– Как ты могла, мама? Как ты могла?! Ты… ты…
– Лера! – закричала Татьяна Ивановна, видя, что дочь бледнеет на глазах. – Петя! Петя, скорее!
Петр Дмитриевич влетел в комнату и подбежал к дочери. Она обмякла в его руках, уткнулась в китель.
– Ну, ну, детка, успокойся. Прошлого не вернешь. Мать сама вся извелась, знает, что виновата. Может, ее уж и в живых-то нет, дочки твоей. Зато вот ребеночек будет, о нем думать надо.
– Она жива, папа.
– Ну, жива, жива. Ладно. Может, у хороших людей живет. А ты лучше…
– Она жива папа, и ты с ней только что познакомился.
Генерал замер, а Татьяна Ивановна прикрыла рот рукой.
– Что ты сказала, дочка?
Калерия освободилась из объятий отца, поднялась.
– А то. Вы только что познакомились с моей дочерью и вашей внучкой Ириной. Как она вам?
– Лера, что ты говоришь? – насупился генерал. – Мать-то пожалей. Извелась вся.
– Пожалеть? – быстро развернулась Калерия. – Я пожалеть должна? А меня кто пожалел? Мою крошку кто пожалел восемнадцать лет назад? А если бы я случайно… Если бы жизнь сама меня с ней не свела, я бы так и не узнала никогда!
– Но почему ты уверена, что это именно она? – допытывался генерал.
– Она похожа, Петя! – вставила Татьяна Ивановна. – На меня молодую похожа, ты не обратил внимания?
– Да молчи ты, Таня!
– Папа, это моя дочь! – горячо воскликнула Калерия, не желая слушать возражений. Она была как натянутая струна. – Но что я скажу ей в свое оправдание? Захочет ли она теперь видеть меня? Зная, что все эти годы у нее могли быть мать, любящая семья, дом… Простит ли она?!
…Когда они пришли, близнецы только заканчивали обедать и сидели за столом с перепачканными мордашками.
– Ну, солдаты, налетай на подарки! – скомандовал генерал и установил на полу большую коробку. В коробке находилось то, что удалось найти в местном военторге, – большой синий грузовик, красная пожарная машина, танк и пароход. Там же, поверх боевой техники, громоздилось несколько резиновых мячиков и мишек. Близнецы кинулись к игрушкам.
Калерия протянула хозяйке сумку:
– Вот здесь кое-что к чаю.
Ирина радостно засуетилась, не замечая некоторого напряжения среди своих гостей. У нее гости! Все как она хотела!
– Я так счастлива, что вы пришли! – щебетала она, подливая чай своим гостям. – Я, когда в детском доме жила, всегда мечтала, что вот я вырасту и у меня будет свой дом и круглый стол со скатертью. И гости будут приходить. И вот – сбылось!
– У тебя красивая скатерть, – похвалила Татьяна Петровна. – А кто ее вышивал?
– Я вышивала, – охотно пояснила Ирина. – Сама. У меня всегда было такое представление, что в хорошем доме кругом должны быть вышивки.
– Откуда же такой вывод? – поинтересовался генерал. – Вот моя супруга, например, всю квартиру обвязала. Салфетки, салфеточки…
Девушка помолчала, решая в уме, можно ли быть достаточно откровенной с этими людьми. Но ведь они родители Калерии Петровны!
– В моих вещах, в Доме ребенка, сохранились вышивки. Нянечка рассказывала мне, что все мое было вышито – и пеленки, и чепчики – все. Нянечка называла меня королевной. Вот я и решила, что обязательно научусь вышивать и тоже все вышью своим детям. Раз моя мама вышивала, то и я тоже буду.
– Ира, покажи нам платочки. Те, что я у тебя видела, – попросила Калерия.
Татьяна Петровна в волнении теребила край скатерти.
Ирина принесла платочки.
Только теперь до нее докатилось то напряжение, что царило за столом.
Генерал ничего особенного в старых вышивках не увидел, но все же с тревогой следил за дочерью и женой, которые склонились над этими платочками.
– Мне сказали, что их вышивала моя мать.
Татьяна Ивановна прерывисто вздохнула и остановила свой взгляд на Ирине.
– Это я вышивала, – тихо возразила Калерия.
Ирина непонимающе смотрела на нее.
– Это я вышивала в Семеновке, под Курском, когда ждала своего ребенка.
– Но почему же тогда… – начала Ирина, но осеклась. Уставилась на Калерию в немом оцепенении.
Та, в свою очередь, не спускала глаз с нее. Генерал переводил взгляд с одной женщины на другую.
– Ты в Курске родилась? – спросил он.
Ирина механически кивнула. Было видно, что она не в состоянии произнести хоть слово.
Она отошла от стола и постояла над детьми. Все остальные с тревогой наблюдали за ней.
Татьяна Ивановна плакала, не вытирая слез.
Ирина молча вышла из комнаты и скрылась на кухне.
– Ну что же вы теперь молчите? – прошептала Калерия в отчаянии. – Сделайте же что-нибудь!
– Лера, девочке нужно время, – начал отец.
– Она не простит, не простит, – твердила Татьяна Ивановна.
Калерия подошла к закрытой двери кухни.
– Ира! Мне сказали, что ты умерла. Я всегда думала, что моя дочь умерла! Я не знала!
Татьяна Ивановна подошла и встала рядом.
– Детка, твоя мама не виновата, – говорила она в закрытую дверь. – Это только я виновата. Это я сделала! Прости меня…
– Оставьте ее в покое! – сказал генерал. – Дайте ей время. Сейчас мы должны уйти. Собирайтесь.
Женщины послушно засеменили к выходу. Никто из них не знал, что нужно делать и что говорить. Хорошо, что рядом оказался сильный мужчина, которого они привыкли слушать. И Калерия, и Татьяна Ивановна послушно вышли из квартиры.
Генерал приоткрыл дверь кухни и увидел Ирину. Она стояла, прислонившись лбом к стеклу.
– Дочка, мы… мы будем ждать. Мы все надеемся, что ты простишь нас и будешь с нами.
Он аккуратно прикрыл дверь кухни, поднял на руки близнецов, затем бережно вернул их к игрушкам.
Он вышел на лестницу и некоторое время постоял, прислушиваясь, словно решая – уйти или вернуться. Но все же стал спускаться. Вечер оказался тяжелым для Подольских. Татьяна Ивановна пила валокордин, Калерия почти не разговаривала. Генерал пытался читать «Красную звезду», но вскоре бросил это занятие. Ночью, когда Калерия уехала на дежурство, а жена наконец уснула, генерал вышел из квартиры в сырой пронзительный воздух побережья. Он шел по опустевшему городку, изредка отвечая на приветствия военного патруля. У одного дома он остановился, нашел окно во втором этаже. Лампа на кухне горела.
Он поднялся и постучал в дверь. Его внучка еще не ложилась. Увидев его, отступила в прихожую, приглашая войти.
– Дети уснули?
– Да, только что. Они хорошо засыпают после купания.
– А тебе, смотрю, не спится.
– А вам?
– И мне. Ты не сердишься, что я пришел?
– Совсем нет. Проходите.
Генерал последовал за девушкой на кухню.
– Я чайник поставлю.
– Нет, дочка, не нужно. Сядь. Давай поговорим.
Ирина послушно села, исподлобья взглядывая на усатого генерала.
Когда-то давно она мечтала о матери. Иногда – о матери и отце. Но она даже не позволяла себе представить, что могла бы иметь бабушку, дедушку.
И вот он сидит перед ней, ее дедушка. Такой большой, значительный…
А она не может справиться с обидой. Проглотить комок в горле, чтобы поговорить с ним. Да и что она скажет? Что ей больно, бесконечно больно?
Что ей так нужны были родные, когда ее, маленькую, увозили от доброй няньки в чужой город? Как так получилось, что они отказались от нее? Кому она помешала восемнадцать лет назад?
Она не могла задавать вопросов, поскольку боялась ответов.
– Дочка, послушай меня. Я не мастер говорить, – признался Петр Дмитриевич. – Но так многое хочется сказать… Наверное, это я виноват, что так получилось. Строг был с домашними. Требовал с них, как со своих подчиненных в армии. С дочки – чтоб училась отлично, чтоб во всем была лучшая. С жены – чтобы соответствовала моим заслугам. Они никогда не подводили меня.
Генерал помолчал. Ирина смотрела на свои руки, не поднимая глаз. Он крякнул, чувствуя, что не получается быть убедительным. Поскольку сам не убежден, что в прошлом был прав.
– Лерочка ребенок была. Даже когда выросла, все равно для меня ребенок. Я и думать не мог, что у нее любовь. И не знал. У меня тогда командировка была длительная за границу. Простить себе не могу, что мало внимания уделял дочери. А Таня… Она на самом деле добрая, бабушка твоя. Она ведь просто молвы людской побоялась. Карьеру мне побоялась испортить. Вот и напортачила… Лерочке сказала, что, мол, дочка умерла, ну и…
Ирина отвернулась к окну. Она боялась заплакать и закусила губу. Не могла смотреть в лицо генералу и все равно видела, как дрожит нерв у него под правым глазом.