— Ты чего? — озабоченно посмотрел на меня Том, когда я выпала в астрал и не отреагировала на очередную тупую шутку в «Южном парке». Мульт был особенно актуальный, вещал об абортах и какой-то чудик летал в космос, чтобы посмотреть, каково это быть абортированным зародышем. Мальчишки хохотали как ненормальные, я расслабленно ковыряла жареные каштаны, делясь ими с Георгом, мысленно разговаривая с Биллом, подбирая другие слова, прикидывая, что надо посмотреть в Интернете про ту болезнь и ее последствия.
— Билл звонил… Говорит, у него серьезное воспаление связок… Том, а вдруг он не сможет разговаривать больше? Вдруг голос не вернется? Так и будет шептать с хрипотцой? — тихо спросила я, передав мисочку со шкурками Георгу.
— Вернется, — резко помрачнев, отрезал Том. — Все будет нормально. Он уже болел так же, и так же истерил, и так же у него кончалась жизнь…
— А вдруг в этот раз…
— Замолчи, — шикнул он. — В любом случае жизнь на этом не кончается. И если что, то можешь выматываться отсюда!
Я изумленно нахмурилась. Густи и Гео удивленно повернулись к нам. Мы тут же насупились, как по команде сложили руки на груди. Но очередная мультяшная глупость, и парни снова с головой ушли в действие на экране.
— Если тебе не нужен мой брат без голоса, — строго уточнил Том.
— Глупый ты, — грустно улыбнулась.
— Какой есть, — буркнул он.
— В Гамбурге дождь.
— Я знаю. Капает… Капает… — поежился. — Бесит!
— Знаешь, мне сейчас хочется стать каплей дождя, лишь бы упасть на его лицо и сползти по его щеке. Кажется, тот маленький путь был бы самым важным в моей жизни, самым счастливым. Всю любовь и нежность, какую бы я смогла ему дать, я бы оставила в том мокром следе на его щеке.
Том усмехнулся.
— Глупая, Билла из дома в такую погоду не вытащишь. Ты бы просто упала на землю и разбилась.
Потом заметил слезинку, ползущую по щеке, обнял меня и погладил по голове, чмокая в макушку.
— Как ты думаешь, а меня будет кто-нибудь так же сильно любить? — спросил шепотом.
Я кивнула.
— Именно меня?
Опять кивнула.
— Я тебе верю. — Помолчал немного и добавил: — Я тоже по нему очень скучаю. И тоже за него очень боюсь.
— Давай бояться вместе? — попыталась улыбнуться.
Я удобно свернулась комочком и положила голову ему на ноги. Надо идти к себе, а то усну прямо тут. Но у себя очень одиноко и холодно. А тут ребята, хоть какая-то поддержка, хотя бы не так страшно за Билла.
Мне всю ночь снился Билл. Он смеялся, шутил, куда-то звал меня. Мы ехали на поезде по пустынным улицам. Он управлял железной махиной, я сидела рядом и любовалась им. Потом мы запойно целовались, не обращая внимания на дорогу. Его руки ласкали тело, я стонала его имя и выгибалась от удовольствия. Мы занимались любовью — очень спокойно, без спешки, нежно, словно в первый раз. И когда я уже готова была кончить, неожиданно проснулась и… Билл лежал рядом. Смотрел в потолок. Длинные реснички шевелились. Я пододвинулась к нему, обняла рукой и ногой, уткнулась в шею.
— Би, — выдохнула, потерлась носом о плечо, втягивая чуть сладковатый аромат.
— Спи, моя хорошая, — погладил он мою руку. — Спи.
Закрыла глаза и снова провалилась в сон.
Стук в дверь сначала казался чем-то нереальным. Где-то разрывался мой телефон. Судя по мелодии, звонил Дэвид. Судя по стуку — за дверью стоял он же. Мы с Томом как-то одновременно сели и посмотрели на дверь. Потом на телефон. Потом до меня дошло, что на дворе день, я в номере Каулитца, и Каулитц сейчас сидит рядом со мной такой же сонный, как и я.
— Дэвид! — выдохнули мы одновременно.
— В шкаф! — скомандовал Том.
Я подорвалась с постели и метнулась в шкаф-купе. Том засыпал меня одеждой и задвинул чемодан. Твою мать, если меня здесь найдут, это будет такой позор…
— Где ваша крэйзи рашн? Не могу найти ее уже целый час! В номере ее нет, никто ее не видел с самого утра! Что вообще за дела? — с порога принялся наезжать на Тома Йост.
— А я врач? — фыркнул он. — Хочешь, в шкафу у меня поройся, под кроватью посмотри или на балконе поищи. С чего ты взял, что она у меня в такую рань?
— Какая рань? Время — час дня!
— Я и говорю, рань… — зевнул он. — Может, она ушла в город? Мари говорила вчера, что хочет погулять по Лиссабону, по магазинам пройтись… Ну там всякие ее женские штучки…
Они прошли в глубь комнаты, и мне стало не слышно. Блин, вот ведь я попала. Ноги затекают. Надеюсь, что Дэвид не решит подождать меня у Тома в номере. Как я могла здесь заснуть? Почему никто не разбудил? Черт, еще всю ночь снился Билл, с которым мы трахались и, надеюсь, я не лезла с этим к Тому… Хотя спала у него на плече. Я некстати вспомнила, что под утро просыпалась… Том не спал… Твою ж мать… Вот дура… Я его еще и перепутала! Хотелось провалиться сквозь землю, предварительно наложив на себя руки. Том подошел к шкафу, открыл одну створку и начал выбирать одежду на выход.
— Хорошо. Но мне не нравится эта затея.
Сдернул у меня с головы футболку. Я чуть убрала одежду с лица и вопросительно на него посмотрела. Том едва заметно улыбнулся и подмигнул мне. Чуть выпятил губы — тссс, сиди тихо. Поправил одежду на моей голове и отошел в сторону, прикрыв дверь.
Опять зазвонил мой телефон. Я дернулась. Черт! Это Билл. На него у меня стоит заставка — его звезда во всей красе над резинкой трусов.
— Алло? — взял Дэвид трубку.
О, нет! — чуть не взвыла я. — Только не это!
— Нет, ты не ошибся… Да, это Мари свой телефон разбрасывает, где ни попадя… У Тома… Да… Откуда я знаю? Сам бы хотел знать, где она. А ты чего ей звонишь?.. Что хотел спросить? Как что переводится?.. А… Ну, хорошо. Я ей передам… Всё, давай… Нет, завтра днем вылетаем, часа в четыре. Билеты на завтра заказаны… Да, можешь отдыхать и развлекаться. Пока.
— Дэйв, пошли. Оставь телефон, я потом ей его отдам. Пусть помучается немного.
— Найду, оторву ей голову, мерзавка! Вот ведь, загадочная русская душа! Где ее носит? — ворчал Йост. И я никак не могла понять — переживает он из-за меня, или просто злится.
Хлопнула дверь. Я досчитала до шестидесяти и выбралась из заточения. Сложила вещи Тома обратно в чемодан. Так, что делать? Надо идти к себе в номер, а еще лучше спуститься куда-нибудь в салон или сделать вид, что я тут в садике гуляю… В баре сижу… Работаю… Да, надо взять ноут и забиться куда-нибудь в дальний угол гостиницы. Потом Тому кинуть смску, где я, и пусть приведет туда Дэвида. Так и сделаем. Вот косяк, так косяк. Всем косякам косяк…
Зачем организаторы собирали народ, а мы приехали в тот зал, не понял никто. Билл еще в обед сказал, что врачи под страхом полной потери голоса запретили ему петь, что горло сильно воспалено и лучше бы он вообще молчал, а не мучил связки болтовней. Он все рвался прилететь в Лиссабон, чтобы лично извиниться перед публикой, но тут уж Дэвид попросил его сидеть дома. Билл истерил, что у него все страшно, смертельно, что нормальные люди с этим не живут, что жизнь кончена, карьера пропала, он подвел кучу народа. Надо отдать должное Йосту — вот что он действительно делал профессионально, так это пресекал вопли Билла. Он забрал у Тома телефон, отключил громкую связь и отошел в сторону. Через минуту Билл извинился за недостойное поведение и пообещал позвонить еще. Что Дэвид ему сказал? Как он так его осадил? Как успокоил? Надо будет разболтать Йоста на эту тему. Пригодится потом в отношениях с Биллом.
Такого позора, наверное, Том Каулитц не переживал никогда в жизни. Они вышли на сцену, и он, заикаясь, краснея и бледнея, объявил, что концерта не будет, неловко помахивая перед лицом микрофоном и задирая выше обычного просторную футболку. Георг изо всех сил пытался прикинуться ветошью, на публику не смотрел, лишь изредка кивал. Густав спрятался за козырьком кепки, виновато улыбался, руки в карманах. Когда они вернулись, их трясло. Лица отсутствующие, взгляды суровые. Матерятся через слово. Еще пресс-конференция… Которую тоже надо пережить.
В отеле все разбрелись по своим номерам. Общаться не хотелось. Дэвид утащил меня по работе на встречу с организаторами. Мы долго обсуждали условия, бодались за каждый цент и час. Я смотрела, как ловко Дэвид убеждает их, что надо сделать так, как он хочет, как выторговывает для группы удобный день, играет условиями контракта. Я переводила, прыгая то с немецкого на английский, то с испанского на немецкий. Мы как-то болтали с одной русской писательницей, живущей в Париже, о том, как тяжело нам, мульти-язычным, жить в мире моно-язычных. Она тоже владеет то ли шестью, то ли семью языками, и вот эти постоянные «переключения» с языка на язык создают очень смешные ситуации — иногда ты хочешь что-то сказать в контексте на английском языке французу, только потому, что во французском языке подобного выражения не существует. Мы тогда с ней очень веселились, разговаривая на русском с иностранными вставками. Но сейчас мне было не до веселья. Дэвид играл словами, как жонглер мячиками, и мне требовались серьезные усилия, чтобы не потерять смысл, вкладываемый им в свою речь.