Эдит Лэйтон - Гордое сердце

Брови доктора взлетели вверх.

— Я слышал о вас. Какая честь. Что вы здесь делали, милорд?

— Я навещал отца. Он живет недалеко, к северу отсюда. Я был уже на полпути в Лондон, день выдался великолепный, я съехал с дороги. И попал в засаду.

— Ну что ж, — сказал доктор, — голова у вас работает. Давайте посмотрим, что с телом. Расстегните, пожалуйста, рубашку.

Осмотрев синяки Драмма, он откинул одеяло, чтобы взглянуть на ногу в шине. Доктор ощупывал, нажимал пальцем, задавал вопросы, наконец отошел от кровати.

— Вы в порядке, — заявил он. — По крайней мере в порядке все, исключая голову и ногу. И все-таки не спешите обуваться и требовать костыли. Еще неизвестно, что творится у вас в черепной коробке.

— Уверяю вас, я в здравом уме, — ответил Драмм. — Вряд ли у меня сотрясение мозга. Я всегда отличался крепкой головой.

Доктор нетерпеливо взмахнул рукой.

— Да, крепкая, как камень, но даже камень может треснуть. А нога сломана в двух местах. Слава Богу, что вы были без сознания, когда я пришел на помощь. Было бы очень трудно ее вправить, если бы вы пришли в себя, поскольку процедура весьма болезненна. Но я мог не торопиться и проделал эту работу великолепно. Думаю, все прекрасно срастется — через шесть недель по меньшей мере. Только никакой тряски.

— Некоторой тряски не удастся избежать, — сказал Драмм. — Раз я не могу ехать верхом, то пошлют каретой.

— Не советую, — нахмурился доктор. — Вы очень терпеливы, милорд, но, если не ошибаюсь, даже сейчас испытываете сильную боль.

— Это не важно, боль незначительная, — солгал Драмм. Доктор покачал головой.

— Пусть так. Но я беспокоюсь за вашу жизнь. Поездка в карете, которую вы задумали, повредит не только ноге. Это вопрос жизни и смерти. Как я понял, наша деревенька находится как раз посередине между вашим родовым поместьем и лондонским домом, то есть оба места расположены далеко отсюда, и поэтому вам придется жить здесь до тех пор, пока не окрепнете.

— Ну да, конечно, — криво усмехнулся Драмм. — Здесь же так много места, почему бы нет? Доктор, бедная хозяйка этого дома спит на чердаке, по крайней мере так мне сказали мальчики. В комнате едва можно повернуться. Здесь было бы тесно и воробьиному семейству. Я должен послать за своим камердинером, чтобы больше не обременять мальчиков. Где он будет спать? В конюшне? Как я понял, там уже стоят их лошадь и моя.

— Можно что-нибудь придумать. Александра постарается. Я предупреждаю милорд, движение — огромный риск для вас. — Доктор нахмурился. — По дороге сюда с вами случилось несчастье. Что это было? В вас кто-то стрелял? Почему?

Драмм сосредоточился на пуговицах, которые застегивал.

— Думаю, причин сколько угодно, — тихо сказал он. — Я работал на военное ведомство до конца войны и немного позже.

Доктор с облегчением вздохнул.

— Сомневаюсь, что это был кто-то из местных. Война закончилась много лет назад и нас совсем не коснулась. Наша Комбе — маленькая сонная деревушка, о политике здесь ничего не знают. Скорее всего какой-нибудь парнишка бесцельно стрелял из ружья. Которое позаимствовал у собственного отца. Наши мальчики уже следят за одним таким негодником и, вероятно, делают это не без основания.

— Мне надо будет поговорить с ними, — нахмурившись, сказал Драмм. — Может, так оно и есть. Но поспешные заключения смертельно опасны.

— Значит, вы остаетесь?

Драмм глубоко вздохнул.

— Раз вы не позволяете мне уехать сегодня, то я задержусь до тех пор, пока не вызову своего слугу.

— Только слугу? Не родственников, не друзей? — подняв брови, спросил доктор.

Драмм опустился на подушки.

— У меня есть и те и другие, но я не хочу их вызывать, — ответил он едва слышно. — Отец слишком обо мне волнуется. Не могу же я добавлять ему беспокойства, верно? Что касается друзей, — он криво усмехнулся, — у меня их много. Но, как всякий трезвомыслящий человек, я доверяю только нескольким. По странной иронии судьбы все они теперь семейные люди и нянчат младенцев или ждут их появления, некоторые только что женились. Я не стану бить во все колокола, чтобы они в ущерб своим семьям примчались опрометью сюда. Поверьте, доктор, они бы так и поступили, если бы узнали, что я в беде.

— Тем более, если вас никто не ждет, почему не остаться до полного выздоровления?

— Не считаясь с тем, что я стесняю хозяйку? — спросил Драмм. Он мягко, но проницательно взглянул на доктора. — Кстати, насколько хорошо вы ее знаете?

— Александру? — Доктор удивленно поднял брови, — Я знаю ее с тех пор, когда она еще была ребенком. Прекрасная девушка. И хорошенькая, как вы сами видите.

— Нет, — возразил Драмм, — не хорошенькая. Милая.

— Да-да, — с готовностью согласился доктор. — Вы правы. Умница, способная, очаровательная. И добрая. Заботится о братьях, словно родная мать, несмотря на то что сама ненамного старше их. Бедняга Гаскойн умер три года назад.

— Понятно, — сказал Драмм. — И у нее, конечно, безупречная репутация?

— Конечно. Ну, были какие-то пересуды, когда несколько лет назад она уехала на пару недель, но как только Гаскойн умер, Александра сразу вернулась. Вы же знаете, как люди умеют сплетничать.

— Действительно, — с застывшей улыбкой произнес Драмм. — Знаю. И вы тоже. — Его голос зазвучал вкрадчиво. — И вы, наверное, подумывали о том, как девушке одиноко в этой сонной деревушке? И как ей нужен муж?

— Ну да, — ответил доктор, — она всегда так занята с мальчиками, что и не думает об ухаживаниях.

— Доктор, — сказал Драмм, — благодарю вас за заботу, но я отказываюсь платить такую непомерную цену за ваши услуги.

— Что за чепуха, — с волнением возразил врач. — Я всегда назначаю разумную цену.

— Вы понимаете, что я имею в виду, — твердо сказал Драмм. — Я заплачу золотом, сэр. А не кровью.

Доктор нахмурился и протянул руку, чтобы пощупать лоб пациента. Драмм отвернулся.

— Я встревожен, а не брежу, — резко произнес он. — Дорогой сэр, я знаю, что вы хотите всем добра. Но как бы ни была очаровательна хозяйка домика, я не намерен жениться на мисс Гаскойн. У меня есть друг, который женился как раз при таких обстоятельствах. Это сработало прекрасно. Но со мной не пройдет. Мой отец — человек гордый. Я пообещал ему, что найду невесту с таким же, как у нас, положением, именем и доходами. Мисс Гаскойн очень мила. Уверен, она само совершенство. Но поскольку не отвечает требованиям моего отца, то, боюсь, не может стать моей женой.

Они услышали вздох и, повернувшись, увидели в дверях Александру. Ее лицо пылало от гнева.

— Я впустила вас сюда! — Она подошла к кровати и ткнула в Драмма дрожащим пальцем. — Я чуть не надорвалась, пока тащила вас! Уступила вам свою кровать, сидела рядом всю ночь, чтобы вы не умерли, я беспокоилась о вас. Я сделала бы то же самое для любого лесного з-зверька! — Она запиналась от ярости. — Я не собиралась за вас замуж ни за что на свете, вы самодовольный, ужасный, жуткий тип! Я просила вас остаться из жалости, вовсе не мечтая о замужестве!

— В самом деле? — спокойно спросил Драмм. — А тот факт, что под вашей крышей проживает одинокий джентльмен, и вы тоже одна, вас не смущает? И не пугают последствия? Когда я был без сознания, даже самый строгий блюститель нравственности согласился бы, что пребывание раненого незнакомца в вашем доме неизбежно. Но холостяк с положением, живущий без веской причины у молодой дамы в отсутствие пожилой компаньонки, какой бы незапятнанной репутацией она ни обладала? Вы будете скомпрометированы. А я окажусь в щекотливой ситуации. Вы об этом не думали? — Он рассмеялся неприятным смехом. — Это, может быть, удаленная местность. Но вы живете не на Луне.

Раскрасневшееся лицо Александры стало стремительно белеть. Она повернулась к доктору, который смотрел на нее с таким же удивлением и испугом.

— Боже мой! — произнесла она, падая в кресло. — Я никогда, ни за что… Доктор, — с ужасом глядя на пожилого джентльмена, воскликнула девушка, — помогите мне избавиться от этого типа сейчас же!

Нога болела невыносимо, но Драмм отказался принимать порошки, пока его судьба не будет решена. Спальня находилась на втором этаже маленького домика, как раз над кухней. Получалось, что труба, соединяющая оба очага, доносила до него все разговоры. Сейчас на кухне собрались все обитатели дома. Драмм лежал, измученный болью, испытывая бессильную ярость из-за своей беспомощности, и слушал, как хозяйка дома спорит с доктором по поводу его ближайшего будущего. Из-за этого он снова почувствовал себя ребенком — но не любимым и не избалованным.