Джуд Деверо - Горный цветок

— Но в конце концов она смягчилась, — проговорил он тихо.

— Да, она смягчилась, но только после того, как я пообещала беспрекословно выполнять все ее указания. Моя семья ее не любила, но я была уверена, что поступила правильно. Она прожила с нами семь лет и научила меня тому, что я знаю сейчас. Должна сказать, мне это было нелегко.

— Что, петь целыми днями?

— Да что вы об этом знаете? Вы, вероятно, провели свое детство, играя и резвясь на улице. Но не я. Дождь ли, солнце ли, хорошая погода или плохая, я всегда дома, всегда занимаюсь с мадам. Одна и та же нота снова и снова. Уроки итальянского, уроки французского. Мне было слышно, как за окном развлекаются и смеются другие, но я всегда была в классной, всегда училась.

— Но когда-нибудь вы все же должны были отдыхать.

— Очень редко. Только один раз я дрогнула в своей решимости, влюбившись в молодого человека, которого мой отец нанял помочь нам в работе. Мне почти так же сильно хотелось быть с ним рядом, как и петь.

— И что сказала на это ваша мадам?

— Она сказала, что я могу или быть певицей, или терпеть мужское тиранство всю мою жизнь. Выбор был за мной.

— Слышу в ее словах истинную старую леди. Мэдди скорчила гримаску.

— Почему мужчины думают, что для женщины нет ничего хуже, чем жить без мужчины? Да, она была старой девой, но только потому, что была ею, мадам и смогла приехать ко мне в… — Мэдди на миг заколебалась и закончила: — В никуда.

— И вы, конечно, предпочли ковбою пение?

— Конечно. Спустя несколько лет после этого я как-то встретила его и не могла понять, что я вообще в нем когда-то нашла.

— Но потом вы наверстали упущенное со многими сотнями своих любовников.

— Моими кем? Ах да, мужчинами. Мужчинам действительно нравятся женщины талантливые.

— He говоря уже о женщинах с такой фигурой, как у вас.

Мэдди рассмеялась.

— Полагаю, это… делает меня еще более привлекательной. Оперные певицы обычно немного полноваты, но, не желая следовать этой моде, я постоянно за собой слежу. Однако я и подумать не могла, капитан, что вы обратите на это внимание.

— Последняя моя проверка показала, что я пока жив и все еще мужчина. То есть одно из тех созданий, которые стремятся превратить жизнь женщины в ад, не позволяя ей оставаться в старых девах.

Она рассмеялась.

— Значит, никакого чувства юмора, а?

— Абсолютно. Уверена, вы были совершенно серьезны. А теперь, когда я рассказала вам о себе, расскажите и вы что-нибудь.

— Например?

— Почему вы все это делаете? Почему заботитесь обо мне?

— Я получил приказ, вы разве забыли? Ваш дражайший генерал Йовингтон приказал мне вас сопровождать, так что я выполняю свою работу, только и всего.

— Неправда. Генерал Йовингтон приказал лейтенанту…

— Суррею.

— Да, лейтенанту Суррею сопровождать меня. Вы, капитан Монтгомери, здесь абсолютно ни при чем. Почему ваш командир выбрал вас?

— Вот уж этот человек, вне всякого сомнения, обладает чувством юмора. Он, очевидно, решил, что это будет просто отличной шуткой — послать меня нянчиться с оперной певицей.

— А сколько у вас колючек ниже пояса, капитан?

— Недостаточно, чтобы заставить меня разоблачиться перед леди.

— Как смешно. Особенно если учесть, что, пытаясь меня напугать, вы явились тогда ночью ко мне в палатку чуть ли не нагишом.

— Откуда мне было знать, что вас нисколько не пугает нападение «черноногих».

— А вот тут вы ошибаетесь. Я боюсь этих индейских ребят до смерти. А ну-ка быстро снимайте брюки и дайте мне взглянуть. Обещаю вам не упасть в обморок при виде вашего голого зада.

‘Ринг поднялся и с ухмылкой посмотрел на нее.

— Мне жаль вас разочаровывать, но под брюками у меня надеты кальсоны. И весьма кстати, должен заметить, иначе я бы давно уже умер от холода, гоняясь за вами все последние дни по этим горам.

Разувшись, он снял с себя брюки, под которыми были красные летние кальсоны, и повернулся к Мэдди спиной. Как она и ожидала, в ноги ему впились несколько длинных колючек.

Опустившись на колени, Мэдди начала осторожно их вытаскивать. Он стоял неподвижно, и прикосновения к его телу вдруг отозвались в ней с особой остротой. Ей вспомнились его слова, что она никого не подпускала к себе слишком близко. Это было правдой. Ей всегда казалось, что, позволив себе полюбить что-либо, кроме пения, она заплатит за это непомерно большую цену. Последние десять лет, уже выступая на сцене, она часто видела, как хорошие певицы жертвовали карьерой ради того, чтобы выйти замуж и иметь детей. Не желая делать подобного выбора, Мэдди всегда старалась держаться обособленно. Во многом ей помог импресарио, Джон Фэрли, благодаря заботам которого она была постоянно занята уроками, репетициями и выступлениями, почти не оставлявшими времени для какого бы то ни было общения. Все ее встречи устраивались Джоном, который знакомил Мэдди лишь с богатыми и влиятельными людьми, способными помочь ей в карьере.

Но сейчас, в этих горах, где она выросла, в этих диких и прекрасных местах, все гостиные Востока и Европы показались вдруг такими далекими и чужими. Она вспомнила, как хвасталась капитану Монтгомери, что у нее были сотни любовников, тогда как в действительности не было ни одного…

— Все, — сказала Мэдди наконец и затем, желая удостовериться, что колючек больше не осталось, провела рукой вверх и вниз по его ногам. Она никогда не прикасалась таким образом к мужчине, да и желания такого у нее тоже никогда не было, по крайней мере с тех пор, как шестнадцатилетней девчонкой она была влюблена в ковбоя. Тогда мадам Бранчини дала ясно понять, что Мэдди должна выбирать: или мужчины, или пение. Мэдди сделала свой выбор и никогда о том не жалела.

Но сейчас руки двигались помимо воли: она словно впала в транс, будучи не в силах остановиться. Он стоял совершенно неподвижно, в то время как ее руки скользили по его ногам, вниз от бедер к икрам и дальше, до пяток. Ей хотелось, чтобы на нем не было нижнего белья и она могла коснуться его кожи. Мэдди вдруг отчетливо припомнила ту ночь, когда капитан появился у нее в палатке в одной лишь набедренной повязке. Тогда она не обратила на его тело большого внимания, но сейчас ей неожиданно вспомнился цвет его кожи.

Все так же молча она поднялась, проведя при этом рукой вверх по его бедрам к обнаженной талии. Обеими ладонями коснулась гладкой теплой кожи на спине, провела пальцем по еле заметным белым шрамам и красным следам, оставшимся от колючек.

Она словно впервые увидела мужское тело, хотя и выросла среди мужчин, которые летом носили чаще всего лишь небольшие повязки на бедрах. Но в то время музыка значила для нее много больше, чем самый хорошо сложенный мужчина на свете.

Мэдди коснулась плеч, ощутив при этом их твердость и упругость, затем встала перед ним и провела ладонью по его руке до кисти и обратно. Она не смотрела ему в лицо; для нее сейчас он был не более чем живой статуей. Ее руки вновь поднялись к плечам и соскользнули вниз, на грудь. Тело было твердым и мускулистым, привыкшим к физическим нагрузкам, к активной жизни на воздухе. Она провела рукой по волосам у него на груди, затем опустила их к твердому плоскому животу.

На мгновение руки замерли на его обнаженной талии, и тут ‘Ринг схватил ее за запястья.

— Нет, — услышала Мэдди его шепот и подняла на него глаза.

Его взгляд мгновенно вывел ее из транса, и, ужасно смутившись, она быстро отодвинулась.

— Я… я искала еще колючки.

— Колючек больше нет, — спокойно проговорил ‘Ринг.

— Я… мне надо идти, — пробормотала она и, боясь снова встретиться с ним взглядом, бросилась со всех ног вниз по склону холма.

На следующее утро Мэдди проснулась со странным чувством, что что-то было не так. Мгновение она не могла сообразить, что же это такое было, но потом ей живо припомнилась вчерашняя сцена и ее смущение перед капитаном Монтгомери.

Вошла Эдит с водой для умывания.

— Ну и долго же вы двое проторчали там вчера. И вы прямо кубарем скатились с этого холма. Он что, пытался что-то сделать, что вам не понравилось?

Мэдди слишком хорошо помнила, что капитан Монтгомери не сделал ни одного неподобающего жеста, но вот сама она показала себя настоящей дурой. Ей почудилось, что она вновь слышит, как он говорит «нет», когда ее рука, на мгновение застыв на его талии, едва не скользнула вниз.