— Нет-нет, с Кирой Петровной все в порядке, доставили в целости и сохранности, — быстро проговорил он. — Я имею в виду другие события… так сказать, в масштабе страны…
Шурик устало присел на диван, здоровой рукой достал пачку сигарет, закурил и спросил, обращаясь к Ольге:
— Ты уже была там?
— Да.
— И что там происходит? — продолжал интересоваться Шурик. — О чем говорят?
— Ну, как тебе сказать… — замялась Ольга. — Вроде ничего не происходит. Народу очень много, стоят, обсуждают, возмущаются… Будто ожидают чего-то страшного… Слухи всякие…
Она рассказала о группе захвата «Альфа», о танках, направленных якобы на разгром защитников, и о нервно-паралитическом газе, который, по слухам, должен был превратить всех сторонников демократии, собравшихся у здания, в послушных зомби.
— Иди, Сашок, обедать! — закричала с кухни тетя Дуся. — Руки мой!
— Вернее сказать — руку, — уточнил Шурик, посмотрев на свою левую конечность, неподвижно покоившуюся в черном чехле, который из соображений, чтобы не пачкались бинты, смастерила ему заботливая тетя Дуся.
— Что ж ты сразу не сказала ему про квартиру? — набросилась Светка на подругу, как только Шурик вышел из комнаты.
— Пусть поест сначала, — отозвалась та. — Он так нервничает, что все равно ничего не сообразит, пока не подкрепится.
Пообедав, Шурик приободрился и, вбежав в комнату, решительно заявил:
— Я немедленно еду туда! Я не могу стоять в стороне, когда творится такое!
— Светлана, окороти его, не пускай! — завопила ворвавшаяся следом за ним тетя Дуся. — Ему, дураку, там вторую руку сломают! Борька во дворе рассказывал, народу, говорит, там страсть сколько, и все подходют, все подходют…
— Я должен видеть все своими глазами! — не унимался тот.
— Шурик, тетя Дуся права, — сказала Ольга. — Все равно ничем помочь ты не сможешь, в дружину тебя с одной рукой не возьмут…
— Конечно, только гипс в давке сломают, — поддержала Светка. — Ты что, не понимаешь, что такое толпа? Даже если она собралась для благих целей? Вспомни Ходынку!
Однако никакие резоны и уговоры на Шурика не действовали, он был непреклонен и твердо стоял на своем.
— Ну вот что, Шурик, — исчерпав все терпение, сказала наконец Светка, — ты, конечно, можешь поступать как тебе заблагорассудится, но я не намерена поджидать тут очередного звонка из больницы, куда тебя снова госпитализируют. Предупреждаю, как только ты уедешь, я сразу же отправлюсь вслед, я… мне тоже интересно увидеть все своими глазами. И учти, — как-то зловеще добавила она, — тетя Дуся меня не удержит.
При этом Светка, незаметно от Шурика, заговорщически подмигнула тете Дусе, и та с готовностью вступила в игру.
— Так что ж я, Сашок, драться с ней буду, что ли? — Она всплеснула руками, довольно натурально изобразив свою немощь и отчаяние. — Уйдет, как пить дать уйдет!
Шурик растерянно переводил взгляд с тети Дуси на Светку, стараясь понять, насколько серьезна их угроза, и всеми силами надеясь, что это просто не очень удачная шутка. Тетя Дуся стояла перед ним, скорбно поджав губы и покачивая головой, словно заранее обвиняла его в Светкиной погибели. В Светкином же облике детская невинность непостижимым образом сочеталась с твердостью и решительностью, свидетельствуя о том, что эта женщина способна на все, не говоря уж о такой малости, как побег из дома.
— Та-ак… — медленно протянул Шурик и полез в карман за сигаретами. — Шантаж, значит?
Он закурил, сел на диван и, печально опустив голову, затих. Подавленный вид Шурика вызывал сочувствие, но, помня, что речь идет о его же здоровье, ни Светка, ни тетя Дуся угрызениями совести особо не мучились, хоть и понимали, что прибегли к недозволенному приему, воспользовавшись трепетным отношением Шурика, для которого основной заботой сейчас являлась Светкина безопасность.
Тетя Дуся, изображая немой укор, застыла на пороге. Она вошла в эту роль крепко и основательно, и складывалось впечатление, что она не двинется с места, пока не убедится, что Сашок оставил свое намерение бегать по баррикадам. Ольга поняла, что затевать сейчас разговор о квартире крайне неуместно, и, ощутив какую-то неловкость, засобиралась в Александровку.
— Проводи меня до метро, — обратилась она к Шурику. — Мне надо сказать тебе что-то очень важное.
— Не уезжай, Олюнь! — бросилась к ней Светка. — Ты же ведь предупредила своих, что, может, в Москве останешься… У тети Дуси раскладушку возьмем…
Ей явно не хотелось отпускать подругу, казалось, они не виделись уже целую вечность и сегодня, проговорив всего-то часа два, не успели сказать друг другу и сотой доли того, что накопилось. Светка заранее предвкушала, как поздним вечером, когда Шурик и тетя Дуся улягутся спать, они с Ольгой, оставшись вдвоем на кухне, смогут наконец наговориться, что называется, от всей души, спокойно, вдумчиво и никуда не торопясь, как это бывало раньше, когда беседы их в сокольнической квартире затягивались порой до рассвета.
Основной вопрос, который волновал Светку в последнее время, касался ее взаимоотношений с Шуриком. Фрейд, как выяснилось, в данном случае оказался плохим помощником, поэтому ей не терпелось обсудить это с подругой во всех тонкостях и деталях, поделиться с ней своими сомнениями и догадками.
Светка, конечно, понимала, что та ситуация с Ираклием, в которой все они оказались, должно быть, намного важнее ее личных переживаний, но ситуация эта давно была уже со всех сторон обговорена и требовала от нее не душевного напряжения и размышлений, а лишь терпения и осторожности. Поэтому все силы души, все помыслы Светки, томящейся взаперти, направлены были сейчас на Шурика — единственный реальный, живой объект ее нынешней жизни. С чувствами этого «объекта» в Светкин адрес все было ясно и определенно, сомнения же (но при этом какие-то странные, подозрительные сомнения) гнездились в ней самой и, не поддавшиеся анализу, невысказанные, грозили разрушить идиллию в воздушном двухкомнатном замке, зорко охраняемом тетей Дусей.
Светка знала, что только Ольге может доверить свои самые тайные и самые сокровенные мысли, и ей тяжело было смириться с тем, что подруга сейчас уедет и она снова останется один на один со своими опасениями и колебаниями.
За окном заметно потемнело, где-то вдалеке послышалось глухое, утробное ворчание грома.
— Действительно, — очнулся вдруг Шурик, — ну куда ты сейчас поедешь? Того и гляди дождь начнется…
Дождь… Летом в дождливую погоду Ольга любила сидеть в своей квартире возле открытой балконной двери и наблюдать, как упругие струйки весело резвятся по перилам, пускаясь в озорной перепляс на тумбочке, в которой хранились пустые банки из-под дядипашиного варенья. А в закрытое кухонное окно дождь стучал рассыпчато и настойчиво, словно требуя впустить его, и, недовольный поставленной преградой, переходил порой на яростную барабанную дробь.
При воспоминании о своем родном жилище, к которому она, при сложившихся обстоятельствах, даже близко боится подойти, и при мысли о возможности провести ночь в чужом доме, на чужой раскладушке сиротливое чувство бездомности и неприкаянности охватило вдруг Ольгу, какой-то колючий, противный комок подкатил к горлу, и она нервно сглотнула.
— Подумаешь, дождь! У меня зонтик есть…
В результате многолетней дружбы Светка научилась без слов понимать настроение подруги и, зная ее характер, ясно почувствовала, что все уговоры бесполезны.
— Ну что ж, Олюнь, — огорченно вздохнула она, — надеюсь, ты не будешь сидеть в Александровке безвылазно все две недели?
— Да-да, конечно, — забормотала Ольга, обнимая подругу, — денька через три… через два… снова…
— Ты про квартиру-то Шурику обязательно скажи, — шепнула ей на прощание Светка и, повернувшись в сторону дивана, громко заявила: — Значит, так, Шурик, жду тебя ровно полчаса и выхожу. Не вздумай сбежать!
Тот укоризненно посмотрел на нее и, обреченно вздыхая, поплелся за Ольгой.
По дороге к метро, на ходу, Ольга рассказала Шурику о посещении ее квартиры неизвестными, которые, скорее всего, рассчитывали застать не только хозяйку, но и скрывавшуюся, возможно, у нее подругу. Однако уйти им пришлось не солоно хлебавши, ибо Ольга, следуя указаниям Шурика, не оставила в квартире не только адресов и телефонов своих знакомых, но даже ни одной фотографии.