— Ах чтоб тебя. — С досады Сом прихлопнул себя пятерней по лбу. — Его милость тепереча осерчают. Это уж беспременно.
— Из-за этакой-то мелкой скотины? — не поверил фельдфебель. — Да им переводу нет. В любой деревне не хуже себе раздобудут, уж коли на то нужда.
— Такую же? Нечто ты приметил, какая она из себя, какой к примеру масти?
— Тык вроде того… серая с рыжиной. И белая чуток. И хвост этак, того… видный.
— Вот то-то что видный. — Сом схватился за голову. — Пропал я, пропал как есть. Энта тварь может быть полтину стоит.
— Да что ты, куманек, — Осьмухин аж присвистнул. — Кошка-то?
— А то и всю сотню.
— Не в жизнь не поверю.
— Вот сразу видно, что вы Митрофан Трифоныч при господах не состояли и понятий о благородной жизни не имеете. Да ежели хотите, кровный какой-нибудь заморыш аглицкой, али еще какой породы, может станет не дешевле авто или к примеру ездовой лошади.
— Ишь ты, — подивился Осьмухин, — тык может она того, далеко то бежать забоится, заморская-то? Небось квелая, сразу жрать захочет.
— Как не так. Может она и не кошка, вовсе, али такая кошка, что из нее потом целая тигра вырастет.
— Тьфу ты, дурья башка, — фыркнул фельдфебель.
— А что? Их милость оченно даже могли завести себе тигру, а за тигру мне с ними вовек не расплатиться.
— Ежели тигра, то уж тут ничего не попишешь, — Осьмухин развел руками — тогда, братец, она как есть или сама тяпнет кого-нибудь или сдохнет с голодухи, а чуток погодя от морозов.
— Ох, пропал я…
Сом подавленно огляделся по сторонам. Все нутро у него и без того тяжко ныло, «утешения» приятеля только подливали масла в огонь. Вот он совсем еще недавно рвался изо всех сил, летел, спешил увидаться с их милостью а теперь не знал, как и на глаза-то им показаться. И все из-за чего? — Из-за малой оплошки, глупого недарозумения. Ан, как ни выворачивайся, все равно придется искать эту убегшую животину, кем бы она ни была, заморской тигрой или русопятой дворняжкой.
Сом покрепче нахлобучил на голову картуз.
— Пойду я что-ли, — сказал он, точно навсегда прощаясь с Осьмухиным, — ежели что я ее салом приманю…
— Кошки, други мои, — это во всех смыслах прелюбопытные существа, — послышалось со стороны лазарета.
Сом и Осьмухин дружно повернули головы. Брезентовая занавесь над входом отвернулась, и из палатки один за другим вышли молодой жандармский офицер, на ходу раскрывающий портсигар, другой офицер-армеец в расстегнутом сюртуке, видом посолиднее и постарше, и позади всех — Грег, их милость собственной персоной с давеча сбежавшим пестрым котом на руках. Лицо их милости было почти что прежнее. Только на правой скуле багровела свежая царапина, да глаза казались темнее и больше. Сом так и замер на месте.
«Вот тебе и тигра», — услышал он насмещливый шепот Осьмухина. Теперь оба приятеля ясно видели, что кошка, сбежавшая из корзины, самая обыкновенная.
— Понаблюдайте за ними, — продолжал солидный офицер в сюртуке, — и вы увидите, как они часто без видимой причины пристально наблюдают за чем-то таким, что человек, по-моему, просто не в состоянии увидеть. Право слово, в этом есть что-то такое… черовщина какая-то.
— Да я знаете-ли как-то… — пожал плечами молодой, затягиваясь папироской, — не большой охотник до них.
— А вы читали Брэма? — не унимался солидный.
— Признаться, нет.
— По-моему блестящие описания Брэма затемняет один сущестенный изъян, — вмешался в их беседу Грег. — Брэм приписывает животным человеческие эмоции. Само собой, это существыенно облегчает восприятие зоологии недалеким читателем, но заметно уводит от истины. У животных нет ни наших чувств, ни нашей морали.
— Зато вполне возможно у них имеется своя собственная, — возразил армеец.
— Ну это вы, доктор, хватили, — засмеялся жандармский офицер.
— А чем вы, скажем, объясните, что вот этот самый заурядный зверек, — армеец кивнул на руки Грега, в которых по-прежнему лежал, свесив хвост, пестрый кот, — при первой возможности без всякой подсказки нашел Поликарпа Матвеича, пробрался лазарет и залез на грудь к своему хозяину?
— Звериным чутьем, — ответил Грег, — и ничем другим.
— Готов с вами поспорить.
— В другое время, пожалуй, — остановил его Грег, — а сейчас позвольте еще раз поблагодарить вас, любезный доктор.
— Полноте, дорогой мой, что вы, к чему это? Ваш старый друг обязан жизнью исключительно вам. Моя роль была до чрезвычайности скромна. В сущности, я до сих пор не понимаю, Грег как вы на такое сподобились, ведь это уму не постижимо?
— Это совсем неинтересно, доктор.
— Однако…
— Что ж, когда мы возобновим наш увлекательный спор о кошках, я обещаю так и быть заодно рассказать кое-что об этом моем небольшом приключении в лесу, ну а теперь нам нужно отправляться. Не правда ли, Турчинов? — Грег повернулся к жандармскому офицеру.
— Да, да, идемте, — быстро откликнулся тот.
— Со своей стороны, — посерьезнев, заметил доктор, — я бы возражал против этой вашей поездки. Вы, Грег прежде всего сами нуждаетесь в отдыхе.
«Батюшки светы, да они никак опять куда-то собрались», — подумал Сом, и эта догадка придала ему решимости. Он еще раз оправил на голове картуз и, одолевая в душе тревогу, зашагал наперерез беседующим господам. Его приятель Осьмухин, издали козырнув офицерам и озадаченно глянув на Сома, незаметно попятился.
— Сом? — с неподдельной радостью воскликнул Грег, увидев неуклюжую медвежью фигуру, торопливо переваливающуюся ему навстречу.
Кот спрыгнул с рук Грега и немедленно снова юркнул за отвернутую полу лазаретной палатки.
— Ну, что я вам говорил? — обрадованно выкрикнул доктор, проследив за котом глазами.
— Ваша милость, Петрляксандрыч, — Сом смущенно запыхтел, глянул на Грега. — Уж я не знал, что и думать. Вот уж который час вас тута дожидаюсь…
LVII
Вот уж битый час Сом сидел в сельском трактире. За окном тускло и серо расстилался осенний сумрак. Жидкое пятно света от масляной лампы вытягивалось по стене к окну. Тихо и сонно тянулось время. Сом с шумом дул на чай из блюдца, чувствуя как наливается ответным жаром. Отирал пот со лба, кусал черствй сухарь и никак не мог отделаться от неотступного чувства обиды.
Их милость наотрез отказались взять его с собой. Сами они едва сдали с рук на руки военному доктору Поликарпа Матвеича — уездного лесника и давнишнего своего друга, вывезенного ими сквозь пламя из леса, — как отправились верхом с попутной эстафетой поручика Турчинова до Вольей Горки. Оттуда Турчинов со своими людьми должен был пробиваться через окруженные дымом пожарища в Инск, а их милость идти пешком одному ему ведомой дорогой на поиски автомобиля. Оченно уж дорогая вещь оказывается был этот самый авто, что так спешно потребовалось его искать. Или так они привыкли к своей ездящей железяке, что стало никак невмочь им без нее обходиться. Ихнее это, понятно, дело, да только Сом как раз тут-то и должен был пригодиться. Ан, нет. Не взяли с собой. Ну ни в какую. Велели оставаться в Новоспасском. Поручили отвести и накормить кобылку Поликарпа Матвеича, навестить того в лазарете и вообще приглядывать за ним, что и как, ну и дожидаться. Больше никаких особенных дел для Сома не придумалось. И хотя было видно, что их милость рад радешенек увидеть Сома, рад, что уезжая, будет кому из своих, доверенных близких, поручить Поликарпа Матвеича, а все ж таки не того ждал от их милости Сом. Ну и понятно, обида засела, точно заноза.
Поручения их милости давно все были исполнены. Лошадка лесника благодаря покровительству фельдфебеля Осьмухина пристроена на батальонной коновязи. Поликарп Матвеич остался лежать в лазаретной палатке в отведенном ему уголке за брезентовой занавеской. Заглянянув к нему, Сом убедился, что тут хлопотать не о чем. Армейский доктор даже позволил оставить при болящем того самого пестрого кота, что сбежал от Сома и теперь кот, не опасаясь гонений, спокойно дремал под боком у Поликарпа Матвеича. Матвеич изредка поводил рукой по его гладкой спине, и кот урчал от удовольствия.
Лицо лесника показалось Сому донельзя изможденным и вместе с тем светлым. Ежели он и чувствовал боль, то ничем не выдавал ее. От военного фельдшера, впрочем, Сом узнал, что у Поликарпа Матвеича случился удар, а от удара отнялись ноги. А коли отнялись, то боли наверное не осталось. Спокойное выражение на его лице исказилось только, когда Сом сообщил на счет их милости. Дескать, снова куда-то уехали. Дескать, разыскивать свой авто. Вот тогда видать, старику по правде сделалось худо. Но ничего такого он не сказал, от слабости и потому как возможности говорить лишились вовсе из-за болезни. И вот почему Сом счел за лучшее больше не тревожить друга их милости, а отправился прямиком в местный трактир. От полноты желудка у него завсегда легчало на сердце.