Но он оттолкнул ее, отвернулся, сам открыл дверь и пулей выскочил из квартиры. Ольга, как сомнамбула, подошла к двери, постояла возле нее, машинально проверила, на все ли замки она закрыта, набросила цепочку и вернулась на кухню. На топчане лежал учебник по сопромату. Она взяла его, прижала к груди и горько, отчаянно зарыдала.
Когда зазвонил телефон, Ольга заплакала еще громче, она знала, что, подняв трубку, никогда больше не услышит до боли знакомого голоса и слов, ставших за три года их общения с Игорем почти ритуальными: «Салют, это я, соскучился страшно, люблю, целую, бегу к тебе». Но мысль о том, что может позвонить Светка, заставила ее опомниться и прекратить рыдания. Она метнулась в прихожую и взяла трубку.
— Алло!
— Ольга, что с тобой? — раздался встревоженный голос Шурика. — Ты заболела?
— Нет, я плачу, — продолжая всхлипывать, ответила она.
— Что случилось, Оля? — испуганно закричал он.
— Не волнуйся, Шурик, — стараясь взять себя в руки, проговорила Ольга. — Это у меня, так сказать, на личном фронте и к нашему делу отношения не имеет.
— Слава Богу! — вырвалось у него.
«Конечно, — подумала Ольга, — для него главное, чтобы у Светки все было нормально, а на то, что я тут гибну и пропадаю, ему наплевать». И слезы снова неудержимо полились из ее глаз. Она понимала, что несправедлива к Шурику, что с ее стороны глупо требовать от него такого же отношения к себе, как к Светке, но ничего не могла с собой поделать, и детская обида на неправильное устройство этого мира захлестнула ее.
Шурик долго, терпеливо успокаивал ее и, когда всхлипывания наконец затихли, рассказал о последних событиях. Дело в том, что он еще в пятницу решил обязательно сходить к квартирной хозяйке и прозондировать почву на предмет появления там подозрительных личностей, упорно интересовавшихся местонахождением Светланы. Хозяйки, как выяснилось, все эти дни в Москве не было, и только сегодня Шурик смог наконец добиться личной аудиенции.
Это была женщина лет семидесяти, которая по непредвиденному стечению обстоятельств осталась на старости лет одна в большой двухкомнатной квартире, и сдать одну из комнат ее заставили не только материальные трудности, но и желание хоть как-то скрасить свое одинокое существование.
Правда, Светка вряд ли годилась на роль компаньонки: с утра уходила на работу, приходила, как правило, поздно, а иногда вообще отсутствовала по два-три дня кряду, поскольку хозяйка сразу поставила ей единственное, но строгое условие — никого в квартиру не приводить. Условие это Светка неукоснительно соблюдала, и все знакомые знали, что прийти к ней можно только в отсутствие старушки, когда та отъезжала за город к своим дальним родственникам.
Зато уж когда выдавался вечер, который она проводила дома, для хозяйки это был настоящий праздник: Светка варила вкусный борщ, пекла какой-нибудь экзотический пирог по новому рецепту, они допоздна сидели на кухне, и хозяйка вспоминала поэтапно всю свою нелегкую биографию.
Так прожили они почти полтора года, и старушка не могла нахвалиться соседям во дворе, какая у нее славная, веселая и красивая жиличка. Не имея близких родственников, она даже решила прописать Светку, в основном из тех соображений, чтобы ее квартира не досталась дворнику Толяну, потому что считала, что Толян давно положил глаз на ее жилплощадь и только ждет ее смерти, а сам наглый такой, с утра глаза нальет и хоть бы ему что, в то время как весь двор в грязи зарос и зимой у подъезда настоящий каток.
Но для того, чтобы оставить Толяна с носом, необходимо было оформить опекунство, что требовало определенных усилий уже со Светкиной стороны. Светка же, поблагодарив хозяйку, отнеслась к этой затее довольно легкомысленно и на вопрос Ольги, почему она не собирает нужные документы, со смехом ответила:
— И-и, подруга, да эта старуха и нас с тобой, и Толяна переживет! Ее бабки и прабабки, она сама рассказывала, до ста с лишним лет жили. Так что никакой перспективы, если только не использовать вариант «Пиковой дамы».
Хозяйка, видимо, прониклась к Шурику симпатией, угощала его чаем, заваренным с мятой, жаловалась на Толяна и на боли в спине. Беседа их длилась больше часа, и Шурику удалось выяснить, что время от времени Светке звонят разные голоса, и мужские и женские, и интересуются, не вернулась ли она из командировки. А вот с месяц назад прямо в квартиру заявился один парень, ну, не парень, лет уж за тридцать, наверное, в джинсах и светлой куртке, высокий такой, интересный, со шрамом на лбу, я, говорит, работал раньше вместе со Светланой, а теперь она мне до зарезу нужна, дело очень важное.
Ну, хозяйка, конечно, объяснила, что она, мол, в командировке, а где и когда вернется, ей неизвестно. Тогда дайте мне, говорит, телефон или адрес ее родителей, я через них что-нибудь узнаю. И такой он вежливый, обходительный, все «спасибо», да «пожалуйста», да «если вам не трудно».
Старушка, не заметив никакого подвоха, адрес Светкиной матери дала и сказала, что телефона там нет, потому как живет мать в старом деревянном доме. Потом соседи говорили ей, что, когда она была за городом, этот парень еще два раза приходил и все интересовался, не приехала ли ее жиличка.
— Очень, видно, важное дело у него, — заключила хозяйка.
Шурик попросил ее подробнее описать этого парня, но, кроме шрама на лбу и того, что был он совсем коротко острижен, она ничего не могла припомнить. На вопрос о ее ближайших планах ответила, что приехала получить пенсию, а завтра снова уедет к родственникам недели на две.
— Пока погода хорошая, — объяснила она.
Вероятно, настойчивость Шурика и его напор показались ей в конце концов несколько подозрительными, и она вдруг заговорила о том, что квартиру оставлять без присмотра не боится, потому что взять у нее нечего, вот если только до Светкиной комнаты доберутся, у нее и телевизор японский, и какой-то необыкновенный телефон, который сам показывает, кто звонит, наверное, очень дорогой. Да и кто может к ней залезть, кроме Толяна? А его, паразита, слава Богу, участковый Петрович в очередной раз посадил на пятнадцать суток, поэтому две недели она может быть совершенно спокойна.
Когда Шурик распрощался и вышел из квартиры, старушка, спохватившись, приоткрыла вдруг дверь и, заговорщически понизив голос, проговорила:
— Вспомнила! Какие у этого парня глаза, вспомнила!
— Какие? — встрепенулся тот.
— А добрые очень, такие только у хороших людей бывают.
— Цвета-то какого?
— Да вроде как серые…
Из всего рассказанного хозяйкой Шурик заключил, что парень этот наверняка из окружения режиссера и что за Светкой началась уже настоящая слежка.
— Но она же сказала, что у него добрые глаза, — возразила Ольга.
— А ты этому веришь? — взвился он. — Ты Ираклия вспомни, это же волк в овечьей шкуре!
При воспоминании об Ираклии Ольга действительно испытывала очень сложную гамму чувств, начиная со страха и презрения и кончая жалостью и даже неким подобием дружеского расположения, поэтому не признать правоты Шурика не могла.
Шурик боялся пускать это дело на самотек и готов был с завтрашнего дня дежурить у Светкиного дома, чтобы, в случае чего, тут же везти ее к себе, а Ольгу умолял вернуться на работу или хотя бы предупредить сотрудников, что она в Москве.
Ольге очень не хотелось посещать редакцию, если уж появилась редкая возможность поработать дома, но она разделяла беспокойство Шурика и понимала, что с возникновением этого парня дело действительно приняло нешуточный оборот.
Она обещала Шурику, что с работой что-нибудь обязательно придумает, и поделилась тревогой о том, что в руках у бандитов адрес Киры Петровны.
— Вдруг они захотят взять ее в заложницы? — замирая от страха при мысли о такой возможности, спросила Ольга.
— От них всего можно ожидать, — ответил он. — Но сейчас главное — пойми! — не дать им выйти на след Светланы. А до тех пор, пока они не знают, как с ней связаться, зачем им брать кого-то в заложники?
Логика Шурика немного успокоила Ольгу, она сказала, что завтра же позвонит на работу и все уладит, и они закончили этот долгий, затянувшийся на целый час разговор.
Положив трубку, Ольга полистала рукопись, но поняла, что сегодня вряд ли удастся сосредоточиться, да и время уже позднее.
Да, тяжелый выдался сегодня день: сначала Кирилл, потом Игорь, а теперь вот Шурик.