Кирилл Дробышев достаточно хорошо знал свою жену. У них всегда было не так. Помнил эту едва сдерживаемую радость встречи, эти шуточные подмигивания друг другу сквозь толпу. Уж мы-то с тобой знаем, что все это лишь дань необходимости и в этой толпе существуем мы двое, и я всегда помню это…
Именно так можно было перевести их многозначительные подмигивания. А сегодня она не ответила ему. Она словно не заметила его подмигивания, смотрела так серьезно. Будто можно в такой день смотреть так серьезно. Будто у них так принято… Когда у них – все наоборот! Смех и взаимные подшучивания – это стиль их отношений.
А вот когда подкрадывается подобный серьез – это сигнал опасности.
Он встревожился.
Калерия Петровна видела, как улизнули Топольковы, и порадовалась за них. Какая приятная пара… Когда-то они с Кириллом тоже вот так убегали в разгар банкета.
Мысль споткнулась о спину официантки. Та загородила собой Кирилла, и Калерия ощутила мгновенный укол ревности.
Что, если все-таки это правда? Пусть на десятую долю, но правда? Что, если она ему хотя бы нравится? И ему приятно, что эта Юля обслуживает его стол, с улыбкой несет поднос… Хотя улыбку непросто представить на этом суровом личике. И все же крутится она у стола, это уже слишком.
Калерия впервые за много лет так мучительно ревновала мужа. Что ж, я старею, уступаю позиции. Что я могу противопоставить вспыхнувшей страсти? Я даже не могу сказать: «У нас же дети!» Самый весомый аргумент…
Она ловила глазами своего мужа. Он, будто не замечая пасов официантки, беседовал с сослуживцем. И вдруг посреди непринужденной беседы поднял глаза, и их взгляды пересеклись. Он заметил, что жена наблюдает! Он увидел, давно увидел и понял: что-то не так.
Калерия на миг запаниковала. Но только на миг. Лучше уж сразу. Объясниться, все обрубить, не мучиться.
Он шел к ней, продираясь сквозь танцующие пары. Пробрался, обнял.
– Пошли погуляем?
Она сходила за шалью.
Влажная ночь оглушила тишиной. Позади веселился и шумел второй этаж камбуза, впереди приглушенно роптал океан.
– Я так соскучился, – сказал Кирилл и обнял жену за плечи. Она не ответила. Некоторое время они шли шаг в шаг, тесно прижавшись.
– Кир, ты помнишь, как мы после свадьбы приехали на точку?
– Спрашиваешь! К нам в первую же ночь забрался в комнату ежик и всю ночь шуршал газетой.
– И мы пытались накормить его чем-то из своего сухого пайка…
– Шпротами!
– Точно, шпротами!
– Лера… что случилось?
Он остановился и повернул ее к себе.
Было темно, но он что-то пытался разглядеть в ее лице.
Она потянула его за собой к стадиону. Дошли до стадиона. Дальше начинался ряд сосен, теснящийся к берегу. За соснами сразу начинался океан.
Раньше это был их любимый маршрут. Раньше… Что, уже отдала?
Она с усмешкой поймала себя на этой мысли, встряхнула головой. Ведь чувствует она: не может это быть правдой! Кирилл сейчас рядом такой родной, такой свой. Все, что болело эти дни, теперь вдруг будто накрыли несколькими слоями марли с анестезией. Притупилось, притихло.
Все глупости. Но все же сказала:
– Ко мне приходила официантка из вашей столовой и сказала, что у вас любовь.
Кирилл смотрел на нее молча, но она уже чувствовала: в его глазах оживают смешинки. До этих слов они лежали замороженные. И вот ожили.
– Фух!.. А я решил, что стряслось что-то! Весь вечер за тобой наблюдал. Думал, заболела. Вижу: какая-то не такая.
– А какая я могу быть, если мне объявили: «Подвиньтесь, я люблю вашего мужа».
– Надеюсь, ты не растерялась? Нашлась что ответить?
– Я вижу, Дробышев, тебя забавляет эта ситуация.
– А тебя нет?
– Меня – нет. Я уже с десяток таких ситуаций разобрала на женсовете. Веселого мало.
Кирилл посадил ее на узкую скамейку. Сам сел рядом. Тесно-тесно обнял за плечи. Как раньше, когда они приходили сюда смотреть футбол.
– Ты у меня совсем девочка. Я думал, что живу с мудрой женщиной, а ты…
– Сам ты…
– Нет, ты! Вот, посмотри, – говорил он, обнимая ее, чуть покачиваясь из стороны в сторону. – Мы с тобой одно целое. Мы – одно существо, мы срослись… Чувствуешь?
– Чувствую, что тебе нужно побриться.
– Ну вот, тогда веди меня бриться. – И, повернув ее лицо к своему лицу, проговорил в самые глаза: – Я так соскучился…
Дробышевы шли домой, держась за руки, как школьники.
Дома, не включая свет, они пробрались в спальню.
Встреча после разлуки всегда приносила им новую волну влечения друг к другу, радость телесного и духовного общения. Но сегодня, после этой небольшой размолвки, они испытывали настоящую страсть, и оба были немного ошарашены собственными ощущениями.
Короче говоря, они сегодня почувствовали себя немного молодоженами.
В перерывах между нежностями они шептались, делясь друг с другом первым кругом новостей, поскольку для неглавных событий еще оставалось утро и вечер и много-много дней впереди.
Единственной запретной темой в семействе Дробышевых оставалась тема детей – после того случая, когда Калерия последний раз потеряла ребенка и перенесла жесточайшую депрессию. Она не нарушала установленного правила. Хотя ее так и подмывало рассказать о том, как она подружилась с Ириной Топольковой и ее славными малышами. Так хотелось рассказать, какие они потешные, эти близнецы, и как узнают ее. Захар молотит ножками, а Иван пускает пузыри.
Но сдержалась, не стала. Знала, что Кирилл хоть и не скажет ничего, но может не поддержать разговор. Не понять ее. Как-то он сказал ей: «У нас не будет детей, и давай поставим на этом точку».
Точку так точку. В конце концов она умолчит о близнецах, но расскажет мужу о жене Тополькова. Какая это замечательная, славная девочка, настоящая жена офицера. Такая активная – и на аккордеоне, и шьет… И вдруг в мыслях своих запнулась. Сколько лет Ирине? Восемнадцать? Столько же могло быть ее дочери. И Кирилл знает об этом. Так что лишние это разговоры. Лишние. Это все – тема детей. Запретная тема.
Чем дольше Ирина жила в гарнизоне, на самом, как ей казалось, краю земли, тем больше ей нравилась эта жизнь. Существование в военном городке имеет свой негласный устав, свои неписаные правила, из которых, впрочем, всегда имеются исключения.
Вскоре она поняла, что жены высшего офицерского состава держатся несколько особняком, свысока посматривают на жен лейтенантов. Те, в свою очередь, высокомерно относятся к женам мичманов, а чтобы дружить семьями, об этом и речи нет. Здесь существуют касты, войти в которые можно только принадлежа по статусу к их кругу. Ирина же умудрилась совсем нечаянно стать нужной, нет, просто необходимой для всех сразу.
После того памятного банкета, на котором она появилась в своем шикарном зеленом платье, все модницы гарнизона узнали, что Тополькова шьет, и на нее посыпались заказы. Дамы быстро смекнули, что свободного времени у молодой мамочки в обрез, и на примерки стали приходить парами. Одна примеряет, другая нянчится с ребятами. В просторной кладовке пришлось устроить стол с машинкой, которая то и дело стрекотала, прошивая легкий крепдешин, немнущийся кримплен или все тот же креп-жоржет. Ассортимент ткани в военторге был довольно богат, а вот купить готовую вещь составляло большую проблему. Обычно весть о том, что в военторг завезли дефицит, облетала городок со скоростью пули, магазин заполняли женщины всех каст. Они записывались, давились, ругались, бывало, срывали друг с друга парики в неистребимом стремлении урвать заграничную кофточку или плащ. Хватали то, что удавалось, невзирая на такую мелочь, как рост или размер.
Но даже тех счастливиц, кому удавалось сцапать желанный дефицит, нередко ждал в итоге сюрприз: желанная вещь в момент становилась в городке едва ли не униформой, ибо магазин в гарнизоне один, а городок маленький. Поэтому платья и костюмы стало модно заказывать у портнихи.
Ее клиентами, кроме женщин всех слоев и прослоек, вскоре стали жена начальника военторга, заведующая детсадом, девочки из парикмахерской, а также жена и дочки адмирала.
Теперь, куда бы ни пришла Ирина, она всюду становилась желанной гостьей. В продуктовом отделе ее всегда обслуживали вне очереди. Причем сама очередь вела себя абсолютно смирно, что в общем-то нехарактерно для 70-х годов. Из испуганной детдомовской девочки Ирина постепенно превращалась в полную сдержанного достоинства офицерскую жену. У нее появились красивые дорогие вещи, за которыми она в отличие от прочих не охотилась в местном военторге. Сапоги, плащи и даже шубки приносили ей на дом, и она все примеряла, весело крутясь перед зеркалом. Жена начальника военторга с серьезным прищуром оценивала обновку и грубовато заключала: