– Что ты делаешь?
– Папе одеяло больше не понадобится, а нам оно пригодится.
– Нет! – схватила его за руку мать. – Нельзя, чтобы его клали в такую холодную землю как есть.
– Он холода все равно не чувствует. Ты же сама знаешь, он хотел бы, чтобы нам было тепло.
– Шад прав.
Фиби стучала зубами от холода, хотя Дье от-дал ей свои штаны, которые она надела прямо поверх платья.
– Папа хотел бы, чтобы мы забрали одеяло.
Кэсси заплакала еще громче, а Шадрач развернул одеяло, обнажив длинное неподвижное тело в драной рубашке и домотканых штанах на подтяжках.
Здесь были все члены семьи, кроме Виктории. Дье, Клинок и Джед осторожно опустили труп в могилу. Было слишком холодно, чтобы устраивать долгое прощание. Каждый по очереди подошел к вдове и детям, выразил соболезнование. Потом, сгибаясь под холодным ветром, все вернулись к кострам, остался лишь Дье, быстро забросавший комьями земли могилу.
Джед стоял возле огня, закутав лицо шарфом. Руки в перчатках он вытянул перед собой и рассеянно смотрел на языки пламени.
Летний зной теперь вспоминался как далекий сон. Жара, пот, нехватка воды. Если б генерал Скотт знал, на какие лишения и страдания обрекает индейцев, отправляя их в путь накануне зимы, он наверняка отсрочил бы переселение – лейтенант в этом не сомневался.
Смертность достигла двадцати процентов, и это не считая рабов вроде Айка. Когда же все это кончится? Сколько еще людей расстанутся с жизнью, прежде чем караван достигнет индейской территории?
Никогда еще Джед не чувствовал себя таким беспомощным. Он отдал всю лишнюю теплую одежду, какая только была у него с собой: рубашки, носки, кальсоны, брюки, сапоги, даже мундир. Пусть только попробуют потом предъявить ему претензии за разбазаривание казенного имущества. Нельзя же безучастно смотреть, как люди умирают от холода.
Льюис, брат Джона Росса, возглавлявший один из караванов, застрявший возле Джонсборо, отправился в Сент-Луис, чтобы на собственные средства купить теплую одежду и одеяла.
Поблизости кто-то зашелся в кашле. Сначала Джед подумал, что это Клинок, который в последнее время был сильно простужен. Но нет, кашель был детским.
Нахмурившись, лейтенант обернулся и увидел, что двухлетний сын Темпл задыхается, широко разевая ротик. Обычные симптомы хронического кашля, которым страдали многие из переселенцев.
– Доктор у него был? – спросил Джед.
Темпл покачала головой, прижимая к себе плачущего сына.
– Еще вчера кашель был совсем слабым.
– Я разыщу врача и приведу его.
Джед вернулся только через час, приведя с собой измученного, едва державшегося на ногах доктора. Тот быстро осмотрел ребенка, выпил кофе, немного обогрелся у костра.
– Обычный коклюш, – сказал он. – Я ничего особенного сделать не могу. Если начнется рвота, кормите его почаще, но малыми дозами. Лучше, чтобы ребенок побольше спал. Оставлю вам немножко лауданума, но не давайте ему больше четырех капель, и не чаще, чем три раза в день. Если мальчику станет хуже, начнутся затруднения с дыханием или что-нибудь в этом роде, присылайте за мной. Вот, собственно, и все… – Он пожал плечами, шумно отпил из кружки. – А как ваша мать? Раз уж я здесь, давайте-ка осмотрю ее. – Он тяжело вздохнул.
– Я с вами, – предложила Элайза. – Как раз собиралась подложить ей горячие камни под матрас.
– Горячие камни? Помню, когда мы с братом были детьми, мать клала нам в кровать нагретые кирпичи. Повернешься во сне, да как стукнешься! Не очень-то удобно.
Тут закашлялся Клинок. Врач нахмурился:
– Не нравится мне ваш кашель. Грудь не болит? Давайте я вас осмотрю.
– Нет, – коротко ответил Клинок.
– Ну как хотите. У меня пациентов и без вас хватает. Напомните, чтобы перед уходом я оставил вам лауданум.
Элайза разгребала снег в надежде разыскать сучья и ветки. В верхушках деревьев завывал северный ветер. Каждый день приходилось отходить все дальше и дальше от лагеря, чтобы раздобыть хвороста. Скоро собирать будет нечего, и тогда придется рубить деревья. Хорошо хоть, местность лесистая. Страшно подумать, что случилось бы с караваном, если б не было топлива.
Она ударилась о что-то твердое и, разбросав снег ногой, прибавила к охапке еще один сук. Потом выпрямилась, чтобы посмотреть, как дела у Ксандры и Киппа. Вокруг не было ни души – лишь обледеневшие стволы деревьев. Вдали что-то шевельнулось. Элайза пригляделась и увидела, что это Ксандра, прислонившаяся к дереву. Кипп же куда-то запропастился.
Элайза с тревогой посмотрела на свинцовые тучи. Вечерело, того и гляди начнется метель. Куда же подевался Кипп? Нужно было держаться всем рядом.
Она направилась к Ксандре.
– Где Кипп? Ты его видела?
Никакого ответа. Ксандра медленно сползала на землю.
– Что с тобой?
Элайза перешла на бег, глотая ртом обжигающе холодный воздух. Сердце у нее чуть не выскакивало из груди. Опустившись на колени рядом с Ксандрой, Элайза с испугом спросила:
– Что с тобой? Что случилось?
Она бросила хворост, откинула свое одеяло и заглянула Ксандре в лицо. Оно было искажено от боли, залито смертельной бледностью. Глаза Ксандры были полны ужаса. Рот приоткрылся, но не раздалось ни звука. Внезапно девушка согнулась пополам и мучительно застонала. Только теперь Элайза заметила, что Ксандра обеими руками держится за живот.
– Господи, только не это! – прошептала Элайза.
Неужели ребенок? Слишком рано.
– Сейчас отведу тебя в лагерь. Пойдем, Ксандра. Помоги мне.
Обхватив девушку за талию, Элайза повела ее за собой и вдруг увидела, что по снегу за Ксандрой тянется кровавый след.
– Кипп! – истошно закричала Элайза, но терять время было нельзя, и она не стала ждать юношу.
Поддерживая Ксандру под мышки, Элайза спиной стала пятиться к лагерю, таща девушку волоком. Та вырывалась и корчилась от боли, что затрудняло и без того нелегкую задачу. Элайза уже валилась с ног от усталости, когда из кустов внезапно выскочил Кипп.
Дрожа от холода, Элайза нервно прохаживалась возле палатки доктора. Здесь же, возле костра, стоял Уилл Гордон с окаменевшим от волнения лицом. Элайза упрекала себя за то, что в поисках хвороста увлеклась и оставила девушку одну. Не надо было вообще брать с собой в лес беременную! Во всяком случае, следовало спросить Ксандру, хорошо ли она себя чувствует. Элайза зажмурилась, чувствуя себя бесконечно виноватой. Перед глазами у нее вновь встал кровавый след, тянущийся по снегу.
Клинок ждал, облокотившись о кузов фургона. Элайза подошла к нему, думая, что в последнее время индейцы перестали обращать на Клинка внимание. Сейчас у всех хватало забот, так что старые обиды были забыты.
Неужели Ксандра умрет? Слишком уж много крови она потеряла. Элайза взглянула на парусиновый вход в палатку.
– Что-то врач очень долго с ней возится, – прошептала она.
– Да, – кивнул Клинок и закашлялся.
– Темпл, должно быть, сходит с ума от беспокойства. Может быть, сходите к ней?
– Пусть Пармели идет. Он с удовольствием воспользуется этой возможностью.
Эта реплика должна была бы прозвучать зло, если бы не бесстрастный тон, которым она была произнесена.
Грустно было видеть, как Клинок и Темпл отдаляются друг от друга все больше и больше. Ведь Элайза помнила, как горячо и страстно любили они друг друга. Любовь сквозила в каждом их слове, каждом жесте, каждом взгляде.
Из палатки вышел доктор, и все обернулись к нему. Несколько секунд доктор молчал, потом красноречиво отвернулся.
– Мне очень жаль. – Он вздохнул и подошел к костру. – Спасти ее не удалось.
– А ребенок? – с надеждой спросил Уилл.
– Мальчик. У него не было ни единого шанса.
– О Господи, – всхлипнула Элайза. – Почему только я не подошла к ней раньше?
– Даже если это случилось бы в моем присутствии… – начал доктор. – В общем, я все равно вряд ли сумел бы ее спасти.
Возможно, это было правдой, но Элайза знала: ей никогда не избавиться от чувства вины. Когда Уилл медленно направился к ней, она хотела убежать, скрыться с его глаз, уверенная, что он будет смотреть на нее с осуждением. Но в его взгляде читалась лишь боль утраты. Он поднял обмотанную тряпкой руку и стер слезу с ее щеки.
– Я знаю, вы тоже ее очень любили, – тихо сказал он.
Элайза припала к его груди и разрыдалась.