— Это мой дом. Мой. Ты думал, я убегу? Позволю тебе измываться надо мной? Думал, я не стану бороться, чтобы вернуться назад? — Она уперлась рукой в землю, затем бросила ком сырой земли и задела его щеку.
Он тотчас налетел на нее, обернул рубашку вокруг ее плеч:
— Одевайся!
Она зло зашипела и вырвала руку, но потеряла равновесие. Он уселся на нее верхом, коленями сжал ее бедра и попытался одеть ее. Свободной рукой она ударила его по лицу. Он ловко перехватил ее руку и пристально посмотрел ей в глаза. Гнев отступил, прежний страх прошел, он наконец застегнул на ней рубашку.
— Привет, соседка, — бросил он с сарказмом и сел рядом.
Рубашка прикрывала ее только наполовину. Артемас покосился на длинные ноги Лили, запачканные красной высохшей грязью.
Она тяжело и часто дышала, наконец поднялась.
— Я думаю, Тамберлайн уже сказал тебе, что мы с мистером Эстесом…
— Черт, да, он сказал мне!
— Тут уж ты ничего не сможешь сделать.
Она потянулась за бутылкой. Артемас опередил ее и отшвырнул бутылку на мягкую землю, покрытую высохшими сосновыми иголками.
— Хуже нет захудалой попойки!
Он вскочил на ноги и потащил ее к ручью. Она, сопротивляясь, упиралась голыми пятками, но он не обращал на нее никакого внимания.
Подтащив ее к мелководью, он усадил ее на песчаное дно, а сам тут же опустился рядом. Вода обжигала!
У Лили перехватило дыхание, холод пробрал до костей. Взяв себя в руки, она попыталась отстраниться, но ничего не вышло: одной рукой он крепко держал Лили за волосы, другой — омывал лицо.
— Прекрати, — приказала она слабым голосом и, закрыв глаза, жалко сгорбилась. Послышалось его прерывистое дыхание.
— Бог проклянет тебя, Лили, — прохрипел он как можно ласковее. — Это убьет меня.
Она заплакала — беспомощными, унизительными, пьяными слезами.
— Лучше бы ты никогда меня больше не видел, но отсюда я не уеду!
— О Боже! — Он застонал от отчаяния. — Не хочу, чтобы ты уезжала, но не могу ничем помочь тебе.
Он обхватил ее за талию и вытащил на берег. Голова ее бессильно упала ему на плечо, оба дрожали.
— Завтра будет год. — Она с трудом выговаривала слова. — Иногда мне кажется, что прошла вечность, а порой — что случилось вчера Я так сильно скучаю по ним Одиночество — Боже, одиночество! Я совершаю какие-то безумные вещи! На прошлой неделе приезжали друзья из Атланты: Хэй и другие… Я хотела, чтобы они остались со мной… но ни один не остался. Кузины Ричарда приезжали из Южной Каролины на Рождество. Они так мне сочувствовали… даже предложили переехать к ним. — Она ударила кулаком по колену, так была противна сама себе. — Ричард хотел, чтобы я жила вместе с ними, но я не могу. Здесь мой дом, здесь я должна остаться… и бороться за себя.
Артемас шепнул ей на ухо:
— Твоя честь никогда не была под вопросом. — Потом он обнял ее и с горячностью спросил: — Но ведь должно же быть что-то, чем ты живешь?
— Работа. Созидание и время. Я чувствую, как Ричард со Стивеном понемногу уходят. Это больно. Это очень больно! Не хочу, чтобы они уходили!
— Надо отпустить их.
— Я не могу. Не могу из-за всего того, что мы никогда не узнаем. Разве тебя не гложет сомнение?
— Ежедневно. А еще я каждый день думаю о тебе. Когда я нашел тебя одну, мне стало так же больно, как…
Его голос оборвался. Он обнял ее и неловко поцеловал в лоб.
Она застонала и подняла голову, неосознанно стремясь к нему, чтобы хотя бы немного заглушить свою горечь. Он поцеловал ее глаза, пылким, горячим поцелуем, его губы напоминали приятный огонь.
«Прикоснись. Выживи. Прости».
Заплакав снова, она прижала свои губы к его губам, и он ответил. И вдруг накатило раскаяние. Она посмотрела вперед и закрыла глаза, сквозь стиснутые зубы со стоном выдохнула имя Ричарда.
У Артемаса перехватило дыхание. Он с трудом сделал глубокий вдох.
— Я отвезу тебя к тете, — произнес он ровным, бесстрастным голосом.
— Нет. — Она вдруг задрала голову, пытаясь подавить воспоминания о Стивене, Ричарде, самой себе… — Не приезжай сюда больше. Мистер Эстес не хочет, чтобы ты появлялся здесь, а я никогда не выкуплю ферму.
Артемас резко повернул ее к себе:
— Опять обвиняешь.
Он поднялся и зашагал прочь. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он услышал плеск ручья. Она, стоя на коленях, уже в джинсах и теплой куртке поверх мокрой рубашки, завязывала шнурки на своих ботинках.
— Это место уже никогда не станет тем, чем было, — медленно сказал он. — В данной ситуации ничто не будет таким же прекрасным, как раньше. Пора смириться с этим.
— А как же Голубая Ива?
— Не отрицаю, есть места и воспоминания, которые достойны памяти.
— Вот философия человека, которому улыбнулась фортуна благодаря женитьбе на дочери сенатора и продаже технологии керамики военным.
— Да, дабы изгнать дьявола и не стать жертвой.
Она сверкнула глазами:
— Дьявола вроде меня?
— Ты — жертва, раз руководствуешься слепой верой и страдаешь от благородства.
— Ты думаешь, что, посидев обнаженной в холодной воде, я не заслужила места в Галерее славы?
Его передернуло от ее сарказма.
— Пожалуй, так оно и было бы, если бы тебя изнасиловал какой-нибудь бродячий охотник.
— О, вот бы был праздник для всей твоей семьи!
— Ты злишься, стоит ли говорить о подобном.
— Да уж, твои братья и сестры, вероятно, думают, что я вернулась сюда, чтобы снова завоевать твою благосклонность… а может, и твою постель.
— Всей этой грязи тебя научил тот недобросовестный ублюдок, за которого ты вышла замуж?
— Мой муж… — Она пыталась казаться спокойной, но не выдержала и утратила самообладание. — Мой муж меньше прочих походил на циника. И умер с ребенком на руках.
Артемас вздрогнул, будто она ударила его по лицу.
— Лили, — отчаянно сказал он. — Лили. Позволь мне помочь тебе. Я дам тебе денег, ты выкупишь ферму. Я могу…
— О Боже! — Она вздрогнула. — Ты думаешь, я всегда буду принимать от тебя помощь? Ты все еще думаешь, что можешь распоряжаться моей жизнью и получать все, что хочешь?
Артемас опустил руки.
— Да.
Она резко вздохнула:
— Бог проклянет тебя.
Он повернулся и зашагал прочь. Отныне у них не было будущего.
— Она отравилась, — сказал Джеймс. — И Артемас, по-видимому, не желает признавать этого.
Тамберлайн откинулся на спинку плюшевого кресла. Он боялся их скрытого волнения, озабоченности. В семье наступил разлад — такого раньше никогда не случалось.
— А что ему делать? — спросил Тамберлайн. — Бросать родовое поместье только потому, что миссис Портер захотела жить в доме, который столь же важен для нее?
— Мог бы заставить ее уехать! — воскликнула Касс. — Вместо того чтобы объяснять нам, что он принимает такое положение дел.
Тамберлайн чуть пожал плечами:
— Разве он намерен расстелить перед ней ковер?
Элизабет нахмурилась.
— Тамми, эта дружба… дает ли основания полагать, чт-о это было больше чем обычная дружба?
— Нет. Как я уже раньше говорил, он проводил время в ее семье, когда был ребенком. Они долгое время переписывались. Переписка была совершенно невинной и сентиментальной. — Тамберлайн, солгав, осторожно прикрыл Артемаса. Тот открылся ему год назад, но этот секрет он никогда бы не выдал.
Элизабет вздохнула:
— А может, она теперь намеренно пытается как-нибудь навредить нам?
— Нет. Я считаю, что миссис Портер очень честная женщина, которая думает, что имеет гораздо больше оснований для мести, чем Артемас.
Майкл подался вперед:
— Но должна же она понять, что ситуация обострилась именно благодаря ей.
Тамберлайн нахмурился.
— Широко публиковалось, что архитекторы и подрядчики несут ответственность за обвал моста и что твой брат полностью исполнил свой долг. Никто не смеет утверждать, что из-за дружбы с миссис Портер он уклонился от своих обязанностей перед «Коулбрук Интернэшнл»… или перед семьей.
Джеймс выругался.
— В семье никогда больше не будет мира, пока она живет рядом с поместьем. Теперь ясно: Лили живет там, чтобы доказать нам, что она вольна делать все, что захочет.
Тамберлайн уже не сердился на Джеймса. Джеймс, по-видимому, стремился разрушить будущее, а не восстановить его. Менеджер с тоской посмотрел на собравшихся.
Джеймс в приталенном черном костюме в полоску, прямой и настороженный, облокотился о мраморный камин, словно спасаясь от холода, одной рукой он сжимал металлическую банку — один из своих тренажеров для физической нагрузки. Элис сидела в кресле рядом, модное черное платье делало ее более подавленной, чем обычно.