители и Вайолет, ходившая вокруг накрытого стола.

Мать положила руку на плечо Лили. Это не было объятие, но нечто близкое к нему. После вчерашнего разговора Лили лучше понимала ее. Она оглянулась, но Шон уже вышел из зала.

— Пойдемте, поздороваетесь с детьми Кристел, — сказала Лили. Камерон держал сестер за руки. Иногда их откровенное обожание смущало брата, но сегодня он выглядел весьма довольным. Лили знала, что причина этого Бекки Пилчук: она наверняка не сводила с него глаз всю игру. Бекки была восхитительна: высокая, светловолосая, после целого лета работы на свежем воздухе. То, как они держались друг с другом, выражало глубокую нежность, хотя Лили заметила, что Бекки слегка насторожена. Ей хотелось крикнуть: «Не сдерживай себя! Все это только самообман. Не беспокойся о том, что может случиться, просто будь собой».

Она заметила, что Грег Дункан говорит по мобильному телефону, стоя на парковке, и поспешила к нему.

— Извините, — шептала Лили, пробираясь по фойе. Она не знала, что скажет Грегу. У него был роман с ее лучшей подругой, Грег, сам того не зная, стал отцом ребенка Кристел и одновременно встречался с другими женщинами — в том числе и с Лили.

— Грег! — окликнула его Лили.

Пока он отключал телефон, его лицо сияло торжеством, но улыбка исчезла, когда он увидел ее.

— Привет, Лили.

— Поздравляю с победой. И что теперь?

— Спасибо, — ответил Грег. — Слушай, Лили, я…

— Мистер Дункан. — Кто–то протянул ему микрофон. — Расскажите, что вы чувствуете сейчас. Каковы ваши планы? — Вокруг начали собираться журналисты.

Лили отошла, не желая уподобляться назойливым репортерам. У нее было множество вопросов, но они сильно отличались от тех, которые задавали журналисты. Ты и Кристел любили друг друга? Она была счастлива с тобой?

Ответив репортерам, Грег вернулся к Лили.

— Кажется, я уезжаю из Комфорта.

У Лили перехватило дыхание. Уезжает?

— Корлисс согласился представлять меня, и я буду играть в Кью–Скул всю осень и зиму. Если все пойдет как надо, в следующем году увидишь меня в рейтингах «Пи–Джи–Эй».

Лили пыталась собраться с мыслями. Он уезжает. Новые вопросы закружились у нее в голове. Как ты можешь уехать сейчас? Как насчет твоего ребенка? Это что, ничего не значит для тебя? Сейчас Лили не сомневалась в том, что Грегу Дункану нужно сказать правду.

Повернувшись, она пошла к зданию клуба, но по дороге столкнулась с Камероном.

— Где девочки? — спросила Лили, не скрывая волнения.

— С Бекки. С ними все в порядке.

— А твой дядя?

Камерон бросил взгляд назад. В отдалении рабочие разбирали ограждения, загружая столбики и канаты в грузовики. Высокая фигура возле последнего фервея отчетливо вырисовывалась на фоне закатного неба.

Поскольку Лили так и стояла перед Камероном, раздираемая сомнениями, он сказал:

— Тренер Дункан знает. Дядя рассказал ему вчера вечером.

Лили пыталась что–то сказать, но не могла. Недоверие и испытанное ею облегчение лишили Лили дара речи. Значит, он все–таки сделал это. Несмотря на то, о чем они говорили прошлым вечером, а может, именно поэтому Шон сказал Грегу правду, а тот все равно предпочел уехать.

Лили взяла Камерона за руку; ей было необходимо прикоснуться к нему, прежде чем заговорить.

— Ты в порядке?

С непривычным взрослым спокойствием Камерон осторожно высвободил руку.

— Поскольку Эшли остается с нами, у нас все хорошо.

«И когда этот мальчик успел так вырасти?» — думала Лили, глядя на него.

— Твоя мама была моей лучшей подругой, и я любила ее всем сердцем. Но я не собираюсь оправдывать ее. Она делала ошибки, как и все люди. А эта ошибка была чудовищной.

— Лили, никто больше не говорит «чудовищной».

Она попыталась улыбнуться.

— Я хочу сказать, что злиться на мать — и на отца тоже — плохо.

— Я любил их, О’К? Это никогда не изменится.

Слезы навернулись у нее на глаза.

— В них было очень много хорошего, в твоих маме и папе. Много любви. Они обожали тебя с того момента, как ты родился. Ты — лучшая часть их обоих, Камерон, ты знаешь это?

Он поковырял землю носком ботинка.

— Да. Понятно.

— Хорошо. Я больше не буду смущать тебя. — Лили посмотрела на того, кто стоял на фервее.

— Мне пора.

Камерон едва заметно улыбнулся.

— Конечно. Мы присмотрим за девочками.

В лучах закатного солнца Шон казался волшебным сновидением, и Лили не решалась заговорить с ним, боясь, что она проснется и он исчезнет. Но Шон повернулся к ней, и она почувствовала себя дурочкой. В ее жизни не было момента реальнее, чем этот.