— А как же вы оставили ее здесь одну? — спросила Ольга, представив себе полный набор из фильма ужасов: Светка, со связанными за спиной руками, прикованная за ногу к кровати и с кляпом во рту.
Но Ираклий остановил полет ее фантазии.
— Не одну, Ольга Михайловна, не одну, — поспешил заверить он. — Нам помогает старший брат Николаши, Георгий Иванович, милейший человек.
Ольга понимала только одно: ее подругу насильно держат в этом доме, не имея на то никаких прав.
— Насильно спасаем от петли, Ольга Михайловна, — возразил Ираклий, — в которую она, по незнанию своему, хочет залезть добровольно. Это разные вещи, согласитесь.
Ей и хотелось верить если не всему, что он рассказал, то хотя бы его искреннему желанию помочь Светке выпутаться из этой истории, тому, что она действительно дорога ему и он хочет, чтобы «ни один волос не упал с ее головы». Но ни уютная обстановка комнаты, ни бархатный голос Ираклия, ни его проникновенный взгляд и добрая улыбка не могли заставить ее забыть пережитый ужас перед свиданием с ним и особенно его поведение в машине. Если он мог рассыпаться перед ней в любезностях и тут же хладнокровно придавить тряпкой с хлороформом, как какую-нибудь мышь, она не поручится, что и в дальнейшем, даже хоть сейчас, он не поступит столь же коварно.
— Да, а который теперь час? — спохватилась Ольга.
— Без семи минут семь, — с готовностью ответил он, отведя рукой широкую бархатную манжету халата и взглянув на часы. — Если учесть, что мы беседуем около часа, то вы очнулись, допустим, в восемнадцать ноль-ноль. Но это ничего не доказывает, Ольга Михайловна. — Ираклий как-то неприятно усмехнулся и, как бы снова прочитав ее мысли, пояснил: — Во-первых, вы не знаете, сколько времени находились под действием лекарства после того, как мы приехали. Во-вторых, ехать мы могли кружными путями, так что время, даже помноженное на скорость, тоже не даст желаемого результата, то есть не поможет определить верное расстояние от Москвы. И мой вам совет, Ольга Михайловна, — он встал с кресла и направился к двери, — не пытайтесь что-либо вычислить, это вам ни к чему. Запомните: кто меньше знает, тот крепче спит. — И, выходя из комнаты, устало добавил: — Сейчас я приведу к вам Светлану.
Оставшись одна, Ольга попыталась сосредоточиться и верно оценить угрозу, нависшую, по словам Ираклия, над подругой. Если все происходило так, как он рассказал, если сам он был чист перед законом и никаких махинаций за его акционерным обществом не числилось, почему бы ему было не обратиться за помощью в милицию? А он тщательно скрывается, и теперь вот удирает за границу, как нашкодивший кот под диван. Хотя глупо было бы ожидать, что он ей, практически незнакомому человеку, раскроет все карты; видимо, он рассказал лишь то, что, по его мнению, ей следовало знать для соблюдения Светкиных интересов, пытаясь донести до нее, что подруга в опасности. Кинематограф цепко держит своими щупальцами сознание современного человека, поэтому Ольга представила себе мощных молодчиков в кожаных куртках, врывающихся к Светке и пытающих ее раскаленным утюгом с целью выяснить местонахождение Ираклия.
Она подошла к окну и подняла штору: перед самым окном росла такая раскидистая ель, что загораживала обзор даже приусадебного участка. Ей удалось увидеть только, что находится она на втором этаже дома, что большая черная туча висит над головой и сквозь зеленые лапы ели мелькают вспышки молний. Послышалось глухое ворчание грома. «А погода соответствует обстоятельствам», — подумала она.
Дверь распахнулась, в комнату влетела Светка в сопровождении Ираклия и Николаши. Светка бросилась ей на шею и залилась слезами, не в силах выговорить ни слова и повторяя только ее имя. При виде подруги, такой беспомощной, такой несчастной, как маленький обиженный ребенок, у Ольги тоже невольно полились слезы, и какое-то время они молча рыдали в объятиях друг друга. Ираклий с Николашей о чем-то тихо переговаривались у порога, из деликатности стараясь не смотреть на столь трогательную сцену.
Когда рыдания подруг постепенно сошли на нет, Ираклий, оставив помощника у двери, прошел к окну и первым заговорил:
— Я предупреждал тебя, Светлана, и думаю, ты все-таки в состоянии оценить серьезность положения, пусть не своего, а хотя бы твоей подруги. — Он опустил штору на окне. — Так вот, я предупреждал тебя, что Ольге Михайловне излишняя информация только повредит. Она в безопасности до тех пор, пока не знает, где она находится и как сюда можно добраться. Поэтому разговор ваш будет происходить в нашем с Николашей присутствии.
Светка взвилась, и ее раздражение, видимо, накопившееся за две недели заточения, вылилось наружу.
— Ах вот как! — закричала она в гневе. — Ты мне не доверяешь? Мне даже с подругой нельзя поговорить спокойно, без ваших физиономий рядом? Да я их уже видеть не могу!
Ираклий повернулся к Ольге и, как-то судорожно, ненатурально улыбаясь, обратился к ней:
— Поверьте, Ольга Михайловна, за последнее время я натерпелся от вашей подруги еще и не таких резкостей, и это, принимая во внимание мои чувства к ней, глубоко ранит меня. Но, — он нервно хохотнул, — чего не стерпишь от любимой женщины, тем более если ей угрожает опасность.
При этих словах Светка фурией налетела на него и схватила за бархатные отвороты халата.
— Опасность? — завопила она. — Это тебе угрожает опасность, а меня ты держишь здесь для перестраховки, из страха, что я выдам тебя! Трус несчастный!
Ольга застыла в изумлении. Она, конечно, знала, что подруга очень эмоциональная и легковозбудимая натура, но такого взлета эмоций на грани рукопашной не ожидала даже от нее.
Николаша, видимо, привыкший к подобным сценам, невозмутимо продолжал стоять у двери, опершись о косяк.
Ираклий отцепил Светкины пальцы от халата, взял ее руки в свои и поочередно поднес к губам, нежно целуя.
— Не нервничай так, детка, смотри, как ты напугала свою подругу, — проговорил он сладким голосом.
Светка сникла, возможно, поняв бесполезность своих обвинений в его адрес, подошла к Ольге, усадила ее на кровать и сама села рядом. Ираклий расположился в кресле напротив.
— Видишь, Олюня, мы даже поговорить с тобой не можем по-человечески, без чужих ушей. Ну ничего! — Она тряхнула головой, две-три шпильки выпали, и копна темных, чуть вьющихся волос пышной волной легла ей на плечи и спину.
Ольга отметила про себя, что подруга мало изменилась с тех пор, как они не виделись, только немного загорела и слегка похудела, но от этого стала еще привлекательней. Она была в каком-то модном льняном сарафане, открывавшем красивые плечи и руки, кожаный ремешок соблазнительно подчеркивал ее тонкую талию. Казалось, такую женщину в этой жизни может опечалить лишь возникновение морщин.
До их встречи Ольга представляла себе подругу изможденной и зачахшей в заточении, потому что при мысли о заточении у нее подспудно возникал образ глухого подземелья, сырого и темного. Но сейчас она видела, что Светкина красота не только не потускнела, а стала еще ярче и неоспоримей. Невольно промелькнула даже парадоксальная мысль, что страдания пошли ей на пользу, потому что в глазах появился какой-то внутренний огонь и они сверкали на загорелом лице неестественно крупными сапфирами.
«Немудрено, что мужчины липнут к ней, как мухи к меду», — подумала Ольга, как думала не раз, когда они, бывало, сидели у нее на кухне за разговорами, а Светка, рассказывая о чем-то, вдруг загоралась, встряхивала головой, и волосы, пышной короной обрамлявшие лицо, падали ей на плечи.
За окном бушевала гроза, ветер стучал еловыми ветками в окно, молнии время от времени освещали полумрак комнаты и склоненные друг к другу головы подруг — темную и рыжевато-каштановую.
Николаша куда-то ушел и вскоре вернулся, неся большой поднос с едой. Поставив поднос на тумбочку возле кровати, он снова занял свой пост у двери. Увидев аппетитные яства, Ольга почувствовала, как она проголодалась. Светка от еды отказалась и выпила только чай.
— Я теперь, Олюня, не ужинаю, берегу фигуру, — насмешливо пояснила она.
— Но ведь Ольга Михайловна с самого утра ничего не ела, — подал голос Ираклий, приняв озабоченный вид.
— Зато хлороформа твоего нанюхалась, — сердито возразила Светка. — Сколько в нем калорий?
Николаша дернул за шнурок у двери, и комната осветилась мягким розовато-кремовым светом, спокойным и в то же время нарядным. Ольге вспомнились посиделки у нее на кухне с таким же ровным, неярким светом, с безумной кукушкой на стене, и тот мир, в кругу близких людей, которые, она была уверена, никогда не стали бы душить ее тряпкой с хлороформом, показался ей далеким и недосягаемым.