– Вы меня напугали!

Она нервно рассмеялась.

– Извините.

Из фургона донесся душераздирающий кашель. Клинок взглянул на миску, что держала в руках Элайза, увидел, что она пуста лишь наполовину.

– Ну как она?

Элайза лишь пожала плечами:

– Ее сильно растрясло. Да и этот холод, сырость… Кашель стал хуже.

Элайза хотела шагнуть под навес, но Клинок удержал ее.

– Я хотел бы поговорить с вами наедине.

– Хорошо. – Она взглянула на него с любопытством, словно сбросив груз усталости. – О чем?

– О Ксандре. Она беременна.

Клинок произнес эти слова с нарочитой резкостью, чтобы скрыть обуревавшие его эмоции.

– Нет!

Элайза отшатнулась от него в шоке, потом обернулась к навесу, пытаясь разглядеть в темноте съежившуюся фигурку.

– Ей страшно, стыдно. Нужно, чтобы с ней поговорила женщина. Она нуждается в вас, Элайза.

Больше ему говорить ничего не пришлось. Элайза медленно шагнула вперед, потом решительно нырнула под навес. Стряхнув дождевые капли с одеяла, она положила его к огню, мысленно повторяя: «Бедная Ксандра, бедная, бедная Ксандра». Это несправедливо! Девочка и так настрадалась. Но Элайза знала, что Ксандре сейчас нужна не жалость.

Она подошла к девушке, села с ней рядом, оправила на ней юбку. Ксандра повесила голову, вся дрожа – то ли от холода, то ли от страха.

– Ксандра, я все знаю, – мягко сказала Элайза. – Клинок рассказал мне.

Ксандра задрожала еще сильней.

– Посмотри на меня, пожалуйста.

Никакого ответа. Тогда Элайза насильно подняла ей лицо и увидела, что из зажмуренных глаз Ксандры ручьем текут слезы.

– Ну открой же глаза. Все будет хорошо.

– Нет, не будет, – всхлипнула девушка.

И все же Элайза несказанно обрадовалась. Впервые после того ужасного случая Ксандра хоть как-то ответила на обращенные к ней слова.

– Нет, все будет хорошо. И не думай, что мы тебя не любим. Мы тебя очень любим и всегда будем любить.

Ксандра открыла глаза, стиснула зубы, лицо ее исказилось от сдерживаемых рыданий.

У Элайзы и самой из глаз текли слезы. Она обняла Ксандру, прижала к себе.

– Теперь все узнают, да? – простонала Ксандра. – Какой позор!

– Тише, не плачь. Все будет хорошо.

– Они будут смотреть на меня так же, как смотрят на Клинка. Они меня возненавидят.

– Нет, милая. Нет.

Но Ксандра ее не слушала. Элайза дала ей как следует выплакаться, с горечью думая о том, как несправедливо устроена жизнь. Неожиданно кто-то положил Элайзе руку на плечо.

– Что случилось? – спросила Темпл.

Элайза заколебалась, понимая, что не может оставить этот вопрос без ответа. Тщательно подбирая слова, она сказала:

– У твоей сестры будет ребенок.

– Она сама тебе сказала?

Элайза покачала головой и показала на Клинка.

– Ксандра думает, что все мы теперь будем ее ненавидеть, а я говорю, чтобы она не болтала глупостей. Правда ведь?

– Правда… – пробормотала Темпл, уязвленная тем, что муж сообщил эту новость не ей.

Она выпрямилась, взглянула на Клинка. Тот пил из кружки, не сводя глаз с Темпл. Его мокрые волосы поблескивали в свете костра.

– Почему? – срывающимся от обиды голосом спросила у него Темпл. – Почему ты сказал ей, а не мне? Ведь я ее сестра! Отвечай!

– Потому что… мне показалось, что Элайза сможет утешить и ободрить девочку.

– А я не смогу?

– Не так хорошо, как она.

– Откуда тебе знать?

– А ты посмотри на себя. Сейчас твоя сестра нуждается в участии, но с ней сидит Элайза, а не ты. Ты выясняешь отношения со мной. Почему? Потому что чувствуешь себя обиженной, твои чувства задеты. Тебя всегда интересуют только твои собственные чувства, а не чувства других людей.

– Неправда!

– Ты вспомни, как ты от меня ушла. Тебе было на меня наплевать. Тебе и сейчас на меня наплевать.

Он порывисто поставил кружку и, поднявшись, вышел под дождь.

Темпл хотела крикнуть ему вслед, что он очень ошибается. Он сам во всем виноват. Почему он к ней не приезжал? Но слова эти так и не были произнесены. Темпл подсела к сестре и стала вытирать ей заплаканное лицо.


Три дня караван отдыхал в Нэшвилле, готовясь к трудному переходу через Камберлендские горы. Нужно было подлечить больных, починить повозки, закупить провизию. Два дня подряд лил холодный дождь, и лишь на третий день удалось немного обсушиться.

Приближалась зима, а караван преодолел менее одной трети пути. Начинало сказываться отсутствие теплой одежды. Индейцев согнали в лагеря посреди лета, не дав захватить с собой все необходимое, поэтому теперь единственной защитой от холода были армейские одеяла, выданные властями. Многие индейцы были без обуви или, подобно Темпл и Элайзе, не имели ничего, кроме обычных башмаков, которые давно протерлись и пришли в негодность из-за долгого и трудного пути.

Люди ослабли от усталости, простуд, болезней, ночевок на сырой холодной земле. Когда караван покинул Нэшвилл, тронувшись в сторону Кентукки, он был похож на какой-то бродячий госпиталь.

Вдоль дороги то тут, то там виднелись холмики свежих могил. Здесь похоронили тех, кто умер по пути следования предыдущих караванов. Возле Хопкинсвилла на деревянном памятнике, раскрашенном под мрамор, висел белый флаг. Здесь похоронили престарелого вождя по имени Белый Путь. Когда процессия поравнялась с могилой, Темпл и ее отец остановились, чтобы помолиться за усопшего. А заодно и за себя.

Многие переселенцы пали духом, отчаялись. Мало кто верил, что федеральные власти выплатят компенсацию за утраченное и оставленное имущество. Белые наверняка снова обманут индейцев, обведут их вокруг пальца.

Но караван преодолел уже более двухсот миль, о возвращении назад не могло быть и речи. И люди шли дальше, то утопая в грязи, то дрожа от холода. И злой ветер беспрестанно дул им в лицо.

29

Берег Миссисипи

Январь 1839 г.

Прислушиваясь к мерным ударам кирки о мерзлую землю, Элайза думала, что этот звук похож на рокот траурного барабана. Клинок, Дье и Шадрач рыли могилу в заснеженной земле. Рядом лежало завернутое в одеяло мертвое тело. Черная Кэсси стояла на коленях возле тела своего мужа, горестно раскачиваясь. Фиби пыталась утешить мать, но безуспешно. Кэсси стонала, и ее заунывные причитания сливались с воем ветра.

Кузнец Айк умер. Этот большой, сильный мужчина умер от воспаления легких. За время пути многие из переселенцев скончались, но именно эта смерть почему-то подействовала на Элайзу особенно сильно. Она закуталась в одеяло, завернулась по самые глаза.

Возможно, на нее так угнетающе подействовала не смерть кузнеца, а общая безысходность ситуации, в которой оказался караван. Десять дней назад он добрался до берега Миссисипи, и тут выяснилось, что дальнейшее продвижение невозможно. Река покрылась льдом, который был слишком толст для переправы на пароме и слишком тонок для повозок. На узком клочке земли, зажатом меж реками Огайо и Миссисипи, застряло сразу несколько караванов. Люди оказались в плену метелей и снегопадов. Болели почти все, многие находились в критическом состоянии. К дизентерии, кашлю, ревматизму прибавились обморожение, простуды, воспаление легких, грипп.

На противоположном берегу застывшей Миссисипи виднелся мыс Жирардо, расположенный в штате Миссури. Никто не знал, как туда добраться. Больше половины пути до новой индейской территории было преодолено. Первоначально предполагалось, что перемещение займет девяносто дней, но девяносто дней миновали, а до пункта назначения оставалось еще четыреста миль.

Элайза не знала, сумеют ли они преодолеть этот отрезок пути. Что она вообще здесь делает? Но тут подошел Уилл, встал рядом с ней, чтобы защитить ее от ветра, и сомнения Элайзы исчезли бесследно. Вот причина, по которой она здесь, с этими людьми.

Подъехал Джед Пармели. Элайза с завистью посмотрела на его теплую шинель, шерстяной шарф и вязаные перчатки. Лейтенант спрыгнул на землю, подошел к могиле, молча тронул Шадрача за плечо и взял у него лопату. Подросток встал рядом, согревая дыханием озябшие пальцы. Потом отошел к матери и сестре. Вместо обуви его ноги были в обмотках.

Наконец могила была вырыта.

– Мама, пора, – прошептал Шадрач, глядя на заплаканное лицо Кэсси. – Надо зарывать.

Кэсси снова разрыдалась, а когда Шадрач попытался вытащить из-под отца одеяло, пронзительно вскрикнула: